Перевернутое сознание

«Все путем, Нэт».

МОЯ СПАСИТЕЛЬНИЦА, КОТОРОЙ Я ДОЛЖЕН ВВЕРИТЬ КЛЮЧ ОТ ДУБОВОЙ ДВЕРИ. СКОРО. Я РЕШУСЬ.

Чернота и дрожь отступала. Нэт помогла мне. Она сжала мне руку, и мне стало легче. Дружеское прикосновение, в котором была заключено внимание и своего рода забота, придало мне сил.

«Мне показалось, что нет. Я почувствовала, как что-то переменилось, ты изменился».

«Все в порядке». – Я наклонился и поцеловал Натали в щеку. Она не возражала.

Во мне снова как никогда загорелось желание, чтобы мы с Натали были женаты. С МОИМ ДРУГОМ ЖИЗНИ.

«А тебе по-настоящему понравилась шутка, или ты улыбалась… так типа из вежливости, а?»

«Да ты чё, Дим! – Нэт толкнула меня плечом, слегка улыбнувшись. – Конечно, понравилось. Если бы нет, то я бы сразу скривила такое лицо, как если подопрет «по-крупному», (я улыбнулся: не в манере Нэт было так выражаться, но когда она так выражалась, то было смешно) и сказала бы так эдак по-детски: «Фу-у, какашка!»

Я рассмеялся, глядя прямо в глаза Нэт. Я не очень-то люблю смотреть в глаза и избегаю этого (скорее всего, потому что боюсь. Именно. Жалкий трус, который прячется под крутым видком), но в ту минуту мне давалось это без какого-либо напряга, я спокойно и без какой-либо мысли о боязни или фобии смотрел в зеленые притягивающие глаза Нэт. Она, по-видимому, не выдержала такого пристального взгляда, так как опустила глаза, все еще улыбаясь. Постояв несколько секунд, созерцая ее, я не сильно дернул Натали за ее черный локон (только чтобы подзадорить), и побежал вверх по лестнице кинотеатра «Пламя».

«Поймаю! Не уйдешь!».

«Это мы посмотрим!» – Крикнул я сквозь смех.

Нэт воспротивилась, когда я заплатил за два билета (как я того и ожидал). Она засунула руку в сумочку, чтобы достать кошелек (он у нее был черный, походил на кожаный, но это была подделка, как пить дать). Я, замотав головой, точно бычок, сказал: «И не думай. Я не возьму твои деньги».

«Дим, но мне неудобно как-то».

«Я знал, что такое будет опять».

«Какое?»

«Ты начнешь приставать ко мне, чтобы я взял деньги, мне будет не по себе, но я все-таки настою на своем».

Вау! Это вышло совсем непроизвольно. Я сказал о том, что чувствовал («будет не по себе»). И мне даже не было стыдно или страшно.

ОТКРЫТОСТЬ И ЧЕСТНОСТЬ ВЕДЕТ К СОЗИДАНИЮ

«Но мне совестно, поэтому я к тебе и пристаю, выражаясь твоим языком. У меня фиговое ощущение».

«Руку вынь из сумочки. Давай-давай. Не торопясь, вынь руку из сумочки».

Натали с неохотой сделала, о чем я просил. Лоб ее пронизывали морщинки недовольства, один глаз был полузажмурен, будто она плохо видела им.

Пожилая женщина в белой кофте и в очках на цепочке за окном, продавшая нам билеты, украдкой посматривала на нас. Я поймал ее взгляд. Щеки чуть приподняты, а в уголках глаз прорезалась сеточка морщин. То, что она наблюдала за нами с Нэт, толкало меня вести себя более по-озорному и спокойнее… словно я нормальный человек, который такой всегда. Я подумал о том, что скорее всего эта пожилая женщина вспоминает свои молодые годы, далекие и прекрасные. Перед глазами возник образ моей бабули. Грусть, тоска и сожаление потянули ко мне свои длинные скрюченные пальцы.

«Но позволь мне хоть заплатить за мороженое, чтобы мне ощущать себя более сносно».

«Что?»

«За мороженое» – Натали кивнула на уголок, где продавали мороженое, попкорн и напитки, а около кассового аппарата стояла девушка в красной кепке без дна.

«Договорились. Но я выбираю мороженое».

«Так уж и быть, доверю тебе это почетное задание, Дим». – Смеясь, проговорила Натали. А потом я и не заметил, как она меня обняла. Я ощутил запах ее куртки. В горле застрял комок – но не от боязни или черной тоски, а от наслаждения. Женщина за окном уже смотрела прямо на нас, не стараясь скрывать этого, и улыбалась, когда мы направились, чтобы выбрать мороженое, а может что-нибудь и попить. На короткое время женщина перенеслась далеко назад – в славные молодые годы, я в этом не сомневался.

