Перевернутое сознание

Ведя руками по стенам, я плелся к себя в комнату. «Только бы успеть. Только бы успеть», твердил голос у меня тыкве. К левой руке, точно привязали груз, она казалось очень тяжелой. Я чувствовал теплую бегущую по ней кровь. Сердце скакнуло в груди и будто замерзло навсегда. Я услышал гневный крик ДУБЛИКАТА. Я постарался прибавить шагу, но у меня это не вышло, руку пронзила острая боль, и мне захотелось захихикать.

Я захлопнул дверь своей комнаты, как на дверь навалился ДУБЛИКАТ. Сердце у меня снова забилось с огромной скоростью. Дверь приоткрылась на небольшую щелочку. Я увидел сквозь нее бешеные дьявольские глаза ДУБЛИКАТА и перекошенную красную от гнева рожу. Я прекрасно осознавал, что если ДУБЛИКАТ сейчас до меня доберется, то убьет. Мне бы только хотелось, чтобы он меня не мучил, а разделался сразу, но, естественно, он никогда не согласился бы на такой вариант. Я собрал последние силы, подумал о Натали, о том, какое дерьмо я, что обидел ее, и навалился на дверь левой рукой. Ощутил боль, но она не была отчетливой – вероятно, ее погашала ярость, чувство страха и самосохранения. Дверь, ботнув, закрылась. Я в спешке нащупал замочек, блокирующий дверь, потому что понимал, что вот-вот последует новый удар. Мне только удалось повернуть замочек, как ДУБЛИКАТ снова ботнул в дверь кулаком.

«ОТКРО-О-ОЙ, ТВАРЬ!!!»

Я опустился на пол у двери, прижимая руку к груди. Мне захотелось плакать, но я этого не сделал. Может, там на кухне, когда я впорол ДУБЛИКАТУ нож в ногу, мне и хотелось, чтобы он сдох, разрезать его на куски, но теперь мне хотелось, чтобы он ушел и оставил меня в покое. Было еще около четырех ударов, сотрясших дверь. Мне захотелось сходить по-маленькому.

Видели бы меня парни и девки из исправительно-образовательной тюрьмы, которые думают, что я такой крутой. Да, все это напускное, и даже любой крутой парень без своих дружков, с которыми он чувствует себя сильным и крутым, и считает, что ему все дозволено, представляет не очень-то впечатляющее зрелище.

Раздался скрип. Дубликат провел ножом по двери. Затем лезвие появилось из щели между дверью и полом и ткнуло меня в задницу.

«Получил, подонок! – Возликовал ДУБЛИКАТ. – Я вижу твою задницу, поросенок!».

Я отполз от двери. Во всем теле была кромешная усталость.

ДУБЛИКАТ зарычал оттого, что не может достать меня. Треснул по двери и матернулся. Провел ножом внизу под дверей.

«Отполз, заяц?! Слабо выйти? Мы побеседуем чуток. – ДУБЛИКАТ хохотнул. – ВЫХОДИ, ПАДЛА!!!» – Новый удар кулаком. Я подумал, что замок не выдержит. Если бы этот козел бил ногой, то она бы точно не сдержала его.

Повисло молчание. Новый удар (уже не такой сильный в сравнении с предыдущим). Я дернулся. В уголках глаз выступили маленькие слезинки (или это был пот?).

«Когда выйдешь из своего укрытия, кролик, а ты выйдешь, я знаю. Тебе лучше свалить вообще из квартиры, не то я сделаю это. Ты понимаешь, что значит «это», а? Я УБЬЮ ТЕБЯ, СКОТИНА ЛЕНИВАЯ!!! БЕСПОЛЕЗНЫЙ КУСОК, ВОНЮЧИЙ МУДАК!… Или выйдешь и повеселимся?» – Хрипловатым голосом спросил ДУБЛИКАТ после десяти секунд паузы.

Он провел ножом по двери и удалился. Я сделал вдох облегчения и только теперь заметил, что закапал кровью ковер, на котором уже была приличная лужица. Теперь коврик был не только заблеван, но и в крови.

ЧТО НА ДУШЕ У ТОГО, КТО НЕ ЗНАЕТ КУДА ИДТИ И ЧТО ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ? ЧТО ЧУВСТВУЕТ ТОТ, КТО ПОТЕРЯЛ ВСЕ: СМЫСЛ, РАДОСТЬ, А САМОЕ ГЛАВНОЕ НАДЕЖДУ?

