Перевернутое сознание

«Ладно. Я просек твою фишку заботы о своей чистоте. То-то ты заботился об этом, когда имел Ритку-услыжилку в этом мухосральнике!.

«Это другое».

«Как же другое! Ну дальше что? Забьем на это. Это ведь твой метод отбора, верно?».

«Угу. Этот клуб находится, – Серый прокашлялся, – за литейным заводом, где еще до фига всяких мелких мастерских, где можно подработать подсобником. Нойгиров возвращается оттуда, как сказал Лом, обычно около двенадцати, но нам это не катит. Если мы даже нападем на него. Тащить его от клуба «Бунтующий пират» сильно накладно и могут просечь, а этого нам никак не надо».

«Верно говоришь. Значит, этот день отпадает. А что насчет субботы?» – Эти стоны и музыка из комнаты меня доканывали. В башке постукивало.

«В субботу как раз можно и осуществить это. По субботам этот хрен ходит развлекаться на квартиру в пятнадцатый дом по Металлической улице».

«В каком смысле?»

«Да шлюхи там на квартире содержатся – вот в каком. Ты что, Диман, не сечешь ни фига, полный даунсек».

«Закрой хлебало, пока я сам его тебе не задраил!».

«Самой мелкой там лет четырнадцать. Там в роли сутенера-то и выступает Нойгиров вместе с Зависалой».

«Зависалой?»

«Именно. Для меня это было тоже новостью, хоть я и подозревал, что он занят чем-то таким – ведь надо спонсировать свою поганую карьеру Зависалы».

«По субботам как раз они и отрываются по полной и записывают все на камеру. Потом размножают и продают. Суббота – это их личный день и все шлюхи для них одних».

«Ни хрена». – Я был чуток ошарашен. Я и не знал, что такое творится в нашем Альпвилле. Разумеется, я знал, что здесь происходит что-то темное, но одно дело знать и что-то подозревать, и совсем другое – услышать это, отчетливо понять.

«Всех этих шлюхи, в основном из других бедняцких городов, купились на объявления, помещенные в газете. Брат Нойгирова снимал на короткое время хорошо отделанный офис. Девушки приходили, им обещали золотые горы, они, разинув рот и бельма, слушали и кивали башками, точно дуры, а потом не замечали, как уже были без паспорта в чужом городе и им ничего не оставалось, как давать, чтоб не сдохнуть».

Слушая Серого и, отхлебывая пива, я подумал о том, как же жестока жизнь и как же глупы люди, которые готовы поверить любой ерунде, которая бы давала им надежду на светлое безбедное будущее. Но ведь нужно помнить одну простую аксиому жизни: чтобы безбедно и шикарно жить, нужно перед этим и хлебнуть говнеца; ничто хорошее не приходит к тебе само по себе. Таких простачков, которые хотят нежиться под лучами солнца, ни хрена не делая, пруд пруди, и многим из них за свою наивность и розовые мечты приходится горько расплачиваться.

«Одной, которая была слишком упорная, отрезали пару мизинец и указательный палец».

«А ты-то откуда так все про это сечешь?»

«Что-то Лом сказал, а что-то слышал. Ведь то, что в нашем городке Альпвилле есть квартиры, где содержат шлюх, я знал до этого. Для меня было новостью только то, что Зависало в этом так сказать бизнесе. Оттуда, как сообщил Лом, этот ублюдок Нойгиров возвращается в первом часу, а то и раньше. Это значит, что, начиная с одиннадцати, надо будет его пасти, а то мало ли что. Металлическая улица как раз не далеко от его богатенькой квартирки».

«Да все правильно. С одиннадцати. Погодь-ка, а сегодня что за день, у?»

«Кажись, четверг. На шел, что спросить!».

«Если четверг, то у нас два дня, и будет суббота, в которую наш доставучий геморрой, который доставал нас долгое время и наконец-то достал окончательно, получит сполна».

«Верно, Диман. – Серый довольно ухмыльнулся. – А как думаешь, надо будет сторожу заплатить, чтоб не ненароком не заметил этого козла к верху жопой?»

«Да ты дурень что ль? На кой фиг? Мы лучше его привяжет к концу бордюра, который ближе к стене и тогда: не нужно ни деньги транжирить, ни сторож не понаслаждается голой задницей этого подонка».

Мы выпили. Алкоголь покрепче (две бутылки водки по 0,25) пока стоял нетронутым.

«Готовься к субботе. Одиннадцать. И не обкурись, а то запорешь нам все дело».

«Лады. Такое запороть никак нельзя».

«Передашь Лому и скажи сейчас Рику».

«А ты что не пойдешь?».

«Не-а. Я останусь здесь во-он с той малышкой». – Я указал на бутылку водки.

«Да ты чё! Видел хоть этого мужика в маске, отрубающего бабе в начале голову?»

«Ну».

«А как он ее потом еще и безголовую…».

Я покачал головой.

«Пойдем там будет еще подобная сцена.

«На хрен! Не катит». – Сказал я твердо. Серый пристал прямо как старая карга, которая никак не может взять себе в репу, что детки не хотят жрать ее засохшие конфеты, провалявшиеся в шкафу около года.

«Твое право».

Дома чуть не напоролся на ДУБЛИКАТ папочки. Повезло, что он восседал на троне в комнате размышлений. Башка у меня кружилась, я когда проходил неуверенной походкой к себе-то, чуть не навернулся. Запер тут же дверь, потому что в башке звучал орущий голос: «ДУБЛИКАТ отца гонится за тобой и сейчас убьет!». Заделал щели.