Наблюдая за озорным, простым и чистым разговором (а не грязным и помойным, который я слышу каждый день в тюряге да и вообще кругом, а также могу и сам так трепаться, потому что я такой же грязный и потому что за этим матом и жаргоном скрывается трус, который тем самым хочет показать, какой он крутой – это как раз обо мне. Но есть и те субъекты, – Илья Нойгиров, этот паршивый засранец да и хотя бы его брательник со своим костоломами – которые, кроме ругани, собственного я да грубости ничего не знают и считают это в порядке вещей – это их суть, под которой они ничего не прячут) между парнем и девушкой; за пропитанным любовью, заботой и лаской разговором между бабушкой и ее внучкой или внуком лет пяти-шести; доброй беседой между престарелой женой и мужем (что является настоящим реликтом; я знаю это по моим бабушке и дедушке, они хоть прожили чуть ли не пятьдесят лет, но никогда не разговаривали так, чтобы я почувствовал любовь и понимание между ними. Они жили по правилу «Не наседай на меня, и все будет нормалек». Чё мне вести с тобой тут беседы какие-то и говорить о чувствах, я поэт тебе, что ль? Курицам вынесла, свинью накормила?… Хорошо. Давай жрать. Устал я что-то. Но, несмотря на все это, мне у них безумно нравилось), то словно занимаешь их место, становишься ими на момент, подобный вспышке, живешь в этот момент их жизнью, которая, по твоему мнению, так светла и отлична от твоей. Пусть этот момент такой и не долгий, но зато впечатления и согревающие мысли умирают не так скоро и какое-то время еще живут. А когда они умирают, то хочется прожить снова жизнь-вспышку другого человека, которого еще надо увидеть и у которого все, как тебе кажется, так хорошо. Здорово, что в этом скучном, развращенном, дьявольском и продажном мире такие милые сценки любви, как, например, та (я и не помню, когда это было, но давно), когда я видел на улице молодую жену, которую заботливо обнял муж, а она, в свою очередь, прижалась к нему, склонив голову и обвив рукой его за талию – от них так и исходила добрая заряжающая аура. Если бы кто-нибудь читал мой дневник, то он мог бы спросить, как я понял, что это были муж и жена. На безымянном пальчике у девушки я увидел кольцо, да и к тому же между парнем и девушкой это вряд ли могло быть (у нас с Натали временами что-то подобное, как, к примеру, сегодня, бывает, но между мужем и женой это выглядит совсем по-иному, они словно под оболочкой, два связанных друг с другом светлячка, которые, по моему мнению, не ощущают дыр и пустот внутри себя. Наверно, не ощущают – ну хотя бы в начале – а потом светлячки разлетаются, не излучая света и тепла, как отец Нэт, злобный лживый светляк). Если бы в этом сраном мире полностью отсутствовали эти милые сценки жизни, которые надо учиться замечать, то этот мир был бы не куском говна, а смердящим изуродованным трупом, темной катакомбой, в которой, кроме боли, жестокости, эгоизма, горя, одиночества и тьмы ничего не живет.

Узнав цену мороженого (60 рублей за вонючий ковшечек мороженого, в котором не было и семидесяти грамм), мы свалили от этого уголка. За такие деньги можно было бы купить четыре семейных у уличных мороженщиков, а это целых восемьсот грамм лакомства и кайфа. Мы поднялись по лестнице на площадку, где парень, напоминавший качка, надорвал нам билеты и кивнул в сторону входа в кинотеатр. Натали стояла позади меня. Я пропустил ее вперед (еще одна тонкость, до которой я додумался сам, исходя из того урока, который мне преподал давным-давно почти мой друг). Парень-качок глянул на меня точно на дурака. Я посмотрел прямо на него, в упор. В этот момент я был силен, готов был буквально испепелить его. Это был Фрэссер, и в некотором смысле я победил его, я посмотрел на него открытым взором, посмотрел страху прямо в лицо. Парень отвернулся, как-то ехидно лыбясь. Мне стало не по себе.

ОНИ НЕ УПУСКАЮТ МЕНЯ ИЗ ВИДУ, ПУСТЬ МНЕ И КАЖЕТСЯ, ЧТО ИХ НЕТ И НИКТО ИЗ ФРЭССЕРОВ, ЭТИХ МОНСТРОВ, ЗА МНОЙ НЕ НАБЛЮДАЕТ.

В зале практически никакого не было. На самом верху сидел какой-то дед с внуком, у которого в руках был игрушечный пистолет вроде бластера и из которого он беспощадно обстреливал своего деда.

