Перевернутое сознание

«Ништяк. Все в нормаке».

«Присоединяйся. Подзарядись только перед игрой, чтоб носиться как супермен», – указал я на выпивку и жрачку (в основном чипсы или хрустящий картофель).

«Ты будешь?» – Предложил мне Рик.

«Давай».

«Пиво?»

«Ага».

Рик налил пива в стакан, из которого, наверно, уже пили человек десять (стаканов всего было-то около шести), но мне было до лампочки. Рик плеснул себе водки, а затем запил пивком – сварганил себе что-то вроде ерша.

«А ты откель?» – Бросил я между делом.

«Со Светкой гуляли?» – Поморщившись и стуча себя по груди, сказал Рик.

Я не стал дальше ничего спрашивать – на кой фиг. Я сам ненавижу, когда меня спрашивают, где я был да что делал, точно сердобольная мамаша, которая до десяти лет сынку или дочке задницу подтирает и хочет знать все в его (или ее) жизни, чуть ли не до того, когда он пернул. Мне вообще не следовало задавать Рику этот вопрос, но он вырвался сам. Когда тебя это спрашивают время от времени, то и сам начинаешь задавать подобные говеные вопросы, будто требуешь отчет. Конечно, можно это спросить, но как бы невзначай (нехотя, с такой ленцой), чтобы другой не чувствовал, что ты переступаешь границу, залезаешь на его личную территорию.

Мы схвали пакет картофеля. Рядом уже валялось несколько таких пакетов, по-варварски разодранных, и пустых бутылок пива. На земле были растоптанные чипсины.

Рик попал к нам в команду. Он все время подрезал Серого и отнимал у него мяч. Серый уже здорово закосел, а Рик пока еще был нечего. Да к тому же я засек, как он подходил к Мумие и паре других чуваков, пока у нас был небольшой перекур в связи с появлением Рика. Возможно, они дали ему чего-нибудь нюхнуть, потому он и стал более взвинченный и резкий в движениях, лыбился как полный лох – в общем, выглядел он так, будто ему палку вставили в задницу, а вынуть он ее не может и поэтому бесится, как черт.

В тот вчерашний день на поле еще был парень, у которого верх башки был сбрит, а по бокам волосы он оставил. Его звали Зависало, но настоящее его имя было Гена (не смешно ли, а? Прямо как мой старый друг детства в деревне. А что если это он и есть? И он обратился в одного из Фрэссеров?). Так у Зависалы всегда имелась какая-нибудь дурь. Он жил ради этого. Если он не завис, хоть разок на дню, то по сути он прожил зря. Когда у него не было бабла на наркоту, то он покупал в магазине клея, и отвисал таким образом. Я сам однажды попробовал дышать из мешка, мне не особо понравилось. Я потом ходил, точно пришибленный. Мне приглючилось, что на меня падает девятиэтажка, а потом привиделись два сношающихся мужика и как грузовик с какой-то немецкой надписью переехал собаку, от которой осталась гора кишок с шерстью. Также мне приглючилось, что в моей коже поселились здоровенные муравьи, сжирающие мою плоть, и мне срочно нужно сдирать кожу. Должно быть, Зависало и угостил Серого по-дружески (Ха!). Зависало постоянно принимал или вдыхал всякую хрень, поэтому у него и была на харе какая-то идиотская улыбочка (будто его попросили улыбнуться во всю пасть и врезали со всей дури старым чугунным утюгом), а глаза чуть косили.

«Обурел, что ль, пед?!» – Фыркнул Серый, когда Рик опять отнял у него мяч. Рик играл жестко, но он не нарушал правила, так что к нему не подкопаешься.

«Какие проблемы, друг? – Включил дурака Рик. – Мы просто играем». – Рик мстил Серому. Ему не удалось врезать ему по физиономии, вот он и решил отыграться на поле.

«Иди ты в задницу, ур-род!».

«Не зарывайся». – Сказал Рик, подойдя вплотную к Серому, который потирал бельма, пялясь на Рика, как на какое-то диковинное животное.

Мы вели со счетом 3:1. Один гол забил я, а два забил Лом. Последний Лом забил после их удачной распасовки с Риком. К концу игры я уже носился просто по инерции, толком ничего не соображая. Башка у меня отяжелела и была заполнена алкоголем. Серый все-таки не выдержал, когда Рик в очередной раз подсек его, и он шмякнулся на землю. Серый ринулся на Рика, но тот отпрыгнул в сторону и успел дать Серому пинка под зад, так что он проехался по земле рыльником. Все захахлились, но когда увидели пьяный взбешенный взгляд Серого, попритихли. Поднимаясь с земли, Серый опять грохнулся. Рик засмеялся. Лом и я – тоже.

«Ты уж полежи чуток, если уж силенок нет, сопля расхлябанная». – Проговорил Рик.

