Перевернутое сознание

«А ты случаем не девуха в мужичьем обличьи, ко… – Степан заржал, вылупясь на меня своим стеклянными бельмами, – которая боится всего и вся? У тя в том месте не дырочка, у?».

«ЗАТКНИСЬ!!!» – Я с размаху врезал Степану по плечу ногой. Он заржал. Крепко сжатым кулаком я врезал ему в грудь (он закашлялся). Взял его за его грязную сальную волосьню, так что вырвал немного волос, и долбанул его об стену.

«Ты… – Степан сплюнул огромный комок слюны, – этим ничё не доказал хрен шизанутый. – Кашляющий смех. – Док-каж-и».

Я оглядел всех в канализационной Берлоге. Зависало пялился на меня с какой-то тупой ухмылкой. Рик смотрел куда мне в ноги, закрыв один глаз. Ритка обвила лапой Зависалу за торс. Серый сверлил меня взглядом, ему нравилось то, что здесь произошло.

«Давай сюда пакет, Серый».

Ощутил легкость, небольшую тошноту. Головокружение. По телу пробежал холодок. Внутри все заполнилось, я не знаю чем. Я не ощущал ни боли, которую ощущаю часто, не досаждали и мысли об одиночестве, ни страха, ни паники – все осталось где-то далеко… за далеким горизонтом.

«Доволен?! Кто Терь девуха-то?! А?! – Я долбанул Степана в живот, а потом ударил кулаком в челюсть. – Я ВЕДЬ ПСИХ. ТЫ СЕЧЕШЬ?!» – Треснул ладонью его по затылку. Он упал на землю у стены, закашлявшись, но как мне показалось из него до сих вырывался кашляющий смех. Из губы у него текла кровь.

Рик хлопнул меня по плечу. Ритка-услужилка отвернулась в сторону матраса, хлебая Сэм. И тут Серый, а вслед за ним и Зависало разразились бешеным ржанием. Я смотрел на них какое-то время, точно увидел в первый раз, а потом заржал с ними на пару. Затем размахнулся и врезал кулаком по стене и закричал. Рик присоединился ко мне, а потом залился смехом.

Потом мое место заняла третья личность. Расслышал сквозь водяную стену, слова Зависалы: «Эй, Ритк, для тебя здесь есть работа… скорее для твоего рта».

Мне было на все плевать, я был живым трупом, дышал, но мозг был мертв. У каждого, мне кажется, было чувство, словно идешь-идешь и уверен, что идешь в правильном направлении и что впереди тебя ожидает награда, цель, ради которой вообще и двигаешься, несмотря на тьму, боль и ужас, но вскоре начинаешь осознавать, что впереди ничего нет, кроме как страха, тоски, обыденности и одиночества, а все твои надежды оказываются лишь красивой несбыточной мечтой – иллюзией. Я не знаю, на что я надеюсь каждый день. Может, на то, что стану нормальным? Почувствую себя полным, не состоящим из каких-то разрозненных деталей? Что обрету постоянного ДРУГА, с которым можно делиться своими мыслями, которые сгрызают меня день ото дня и становятся все более черными и давящими на сердце, страхами и надеждами? Что все будет хотя бы относительно нормально, как в детстве (когда я определенно и не думал о смерти)? Когда я пишу сейчас эти строки о вчерашнем дне, то передо мной встало лицо моей бабули, к груди подступил комок. Слезы закапали из глаз.

ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ БЫТЬ НОРМАЛЬНЫМ?

Боль в груди. Сердце сдавили. Подумал снова о бабуле. Слезы полились сильнее. Слезы – это хорошая штука, они помогают хоть и на небольшой период времени, боль ослабляет свои клещи, страх и паника отступают, и ты думаешь, что все нормально. Слезы подобны дождю, который смывает грязь и приносит облегчение и свежесть, но вскоре земля опять засыхает, и дождь требуется опять – также, по-моему, и со слезами.