«Ту-ту!!! Ту-ту-ту!!!» – доносилось сверху.

Я решил про себя, что если пацан не заткнется к началу фильма, то я заставлю его (если бы я был один, я бы, скорее всего, и сдрейфил, но когда рядом Натали, я способен на это). В середине с краю сидел паренек в очках примерно моего возраста. Он будто расплавился в кресле, сидел как сопля. То, что он озирался то и дело по сторонам, навело меня на мысль о том, что он нервничает, хочет, чтобы быстрее погас свет и начался сеанс. Также из этого можно было заключить, что он бывает в местах наподобие кино очень редко, потому что чувствует себя не в своей тарелке, чем-то он походил на ботаников из нашего класса, но даже те не выглядели так забито. Мне стало жаль парня. Частично в нем я увидел себя.

На два ряда пониже деда с внуком, который всадил в своего любимого дедушку пару десятков (а то и сотню, кто знает, давно ли они тут сидят?) воображаемых пуль, перешептывались две девчонки-старшеклассницы. Натали вначале хотела сесть повыше, и мы поднялись до ряда, где куковали две эти бабуинихи, но я попросил Нэт сесть пониже. Сказал, что когда ближе к экрану, то смотреть эффектнее, будто залезаешь в этот большой экран. А потом добавил на ушко Нэт, что если она согласится, то доставит мне большое удовольствие. Натали взяла мне под руку, и мы направились обратно вниз, с гордой походкой и смотря прямо перед собой – точно двое знаменитостей, которые присутствую на крутом приеме и ступают не по грязному ободранному линолеуму, а по дорогому красному ковру. За спиной послышалось хихиканье двух бабуиних. Мгновенная мысль была: смеются над нами. Но я подумал и послал дурацкие мысли куда подальше. Смеются?! Да и насрать! Они завидуют. Именно! Я с Нэт. С ней можно не бояться. Хотя бы сейчас. Я успел рассмотреть обоих бабуиних: накрашенные, точно два зомби, у одной был пирсинг в носу, а у второй все ухо было в железках, так что стоило ли реагировать на ржание этих зомби?

Мы заняли середину седьмого ряда. Перед нами никто сидел, и можно было смело вообразить, что в зале, кроме меня и Нэт, никого нет. Будто мы и вправду знаменитости, а это частный просмотр лишь для нас двоих.

Глянул на часы, до половины третьего оставалось пять минут. Парнишка наверху заглох, по-видимому, у него закончились патроны, или он решил перекурить перед тем, как выпустить в дедушку следующий десяток «Ту-ту» (что я бы ему не советовал). За две минуты до начала сеанса женский голос через динамик сказал, чтобы все отключили сотовые телефоны (сомневаюсь, что он вообще у кого-то имелся) и пожелал приятного просмотра.

Свет медленно погас. Когда он гас, мне стало приятно, будто все умерло, и существовал лишь один экран, перед которым были мы двое. Натали положила свою ладонь на мою (ладонь, словно окунули в прохладную ласкающую воду). А потом спустила ее с подлокотника (я даже не почувствовал этого) и взяла в свои нежные и мягкие руки. Я хотел поглядеть на мою подругу, но почему-то не хватило мужества. Я думал, что в таком случае Нэт уберет мою ладонь и перестанет проводить по ней кончиками ногтей. Я все-таки повернул голову и взглянул на Натали. Ее взор был устремлен на экран, на котором показывали матч по бейсболу. Она была потрясающе красива. Вокруг нее точно был ореол из бело-желтоватого цвета. Я очень медленно отвернулся. Нэт снова провела кончиками ногтей по ладони, мне стало щекотно, и я улыбнулся (как можно менее заметно). Подумал о том, что Натали не должна гладить так классно и ласково мою ладонь: она грязная и, наверно, потная, и нужно срочно убрать ее, но я этого не сделал. Было сильное желание внутри, чтобы Нэт так и продолжала проводить ноготками по ладони.

Может, Натали мне мстит за то, что я не дал ей заплатить за себя, и настоял на своем?

ПРИДУРОК!!! Будь нормален хоть на этот день и не видь ты во всем черное и подвох! – послал мне кто-то посыл, подобный прожигающему лучу.