Надежда пока у меня была и не умерла окончательно.

Я отодвинулся кое-как еще в сторону и, прижавшись к тумбочке и сжимая левую руку, которую не чувствовал. Откинул голову и закрыл глаза. Было неудобно, и в плече врезался угол тумбочки, но я каким-то образом отрубился. Это был неспокойный сон. Я вздрагивал, просыпался, обводил мутным взглядом комнату и снова падал в короткий сон. Затем меня начала бить дрожь, а в груди засел холодный колющий комок.

Открыв глаза, я увидел, что рядом со мной была небольшая лужица крови (меньше первой). Я кое-как поднялся. Меня качнуло, и я врезался в стенку, задребезжало стекло. В голове поднялся гул. Я сморщился и застонал. Попробовал пошевелить левой рукой, но все было бесполезно. Я даже не смог шевельнуть пальцами. Я испугался.

А ВДРУГ Я НЕ СМОГУ БОЛЬШЕ ЕЙ НИКОГДА ДВИГАТЬ?! ЧТО ЕСЛИ У МЕНЯ НАЧНЕТСЯ ЗАГНОЕНИЕ, КОТОРОЕ ПЕРЕЙДЕТ В ГАНГРЕНУ, И МНЕ ОТТЯПАЮТ РУКУ!!! НУЖНО ОБРАБОТАТЬ КОЛЫТЫЕ РАНЫ! – Точно ураган пронеслось у меня.

Я с трудом, кряхтя и в то же время издавая какие-то хихикающие звуки от боли прокатывающейся по левой руке, достал пуловер, закрывавшим всю шею. Просунул голову и засунул правую руку. Вот с левой мне пришлось значительно повозиться. Она совсем не хотела двигаться, точно была парализованной, а когда я взял ее правой рукой и постарался засунуть в рукав, то вскрикнул и тут же отпустил. Под волосами выступили капельки пота, было тяжело дышать. Идти по улице с одной лишь рукой засунутой в пуловер я не хотел – не то, чтобы боялся (в тот момент мне было насрать на все), просто не хотелось привлекать внимания. Мне бы лишь добраться до спокойного местечка, обработать левую руку и полежать.

Я часто задышал, постарался вызывать в памяти остервеневшую рожу ДУБЛИКАТА, когда он смотрел через щель приоткрытой двери. Получилось. Я начал закипать. Злиться. Я представил, как я вонзаю ему нож еще и еще в ногу и уже не наполовину, а по самую рукоятку. Снова и снова. Задышал чаще. Стиснул зубы. Подсунул правую руку под пуловер, взялся за левую руку и толкнул ее в рукав. Грохнулся на пол. Опять задребезжали стекла. Я лежал минуты две, приходя в себя. Левую руку мне удалось засунуть. Я осторожно натянул рукав, и из него показалась кисть левой руки. Она была бледной и синеватой. Мне в очередной раз стало страшно, страшно, что ее у меня отрежут.

Я лежу на операционном столе. На меня светит эта вводящая в дрожь круглая лампа, в которой три или четыре лампочки, закрытые темно-зеленым или синим стеклом. Мне делают анестезию. Хирург берет пилу и начинает пилить. Я еще в относительном сознании и различаю, что они говорят между собой:

«Покуда пилить-то?» – Раздражительно произносит хирург. Он скорее разговаривает сам с собой и не ждет ответа на свой вопрос, но медсестра, стоящая рядом, тупо лыбясь и выпучив глаза, точно хомяк, которому надавили на живот, отвечает, хихикнув:

«Всю отпиливайте, доктор. На кой черт кочерыжка будет торчать».

«Верно, дорогуша. Иди ко мне поближе. – Говорит хирург более мягким тоном. Делает последнюю затяжку и бросает окурок на грязноватый и поцарапанный кафельный пол. – Хочешь сделать первый запил?» – Спрашивает доктор.