Мне не хотелось ничего записывать в дневнике за 20 апреля, но я заставил себя. Теперь, когда я все завершил, я хочу отрубиться. Глаза смыкаются (они смыкались на протяжении всего времени, пока я писал), а тыква, словно полая.

19:45 – время для отличного отруба. Где Бен? Давненько я его не…

21 апреля

Натали со мной до сих пор не разговаривает. Мне очень плохо. В школе, наблюдая за ней, у меня сжалось сердце от мучительной боли, и мне захотелось заплакать. Пришлось опустить голову, что вытереть выступившие слезы. Я с трудом себя сдержал. Мне захотелось все исправить, но я не знал как. А подойти боялся или же тут до сих пор проблемы была в моей гордости. Какое же я дерьмо.

Порой мы ищем что-то, а то, что мы ищем, давно было перед нашими глазами. Надо было лишь посмотреть повнимательнее, заприметить это и начать развивать. Куда я качусь? Что впереди? Для меня лишь неопределенность, серость, моросящий дождь и холодный воющий ветер – я всегда борюсь с этим чудовищем живущем во мне (иногда в большей, а иногда в меньшей степени). Порой ОНИ посещают меня, и я чувствую их приближение и зловонное дыхание, но бывает время, что я не чувствую Фрэссеров, а мне все равно страшно, одиноко и тоскливо – но зато в подобные моменты я обретаю какое-то согревающее спокойствие, начинаю смотреть на вещи спокойнее, с некоторым безразличием.

Почему мне кажется, что вокруг все рушится? Я, точно ДУБЛИКАТ матери, качусь вниз, деревенею, обращаюсь в живой труп, которые движется, но дышать перестал давным-давно.

Вспомнился момент, когда мой папа (почти друг) сделал мне сам самолет. Выстрогал его из полена. Он был очень классный. Мой почти друг раскрасил его, так что мой деревянный самолет был как настоящий. К нему была привязана веревочка, и я брал его и крутил. Пропеллер начинал вращаться, и самолет летел. Я был безмерно счастлив. Я обнял папу и сказал ему большое спасибо, что это самый его лучший подарок. Я обнимал папу, и чувствовал исходящую от него любовь и радость, что его труды были мной оценены должным образом. Мой почти друг потрепал меня по голове, обнял и оставил на поляне перед окнами дома бабушки, которая тогда показалась в окне и помахала мне рукой. Я помахал ей в ответ и показал поднятый кверху большой палец. Я тогда показывал самолет Гене, и я видел по его загоревшимся глазам, что он мне малость завидует. Он мне тогда сказал что-то вроде: «Какой у тебя классный папа. Мой мне такого не делал никогда. Круто! Можно запустить его?». Я был тогда безмерно горд, что имею такого папу. Как же так получилось, что мы с отцом превратились почти из друзей во врагов? В этом была и моя вина. Я уверен. Когда мать запила, он часто пропадал. Может, тогда я стал испытывать к нему некое подобие злости за то, что он меня оставил? Не могу ответить точно. Наверно, ему хотелось побыть одному, но тогда я этого не понимал. Сейчас я это могу как-то понять, но тогда я был жалким сопляком и тогда у меня еще была жизнь, которая подходила к своему завершению, и в то время я потихоньку начинал входить в стадию рутинное существование, а потом перешел в «трупное функционирование», в котором томлюсь в настоящее время и из которого мне удается выбраться в редкие дни (как, например, тот день, когда я уговорил Нэт свалить, и мы провели вместе изумительный день, точно два друга, или как муж и жена). Мне не следовало начинать злиться на отца и отдаляться, но тогда тем самым я старался подавить чувство обиды и горечи. Хотя что я мог сделать, если так подумать? Мелкий пацан. На что он способен? Куда уж ему решать такие сложные жизненные говеные уравнения. Я жил лишь надеждой, что поеду в деревню, а в городе Альпвилль страдал. Мать перестала пить, и все нормализовалось. Отец как будто стал самим собой, но все равно образовалась трещина, которая продолжала расти. Его мозгом завладевал ДУБЛИКАТ, он становился игрушкой Фрэссеров, а я превращался в то, что я есть и куда продолжаю идти.

25 апреля

22 апреля все прошло почти превосходно, если не принимать во внимание тот факт, что лицо Рика заметил Зависало, который выплетался вместе с Нойгировым из подъезда. Лом, Рик, Серый и я затаились за кустами. Нойгирова Лом и я тут же повалили, я двинул этому уроду по затылку для эффекта. Он что-то забормотал и ругнулся. Тогда Лом еще сдавил ему шею и треснул два раза подряд по башке, а затем по спине. Нойгиров, перестав бормотать и вяло дрыгаться, размяк на асфальте, лежа мордой вниз.

Зависало, несмотря на то, что был здорово пьян и обнюхан, оказал достаточное сопротивление Рику и Серому, он извивался точно уж и содрал с Рика темно-синюю шапку, натянутую им до самых глаз. Серый тут же шандарахнул его ногой по ребрам, а Рик с размаху врезал ему в висок и по скуле.

«Тише ты, Рэмбо. По виску-то на кой ты бьешь? Он и окочуриться может». – Сказал Лом.

«Этот обкурыш заметил мое лицо». – Нервозно произнес Рик.