«Раскол» понравился как Нэт, так и мне. Сюжет заключался в том, как парень с девушкой повздорили из-за пустяка, после которого посыпались упреки («Ты на меня не обращаешь внимания!» «Да ты что?! Я работаю как проклятый, чтобы обеспечить нас всем необходимым, и что я получаю в результате? Полную неблагодарность. Устал сегодня, и поэтому не воздал тебе должного внимания». «Да ты всегда уставший!» и т.д.), а в итоге они объявили друг другу войну. Наделав друг другу много разных пакостей, парень сказал девушке о своих чувствах, что он ценит ее и ему не хочется больше жить в постоянной вражде, но у ней внутри все умерло. Они продали шикарную квартиру и разъехались (образно говоря, раскололись). В самом конце фильма они случайно наталкиваются друг на друга на улице. По их взглядам и улыбках можно предположить, что они снова могут съехаться (они могут себе это позволить, судя по фильму, у них обоих приличные работенки).

Из фильма я отметил для себя, что нельзя жить лишь для себя и чтобы все было, как тебе того хочется – надо считаться и с другими. После подобного фильма у меня появилось желание быть хорошим и делать все правильно, но этот огонек вскоре угасает – его надо то и дело подпитывать.

Остаток дня я провел в ступоре и безразличии. Все было до фени. Наорал ДУБЛИКАТ папочки. Вмочил смачную подзатрещину.

«Мог бы и убрать этот срач, – указал ДУБЛИКАТ на гору посуды, – скоро жрать, блин, не из чего будет. Шляешься и ни хера не делаешь, как мамаша!».

Мне и в самом деле следовало помыть посуду, но я и забыл, хоть и записывал в дневнике, чтобы запомнить. Да и было чертовски лень. Если не ошибаюсь, то после звонка Натали, когда я закрылся у себя, то вспомнил о посуде, и сказал себе, что вымою завтра.

КАК ЭТО ТИПИЧНО ДЛЯ МЕНЯ ОТКЛАДЫВАТЬ ВСЕ НА ПОТОМ, КОГДА НАДО ДЕЛАТЬ ЭТО ТУТ ЖЕ ? ПРОБЛЕМКИ.

Меня пожирала тупая злость. Перед глазами стали возникать картины, в которых ДУБЛИКАТ мучался в агонии, я смотрел на это и мне было не по себе, но мне это нравилось, потому что я был свободен, не чувствовал давления и попирания. Я помотал башкой и потер глаза. Черные мысли были реальнее, чем когда-либо. Я перенесся в те кровавые сцены и стал их частью. Было это прямо как, когда я проживал жизнь-вспышку, только эта был кровавый брызг, на котором я прокатывался. Мне они не нравились, и я знал, что их посылают Фрэссеры, но ничего не мог поделать. Они приходили ко мне без предварительного звонка, когда для них создавались благоприятные условия. Они есть всегда, как раковые клетки, но бывает, что им надоедает сидеть спокойно и хочется навестить тебя.

Я жутко устал. Мне было очень дерьмово и тоскливо. Я находился в какой-то тихой скрытой злобе ко всем и вся. Все имели нереальные иллюзорные оттенки. Это происходило не со мной. Конечно, это не мог быть я, просто-напросто не мог.

Лучше бы ты мне так врезал, чтоб я моментально сдох, – подумал я сквозь зеленоватый туман, заполнявший мою тыкву.

7 апреля

Таскался в больницу. Меня выписали. Что и следовало ожидать. У них там ведь отводятся определенные сроки, больше которых не поболеешь (если, естественно, не лежишь почти полумертвый, подобно рыбе выброшенной из своей родной стихии на суше). Я попросил врача (так как бы между делом, словно это меня и не колышет вовсе), чтобы она дала мне справку, в которой бы указала, что я болел с 3 по 8 апреля. Мне в лом было переться в субботу в школу (у меня еще осталась записка без даты, которую нацарапал мне ДУБЛИКАТ матери, но ее лучше сохранить для дня, когда в тюряге побольше уроков, а не четыре). Врач согласилась. Я добавил к тому же, что за это время я хоть вылечусь, а то я чувствую, что и нос вдобавок начинает пошаливать. Я смотрел врачу прямо в глаза (хорошенький Дима Вересов). Попросил ее выписать что-нибудь от насморка. Врач согласилась, довольно улыбнувшись. Я распрощался с врачом, широко улыбаясь и глядя в глаза (если ты их прячешь или отводишь, то ты что-то скрываешь или боишься, а мне не нужно было показать ей, что я боюсь до безумия). Когда я поднялся со стула, мне привиделось, что у врача через щеки проткнута ручка. Затем я прожил кровавый брызг, от которого мне стало жутко. Были позывы блевануть. Я сдавил рукой шею врача, запрокинул ей голову, а другой рукой взялся за конец ручки, высовывающийся из правой щеки, и начал раскачивать: вверх-вниз, влево-вправо. Из-за крови было не видно, но я чувствовал, как разрывается кожа на щеке. Домой я добирался нехотя. Было желание распластаться прямо на улице – все равно всем по барабану, обойдут, ничего особенного.