Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

– Съ Богомъ, – сказалъ мужикъ.

Но только что они тронулись въ аллею, онъ закричалъ ему, махая рукой:

– Постоооой! – Кучеръ остановился. – Самъ ?детъ. Вонъ они втроемъ. Вишь, заваливаютъ, – говорилъ мужикъ, указывая на 3-хъ верховыхъ, скакавшихъ по дорог?.

Это были Удашевъ, Анна и конюхъ. Видн?е вс?хъ была Анна въ разв?вающейся черной амазонк? и вишневомъ вуал?. Сiяющее красивое лицо ея и глаза еще издалека блест?ли. Она сид?ла, низко перевалившись на право, прекрасная, потолст?вшая. Но тонкая талiя ея не отд?лялась отъ с?дла на быстромъ галоп? золотистой гн?дой кобылы, отбивавшей темпъ галопа по сухой муравк? дороги. Подъ Удашевымъ была кровная темно гн?дая лошадь. И онъ съ скрытыми усилiями держалъ ее на тугомъ трензел?, чтобы ровняться съ дамой. Щегольство, нарядность, чистота новизны на ихъ платьяхъ, с?длахъ, лошадяхъ ихъ обоихъ, мастерство ?здить прiятно поразили Долли, но еще прiятн?е поразило ея выраженiе на ихъ лицахъ такой большой радости при вид? ея, какая не соотв?тствовала событiю. Они оба обрадовались, какъ обрадуются, увидавъ посл? годовъ изгнанiя земляковъ на чужой сторон?.[1636 - Поперек полей написано: «Вотъ, говорятъ, дурная женщина. Только бы посмотр?ли на ея доброту, прелесть».] Анна, б?лая, румяная, пополн?вшая съ т?хъ поръ, какъ Долли не видала, просiяла счастливой улыбкой, узнавъ Долли, взглянула на Удашева, какъ бы подтверждая ему что то радостное этимъ взглядомъ, и, не дожидаясь помощи, соскочила съ лошади и бросилась къ Долли въ коляску обнимать ее.

– Вотъ радость, Алекс?й! вотъ радость. Дайте мн? разц?ловать васъ. Какъ вы похуд?ли, вотъ радость.

Удашевъ, снявъ с?рую высокую шляпу, и открывъ лысину, тоже улыбался улыбкой радости, которую онъ не могъ удержать.

– Такъ по?демъ, вы устали и жарко.

Поц?ловавъ руку гостьи, онъ опять с?лъ на лошадь и рысью по?халъ впередъ. Дв? женщины, казалось, не могли нарадоваться на себя и д?лали вопросы, не усп?вая отв?чать. Долли любовалась на своего друга. Она пополн?ла и похорошела еще: несмотря на то, что въ ней не было бол?е того выраженiя вызывающаго веселья, которое она вид?ла въ ней тогда: выраженье это зам?нилъ тихiй[1637 - Зачеркнуто: дружескiй] любовный св?тъ.

– Ну, я вамъ все покажу, вотъ это нашъ паркъ начинается. Алекс?й глупости д?лаетъ, тратится; но чтожъ д?лать. В?дь это не вредно, если есть средства. Вонъ оранжереи. А вотъ сейчасъ вы увидите домъ. Это еще д?довскiй домъ, и онъ ничего не изм?нилъ въ немъ съ наружи.

– Очень хорошъ. Прелесть.

– Отчего вы такъ похуд?ли?.. Но вы счастливы? посл? того…

– Да, сколько могу счастлива д?тьми.[1638 - Зач.: Васъ] Тебя я не спрашиваю…

Анна вздохнула вм?сто отв?та.

– Со мной что то волшебное случилось. Знаешь, сонъ вдругъ сд?лается страшнымъ, и проснешься, такъ и я. Но, можетъ быть, и это сонъ.

– Ну, какъ я рада, что я тебя вижу и что ты счастлива.

– Да, но ты знаешь, Миши н?тъ со мной…

– Я знаю.

– Ему уже 7 л?тъ. 3-го дня было его рожденье. А вотъ и домъ. Алекс?й уже прi?халъ давно. Вотъ ведутъ его лошадь. Какая красавица, не правда ли? Я его заставляю ?здить, а то вс? кавалеристы непрем?нно бросаютъ ?зду. Да, домъ огромный. Вотъ тутъ мы тебя пом?стимъ. Ты погостишь? На долго ли? Какъ до завтрашняго утра? Да это нельзя.

– Нельзя, я такъ об?щала, и д?ти.

– Ну, увидимъ.