Эти два Фрэссера начинают ржать. А-А-А! ХА-ХА-ХА-ХА-А…

Взял оставшиеся деньги. Их было всего триста рублей и немного железняков. От тысячи практически ничего и не осталось. Но, по крайней мере, если умело пользоваться ими, то дней пять можно просуществовать. Засунул их в правый карман джинсов. Достал свои два дневника, а так же направление в кардио (я не забыл о том, что мне скоро туда отправляться). Взял также с полки две футболки, носки, трусы и выудил из шкафа брюки. Кинул на постель. Взял рюкзак, в котором валялись какие-то мятые тетради. Закинул в него все тетради, какие смог найти, забросил дневники и закрыл рюкзак. Теперь оставалось незаметно выбраться из этой психопатной и адской квартиры, надеясь на то, что бешеного ДУБЛИКАТА, который жаждет убить меня, нет дома. Вначале мне стало жутковато, но когда я повернул замочек на ручке и повернул до упора ручку, чтобы не издавать лишний шум, снова наступило безразличие, холодноватая спокойная апатия, сродни признакам приближающегося сна. Выглянул в комнату. Стояла тишина. Я издал маленький вздох облегчения. Взял с постели свои шмотки, затем дневники и осторожно вышел. Дойдя до конца комнаты, глянул в проход точно шпион – там никого не было. Я подождал короткое время – вдруг ДУБЛИКАТ там притаился и в руках у него уже не какой-нибудь ножичек, а топор или кувалда. Он врежет мене со всего размаху кувалдой, и черепушки как ни бывало.

Никто не появился, и я продолжил свой путь. После каждого шага я останавливался секунды на три и прислушивался. Наконец я дошел до открытой двери спальни, прижался к косяку и заглянул внутрь. ДУБЛИКАТА отца там не было, зато был другой ДУБЛИКАТ. Он снова был пьян. Лежал поперек кровати в одних трусах и храпел. Мне стало противно, но ДЕМОН, этот ублюдок, намекнул мне на то, чтобы подойти и посмотреть. Я прошел дальше по проходу и глянул осторожно на кухню – что если ДУБЛИКАТ отца притаился там. На кухне тоже никого не было. Там все было так же в беспорядке после нашей стычки. Ящик, из которого я вынул нож, был выдвинут, стол сдвинут, пол был мокрый, крышка валялась у стены, чайник почти по середине кухни. Я закрыл дверь спальни, что ДЕМОН не завладел мной – ведь он то же один из Фрэссеров, только действует на мои мысли.

Я положил шмотье на пол. Нашел пакет и завалил все туда. Надел осторожно рюкзак. Обулся. Левую руку пронзила колючая и даже какая-то щекочущая боль, когда наклонился. Стоял в таком положении, не шевелясь, ожидая, когда вонючая боль ослабнет. Когда почти вышел из квартиры, решил вернуться и пошуровать у ДУБЛИКАТА матери в кошелечке. Там оказалось все семь рублей и несколько десять копеек. Я взял их. Даже такая мелочь может сгодиться, когда в дерьме и не знаешь, что будет дальше, не сечешь, что притаилось впереди, во мраке среди силуэтов мрачных непонятных гигантов.

Я решил попытать счастья у Серого. Мне было нужно переконтоваться хоть эту ночь, а дальше я бы что-нибудь придумал. На худой конец, если бы у Серого был облом, мне бы ничего не оставалось, как идти в Канализационную Берлогу – лучше эта помойка, чем улица. Кто знает, на кого напорешься ночью на улицах Альпвилля. Тебе могут просто пересчитать ребра, а то и того хуже – не знаешь на каких пьяных, а то и обколотых или обнюханных извращенцев можно наткнуться.

Я не стал говорить Серому, что у нас была поножовщина с ДУБЛИКАТОМ папочки. Я сказал просто, что у предков сейчас нестыковки, парят и орут на меня постоянно и что мне надо было свалить из дома. Серый согласился, хоть и с какой-то неохотой (вот и проверяется суть дружбы на этом – хотя, возможно, и я бы среагировал так же, будь на его месте, так что на кой черт судить?)

Пока я плелся в каком-то полусне до дома Серого, я ощутил запах воздуха, который был наполнен свежестью, пахло жжеными листьями – все это наполнило меня какими-то тревожными ощущениями, несмотря на слабость и легкое головокружение. Я словно ожидал чего-то, что должно было появиться в сиянии и изменить мою рутину. Но это чувство быстро прошло, исчезло, когда я уже был в подъезде Серого. Когда мне было лет 10-12, это длилось гораздо дольше и было намного ощутимее. Зеленая зарождающаяся трава и запах свободы в воздухе. Когда-то одно это действовало на меня как-то магически, но, к сожалению, это отмирает и нисходит на меня все реже, и оно все скоротечнее. Я стекленею, меня будто медленно отравляют.