После слез у меня появилось бешеное чувство, что меня сейчас схватят. За мной смотрят. Из стен за мной следят… Фрэссеры, и сейчас оттуда вылезут ОНИ. Жутко хотелось резануть себя, но удержался – я и без того что-то вроде трупа.

ЭТО ПЛОХО! ПЛОХО-ПЛОХО!!!

Как мне остановить эту невыносимое чувство боли и тревоги? Как? Я знаю как. Но я не могу на это решиться – я трус. Бесполезный одинокий ненужный никому трус.

Было желание позвонить Нэт, но дальше желания мои действия не зашли. Я решил, что если и решусь, на что хатило смелости у Александра, то только того, как расскажу все Натали (пусть воспринимает это, как хочет: смеется, ухмыляется, сохраняет равнодушный вид – мне плевать!).

Я не могу оставить белых пятен перед уходом, а у меня имеется очень большое белое пятно, которое спрятано за ДУБОВОЙ ДВЕРЬЮ.

«Почему я не умер? Более несчастный, чем кто-либо из раннее живших людей, почему я не впал в забытье и не обрел покой? Смерть уносит столько цветущих детей, единственную надежду нежно любящих родителей; столько невест и юных возлюбленных сегодня находятся в расцвете сил и надежды, а завтра становятся добычей червей и могильным прахом! Из какого материала я создан, что смог снести столько ударов, которые с постоянством вращающегося колеса возобновляли мою пытку?»

«Охваченный унынием и горем, я часто думал, что лучше искать смерть, чем оставаться в мире, где мне суждено столько страдать».

«Правда, порой я чувствовал близость счастья, и тогда я с печалью и радостью думал о своей любимой кузине или с мучительной ностальгией стремился увидеть еще раз голубое озеро и быструю Рону, которые были мне так дороги в раннем детстве. Но моим обычным состоянием была апатия: мне одинаково нежеланными казались и стены тюрьмы, и живописнейший уголок природы. Подобное расположение духа лишь изредка прерывалось пароксизмами боли и отчаяния. В эти минуты я часто пытался положить конец ненавистному существованию, и потому требовалось неустанное за мной наблюдение, мешавшее мне покончить с собой».

Мэри Шелли «Франкенштейн»

15 апреля

Ночью приснился сон. Мы лежали вместе с Нэт на большой постели в собственном доме. Мы ни от кого не зависели и были женаты. У нас был небольшой (но очень милый уголок, который стал таким, благодаря стараниям Натали), сносная работа, и мы были вместе. Голова Нэт покоилась на моей груди, она слышала биение моего сердца, одна ее рука была повернута чуть в сторону на простыне, а другой она обнимал меня. Ее черные волосы с кудряшками лежали на моей груди неким потоком, подобно ряби на воде (мне было жутко хорошо, я был безмерно горд, горд, что Натали рядом, что она уже не Натали Шерина, а Версова, горд, что наконец-то обрел ДРУГА). Я проводил по ее мягким и гладким волосам, по шее и плечам. В тот изумительный момент сна (КАК ЖЕ РЕАЛЕН ОН БЫЛ! ВОТ БЫ ОСТАТЬСЯ ТАМ НАВСЕГДА!) я был целой личностью, неразрозненной, нерасколотой, а наоборот одной-единой, которая забыла навсегда о проклятых Фрэссерах и одиночестве – я был счастлив и спокоен… в мыслях не было желания покончить с собой.

Натали приподняла голову (с эдакой ленцой: она удобно устроилась и двигаться ей не очень хотелось) и сказала мне что-то. Я улыбнулся и крепче прижал ее к груди. Я не помню, что она сказала (вернее, какие слова передало через нее мое воображение согласно тому сценарию, которое изобрел мой мозг), но я уверен, что это было что-то по-настоящему смешное (а не что-нибудь вроде моих «черных» шуточек). Мы смотрели по телику какой-то фильм (как я впоследствии понял из сна, это были «Игры Разума» – самый подходящий фильм для отдыха и наслаждения вместе со своей второй половиной. Обнимаешь жену (ДРУГА ЖИЗНИ), которую безмерно любишь и которая испытывает подобные чувства и к тебе, страхи, опасения и паника исчезли, – твоя заветная мечта осуществилась.