Серый отвернулся к воротам, шаря рукой по земле. Мы сначала не сообразили, что он там делает, и поняли лишь тогда, когда в ключицу Рику угодил небольшой камень. У Рика вырвался какой-то стонущий вздох. Серый по-пьяному заржал (противные железные смешки). Рик махом очутился у Серого, завел ему руки за голову, придавил и, усевшись на него коленями, стал колбасить правой рукой, крпеко сжатой в кулак. У Серого из носа брызнула кровь. Зависало скокнул со своей тупой улыбочкой придурка к Рику, который так увлекся вправлением мозгов Серому, что даже не заметил, как Зависало подвалил к нему и ударил ногой сзади. Я ринулся к Зависале. Он превратился в ДУБЛИКАТ папочки (Куды, я спросил, иль ухи мхом заросли?) на моих глазах. Меня снедала злоба, злоба разрушения, обиды и мщения. Я толкнул Зависалу, который пинал упавшего на бок Рика. Зависало замахнулся на меня ногой и начал махать своими вонючими ногами, точно насмотрелся боевиков. Я отступал. Передо мной было то два ДУБЛИКАТА папочки, то один. Наконец мне задолбалось отступать, и я ринулся на него. Получил удар по боку, было не слишком больно. Я врезал кулаком по пузу ДУБЛИКАТА папочки, потом снова. Тот застонал, упал на спину, схватившись за живот. Рик тем временем поднимался, отряхиваясь. Серый дрыгался, пытаясь подняться, почти вся рожа у него была в крови. Я вышел из какого-то ступора злобы и гнева, лишь тогда, когда меня отшвырнул от Зависалы Лом. Если бы не он, я бы, наверно, его задушил на виду чуть ли не у двадцати человек, и меня бы запрятали в настоящую тюрягу, а не образовательную. Все бы так и наблюдали за тем, как я бы душил Зависалу. Почему? Да потому что всем было насрать, их это никак не затрагивало. Если бы затронули каким-нибудь образом их прогнившую бессмысленную личность, то тогда они бы зашевелились, и говно бы посыпалось, но когда тебя не касается, то шевелить жопой ради другого (к тому же когда ты здорово поддал или нюхнул или курнул чего), особого желания нет, – лучше пассивно наблюдать, ведь такое событие, как удушение обкуренного придурка другим пьяным шизанутым дураком наблюдаешь не каждый день.

Если бы не Лом, то я не писал бы всего этого в своем дневнике – я бы сгорел заживо. Сейчас при мысли об этом мне становится жутко страшно, и еще раз я убеждаюсь, что вчера на поле был не Дима Вересов весельчак и изобретатель черных шуточек, скрывающий за всей этой ширмой свой страх и неуверенность; не Дима Вересов трус и лгун, боящийся практически всего, когда подступают Фрэссеры и сердце покрывается ледяной коркой, – а кто-то другой, третья личность, существующая независимо в своем собственном черном мире.

«Ты обезумел? – Спросил меня Лом, когда все почти разошлись, и остались лишь Рик, Мумия и Серый, который дохлебывал остатки пива. – Ты бы его убил».

« И поделом этой гниде, наркоману гребаному». – Ответил я, исподлобья глядя в лицо Лома.

«Зависало урод, но зачем ты стал его душить, у?»

Потому что я задолбался, Лом. Устал и ничего не понимаю. Зависало превратился в ДУБЛИКАТА папочки – вот почему я и решил задушить его… обрести покой, которого бы не обрел так и так, потому что трясина, в которой я торчу сейчас по самую шею, поглотила бы меня в итоге с головой.

Я молчал, глядя вверх на сероватое небо. В тот момент я не знал ответа на вопрос Лома. Я ничего не знал, был в некой форме прострации, мне хотелось исчезнуть.

«Ты мог бы его измочалить, но не душить. Всегда помни, что есть границы».

«Границы?»

«Да».

«Можно сигаретку?» – Лом протянул мне сигарету, дал прикурить.

«Границы, которые переходить не следует, как бы хреново тебе не было. Можно измордовать, потому что это все зарастет и исчезнет, но не убивать. Вернуть назад ничего нельзя, если переступил границу. Ты танцевал над пропастью сегодня, Диман, и ты бы полетел в нее, если бы я не остановил тебя, а продолжал бы пялиться, как и эта прочая шмаль. Сечешь, к чему я веду?»

«Секу, Лом. Спасибо тебе». – Хоть я и был здорово бухой, я понял из слов Лома, как близко я был от гибели. Мне хочется временами умереть, но те способы смерти, о которых я думаю не такие болезненные, как та, в лапы, которой я бы мог угодить (пять, а то и больше лет в провонявшей камере-пердюшке, в которой полным-полным обозленных кровожадных Фрэссеров, которые непрочь полакомиться свеженькой плотью, сделать тебя дерьмом, гораздо хуже и зловоннее их самих. Мням-мням-мням, какая вкуснятинка). Можно было бы постраться повеситься на шнурке, но если бы тебя откачали, то вряд ли у тебя оказались бы снова шнурки, а медленная сжирающая смерть, которая, кажется, никогда не прекратится, будет продолжаться и продолжаться. Тебе дадут по морде, упрут башкой в стены и справят свою похоть, и будут следить еще, чтоб ты не наложил на себя руки, потому что твоя плоть еще не износилась и скрашивает их рутинное черное существование.

«Эй, Диман».

«Что?»

«Ты когда-нибудь смотрел сквозь кривое зеркало?»

«Было дело». – Сказал я, выбросив окурок.

«Сегодня ты был по ту сторону этого кривого зеркала».

– Вы видите их?

– Да.

– Почему не пили лекарство?

– Потому что не мог работать, сидеть с ребенком – я не… я не мог быть мужем. Что, по-вашему, лучше?

– Придется назначить более жесткий курс инсулиновых шоков, надо лечь в клинику.

– Нет. Должен быть иной способ.

– Шизофрения прогрессирует. Могут быть дни без симптомов, но в целом вам становится хуже.

– Это всего лишь задача. Пока без решения. Решать задачи – это ведь моя профессия.

– Это не математика, нет формулы, которая изменит ваше мировосприятие.

– Нужно только мозги напрячь.

– Нет ни теорем, ни доказательств, болезнь нельзя победить разумом.

– ПОЧЕМУ ЭТО НЕЛЬЗЯ?!

– САМА ЗАДАЧА НАХОДИТСЯ ВНУТРИ ВАШЕГО РАЗУМА!