Серый ничего не спросил насчет того, почему я лег спать в свитере и прижимал все время к груди левую руку, а порой и морщился. Он постелил мне на полу тоненький матрасик и дал подушку с покрывалом (второго одеяла у него не было, как он сказал, – а может, просто зажидил). Я чувствовал непроизвольный страх перед ним. Когда в компании – это одно, но когда остаешься с глазу на глаз – это совсем другое, и ситуация меняется, по крайней мере, мне так кажется.

Я не засыпал какое-то время, боясь погружаться в сон, потому что думал, что Серый нападет на меня. Но затем сон сморил меня. Постель показалась мне самой классной, на которой я когда-либо спал. Но, вероятно, сказалось просто усталость и слабость. Мне приснилось, что я иду по грязноватому проходу вдоль дверей с обоих сторон. У дверей наверху были небольшие прямоугольные окошечки, закрытые с моей стороны сеткой, и из которых на меня смотрели иногда люди в смирительных рубашках, а иногда уродливые морды, у которых не хватало то полголовы, то были огромные красноватые глаза и жирные выпяченные губы. Слышался вой, визг, крики, плач и ругательства.

Один человек в смирительной рубашке в конце прохода, прильнувший к стеклу лысой башкой, которую испещряли вены, точно паутинки, сказал мне каким-то веселым и чуть хриплым голосом:

«Эй, ты! Подойди сюда. Не бойся».

Я повернулся и направился ближе к его камере. Он радостно залыбился. У него не было нескольких зубов. Нос у него был изогнут некой дугой, и на нем ближе ко лбу был шрам. Но это, скорее, даже был и не шрам, а как бы выемка.

«Любишь себя резать?»

Я молчал. Опустил глаза и посмотрел на свои ноги. Они были обуты в коричневые шлепанцы, местами чуть облезлые и порванные. Это показалось мне странным. Озноб пронизал мое тело.

«Я СПРОСИЛ ТЕБЯ: КРОМСАТЬ СЕБЯ ЛЮБИШЬ, МАЛЬЧИК?!» – Человек за стеклом долбанул со всего размаха башкой в стекло. В уголке появилась маленькая трещинка. Изо лба у него потекла еле-еле струйка крови.

«Нет».

«Как же, нет? Ты режешь себя, потому что трус. Я обожал, когда мог бить. Долбать черепушки. – Лысоголовый затрясся, точно от смеха, но он не смеялся, он будто пребывал в каком-то экстазе. – Теперь же я долбаю себя. Смешно, мальчик, смешно, смейся со мной, это так весело!».

Я развернулся. Вдалеке стояли два гиганта с дубинками.

«Твоя палата не здесь, Версов». – Произнес басом тот, который был в джинсах и белой медицинской рубахе, наподобие балахона.

«Попал, парниш. Не стоило тебе гулять тут. – Скрипуче произнес лысоголовый, прислонившись яйцеголовой башкой к окну вверх, которое было забрано металлической сеткой. – Не всегда то, что по виду правда, и есть эта правда, парень. Бывает, что живешь в иллюзии и не подозреваешь об этом».

Гиганты направлялись в мою сторону. Эти два жирдяя заслоняли собой чуть ли не весь проход. Я хотел бежать, но бежать было некуда, лишь на них.

«Не заставляй нас применять силу» – Сказал второй гигант, на котором тоже был белый балахон, но он был длиннее, и на груди было пятно, которое при дерьмовом освещении лампочек на потолке под сеткой, казалось то желтым, то Грязнова-то красным.

«Наподдайте ему!» – Раздался визгливый голос где-то в конце прохода около гигантов.

«Вставьте ему ваши палочки, а мы посмотрим» – Подключился второй голос.

Кто в одной из этих камер или комнатушек заверещал, а кто-то стал биться в дверь то ли башкой, то ли просто наваливался на дверь.

Когда вчера я проснулся около семи часов, то мне до сих пор казалось, что я в этом коридоре, где полно психов и разных уродов. Я думал, что до сих пор сплю, что это новый момент сна (или кошмара?). Так бывает, когда просыпаешься, и остается чувство, что до сих пор находишься во сне, но спустя короткое время это странноватое ощущение проходит – у меня же оно длилось довольно долго (даже когда я кое-как встал), и я был уверен, что то, что я вижу сейчас, будучи в квартире Серого, – сон, а проход с комнатами или камерами (как ни назови), за которыми сидели чокнутые, был реальностью, тем, где я живу или существую (хотя для такого места больше бы подошло – томлюсь или страдаю).