Сон был до того реален (такие сны большая редкость, настоящие реликты в категории кайфовые реалистичные сны), что у меня даже не появлялось сомнения относительно его реалистичности. Я чувствовал тепло тела Нэт, вес (подобный пуху) ее головы и как когда я заканчивал проводить по ее волосам, и рука спускалась на плечи, то на подушечках пальцев оставалась щекочущая мягкость, шелковистость и приятное покалывание, идущее от подушечек к самому сердцу, где оно переходило уже в успокаивающую теплоту.

КАК ЖЕ РЕАЛЬНЫ МОГУТ БЫТЬ ПОРОЙ СНЫ!!!

На уроке биологии классная-эволюционистка сказала, что на следующем уроке будет проверочная. Это меня развеселило на короткое время (долгожданный фант. рассказ Димы Версова для Раиски-эволюционистки). Надеюсь, мне достанется тема, связанная с мартышками-мутантами.

В основном в исправительно-образовательной тюряге да и после нее была сплошная рутина.

16 апреля

«Мы были нежными товарищами в детстве и, я надеюсь, остались преданными друзьями, когда повзрослели».

«Спокойствие, которым я в ту пору наслаждался, было недолгим. Воспоминания сводили меня с ума; когда я думал о произошедших событиях, мною овладевало настоящее безумие. Иногда меня охватывала ярость, и я пылал гневом; иногда погружался в глубокое уныние. Я ни с кем не говорил, ни на кого не смотрел и сидел неподвижно, словно оцепенев от множества свалившихся на меня невзгод».

«То были последние мгновения в моей жизни, когда я наслаждался счастьем».

«Франкенштейн или Современный Прометей»

ХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХА!!!!!!

АААААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!

ИЗДЕВКА НАДЕЖДА ВРАНЬЕ

НЕУГАСАЮЩАЯ РВУЩАЯСЯ ИЗНУТРИ БОЛЬ, КОТОРУЮ НЕЛЬЗЯ ПРЕКРАТИТЬ – А ЛИШЬ СДЕЛАТЬ МЕНЕЕ ОЩУТИМЕЙ, НО И ЭТО НЕ ТАК-ТО ЛЕГКО

КРАХ ЧЕРНОЕ ОТЧАЯИНИЕ НЕПРОГЛЯДНЫЙ МРАК

БЕЗЫСХОДНОСТЬ ПОЛНОЕ БЕЗРАЗЛИЧИЕ ЗЛОСТЬ

Резанул себя. Хотел по правой руке, но, держа нож в левой руке, я не мог порезать себя: было неудобно. Поэтому резанул себя по левой – пять шрамов. Врезал четыре раза по стене. Ничего из этого не помогло – боль лишь стала больше. Башку разрывало, тупая колющая боль в груди и животе. Если бы кто-нибудь убил меня быстро, избавив от этих адских страданий, я был бы счастливейшим человеком.

17 апреля

Вчера ДУБЛИКАТ вонючего папочки здорово достал меня. Это можно видеть по записям за предыдущий день. Мне показалось, что это вообще не я писал, а кто-то другой (третья личность). Вчера я чувствовал в себя такую злобу, что аж не по себе становилось, но и в то же время разбитым в хлам и офигенно уставшим. Разумеется, зло и вызывало во мне эту смертельную усталость, оно словно сжирало меня изнутри, подобно какому-нибудь паразиту. Мне трудно было совладать с собой, очень трудно.

ДУБЛИКАТ на этот раз присрался по-страшному ко мне из-за того, что я не выключил свет в туалете. Дальше он стал выплевывать блевотную речь из упреков и колких замечаний, которым не было конца: «Неужто нельзя быть внимательнее, щенок? Ты только ошиваешься со своими придурками-друзьями и больше ничем не занимаешься! Я плачу за этот же гребаный свет, который у такого мудака, как ты, не хватает мозгов выключать!».

«Я буду внимательнее. Я…»

«БУДЬ, НЕДОНОСОК! – Завопил ДУБЛИКАТ папочки (видел бы кто-нибудь его раскрасневшуюся от выпивки рожу и выпученные глаза, точно у хомяка – здоровенного спятившего хомячищи) – ВСЕГДА ТРЕПЛЕШЬ ОДНО И ТО ЖЕ, А НИ ЧЕРТА НЕ МЕНЯЕТСЯ!!!».

НЕ МЕНЯЕТСЯ!!! – Прозвучало эхом у меня в башке.

В каком-то смысле этот придурок, который, к моему величайшему горю, завладел давным-давно моим отцом (почти другом), был в какой-то степени прав, если поглядеть на это в ином направлении: мы движемся вперед, время бежит, а ничего не меняется даже на малейшую крупицу. Все лишь хуже и больнее, чем прежде. Я знаю, что ДУБЛИКАТЫ этого не ощущают, потому что это их работа, они ловят кайф в тот момент, когда обстановка накалена, злоба, боль, усталость, чувство безысходности и отчаяния образуют одно непонятное и пугающее нечто, но я ощущаю это очень отчетливо.

Когда маленького ребенка за что-то наказали, у него по лицу текут слезы, и он чувствует себя скверно, он бежит к тому человеку, от которого он чувствует ласку, исходящее дружеское понимание и спокойствие, рядом с которым он может ощутить себя, точно в надежной крепости. Это может быть мать или бабушка. Я тут же вспомнил бабулю. С ней я не ощущал себя маленьким или каким-то несформированным, с ней я был настоящим человеком. Наверно, это было потому, что бабуля так же, как и я, была в душе ребенком и смотрела на все детскими наивными глазами. Круто было бы собрать все те моменты, которые я провел в деревне, когда моя бабуля была жива, и снова их пережить. А забавнее было бы, если бы я остался жить в этих чистых деревенских воспоминаниях, мог бы их изменять, что-то добавлять и чтобы они не прекращались – это лучше моего пустого одинокого существования, которое на очень беглый и безразличный взгляд предстает разнообразным, но в действительности до блевоты наполнено серостью, рутиной и скукой.

Этот урод продолжал изрыгать свой словесный понос. Внутри он так и жаждал, чтобы я сделал оплошность и сорвался – тогда он смог бы вдоволь подубасить меня, но я этого не сделал, хот стоило бы: мамашы тогда дома не было, и все бы произошло очень быстренько («быстренько». Какое славное наречие! А особенно с этим уменьшительно-ласкательным суффиксом «еньк». Бочонок, наверно, катался бы от удовольствия, что я заметил этот суффикс и знаю, как он называется. Чему-то я научился от этого жиртреста, помешанного на высшем – как бы бесплатном – продажном образовании).

Какое-то время я фантазировал, как разделаюсь с ДУБЛИКАТОМ: вначале я долбал его об стену башкой, пока от его рожи ничего не оставалось; потом я распиливал его электропилой на маленькие кусочки; а затем душил его. Но, разумеется, это были лишь иллюзорные мысли смерти, которые дальше фантазии не зайдут. Но иногда, а особенно в такие моменты, который был вчера (когда ДУБЛИКАТ отца доконал меня по-настоящему, и мне все представлялось непроглядно черным и веером кружили мысли о смерти), мне кажется, что от того, чтобы одна из этих иллюзорных фантазий смерти стала реальностью, один крошечный шаг. А может, я просто накручиваю себе это: что я способен на что-то? Может, мне все это кажется, глючится, так сказать, что я могу что-то? Я чуть не задушил Зависалу (тогда его лицо преобразовалось в рожу ДУБЛИКАТА), если бы не Лом. Хотя если предположить, что я накинулся бы на ДУБЛИКАТА папочки в том состоянии, в котором я был тогда, то он все равно бы разделался со мной, помучившись только бы дольше, чем с трезвым… трусом, с третьей личностью ему бы пришлось повозиться. Но зато это был бы стоящий конец, завершающий аккорд тошнотворного существования и поиска недостижимого.