Они вышли изъ коляски.[1639 - Рядом поперек полей написано: [1] Дуняша горничная. «Здраствуйте, матушка». «Какъ мы къ вамъ прi?зжали». «А бунтъ большой былъ». [2] Маркевичъ задираетъ ноги въ англiйскомъ плать?. [3] Анна очень весела и занята устройствомъ. «Устроила, а чтоже будетъ? Зач?мъ?»] Анна провела Долли въ ея комнату. Все – паркъ съ гротами – все св?жо, вновь отд?лано, все выкрашено, дорожки съ краснымъ щебнемъ, бархатные газоны, старикъ въ фартук?, чистившiй и показывавшiй имъ партеры съ стеклянными глоб[усами] на стал[яхъ], два лакея въ б?лыхъ галстукахъ, выскочившiе встр?чать, зала съ картинами, видъ гостиной съ тяжелыми штофными портьерами, ея комнаты – все съ иголочки (видно было, что никто еще не жилъ тутъ), горничная франтиха и все, все новое, все говорило о той некрасивой новой роскоши, свойственной одинаково быстро изъ ничего разбогат?вшимъ людямъ, откупщикамъ, жидамъ, жел?знодор[ожникамъ] и людямъ развратнымъ, вышедшимъ изъ условiй честной жизни, такъ какъ источникъ этой некрасивой роскоши одинъ: желанiе наполнить пустоту жизни, пустоту, образовавшуюся или отъ неим?нiя общественной среды или отъ потери среды бывшаго общества. Анна пошла къ себ? переод?ваться, а Долли, оставшись одна съ франтихой, съ огромнымъ шиньономъ и миндальными ногтями горничной среди мраморныхъ умывальниковъ, сильныхъ духовъ, все новыхъ, думала именно объ этомъ и не хот?ла в?рить тому, но невольно думала это, и н?которыя движенiя Анны[1640 - Зачеркнуто: ея нарядъ, запахъ] вспоминались ей, и она съ отвращенiемъ отгоняла эту мысль, но мысль опять приходила. Еще она не кончила од?ваться, какъ Анна пришла къ ней и съ своей сдержанной энергiей движенiй докончила ея туалетъ и повела ее сначала въ д?тскую, гд? была Англичанка въ букляхъ и опять таже новая роскошь. Въ д?тской, въ этомъ дорогомъ единственномъ мiр? Дарьи Александровны, эта роскошь еще больн?е поразила ее. Ея д?тская была чистая, но не элегантная, и она слишкомъ высоко ц?нила святыню д?тской, чтобъ украшать ее. Украшенiя казались ей святотатствомъ. Самъ ребенокъ, красавица д?вочка, акуратный кр?пышъ съ черными глазами и бровями, съ ямочками, красавица, подобной которой она не видывала, въ кружевахъ и лентахъ, понравилась ей очень, но не взяла ее за сердце. Изъ д?тской они встр?тили Удашева утонченно учтиваго, съ которымъ посид?ли въ гостиной, прошли по дому, поиграли на билiард? и только передъ об?домъ дв? женщины, сидя въ саду, разговорились по душ?. Разговоръ начался о жизни въ деревн?. Дарья Александровна хвалила свою жизнь и говорила, что если бы мужъ былъ съ нею, она бы ничего не желала.

– Ты совс?мъ, можетъ быть, счастлива теперь.

– Да, я и счастлива, – посп?шно сказала Анна. – Я настолько пережила, что уб?дилась – намъ – женщинамъ отъ жизни можно им?ть только любовь. И если есть, больше ничего.[1641 - Рядом поперек полей написано: Споръ, что дороже – мужъ или д?ти.]

– A д?ти!

– Другой я не скажу. Что мн? д?ти, и ты в?рно вс?хъ отдашь за мужа.

– О! н?тъ.

– Мы гадки, – вдругъ неожиданно зло сказала Анна. – Какъ мы гадки. Въ насъ вложена эта любовь къ мущин?; a вм?ст? съ т?мъ, если женщина хороша, эта любовь противна мн?. Противна, противна.

«Да, но д?ти», хот?ла сказать Долли, но вспомнила, что мысль о д?тяхъ, объ одномъ, у Анны Аркадьевны должна быть тяжела для нея, и она промолчала. Эту необходимость умалчивать о н?которыхъ предметахъ она тутъ въ первый разъ почувствовала, но потомъ впродолженiи дня н?сколько разъ зам?чала ее или, что еще хуже, зам?чала посл? того, какъ уже сказала, что не надо было говорить.[1642 - Рядом и ниже поперек полей написано: [1] Но и слово мужъ нельзя было сказать. Какой мужъ?[2] Она поняла, что нельзя прi?хать, потому что д?вушки-племянницы. Стало быть, имя ея неприлично.[3] Удашевъ былъ въ Москв?. О матери.]

– Одно, что меня безпокоитъ, – продолжала Анна, – это то, что онъ не уживется. Имъ нужна какая то д?ятельность. И все вздоръ.

И опять въ ея глазахъ мелькнула мрачная т?нь, которой она, видимо, сама боялась. Она посп?шила заговорить о другомъ.

– Ну, что Кити? Не сердится на меня?

– Сердится? Н?тъ, но ты знаешь, это не прощается.

– Да, но я не была виновата, и кто виноватъ, что такое виноватъ? Это была судьба. И ей лучше, говорятъ, онъ прекрасный челов?къ.

– О, да.

Странный звукъ. Это былъ тамъ-тамъ. Они пошли об?дать. За об?домъ опять были неловкiе м?ста въ разговор?. Долли сказала, что она прi?детъ другой разъ, но что не проситъ отдавать визита. На минуту замолчали, и Анна и Удашевъ переглянулись.

– Да, Москва, – сказала Анна. – Можетъ быть, мы по?демъ въ Петербургъ. Тогда я буду у васъ.

Вечеромъ, когда пили чай на терасс? и Удашевъ ушелъ къ тренеру, Анна съ безпокойствомъ ждала его и, когда онъ пришелъ, посп?шила идти спать.

На другое утро Долли хот?ла ?хать, но не см?ла отказать просьбамъ и осталась до вечера. Удашевъ сказалъ, что проводитъ ночью. Анна сказала:

– Какъ ты?

– Да я провожу до большой дороги.

И опять неловкое молчанiе. Вечеромъ Удашевъ по?халъ провожать верхомъ, а Анна простилась съ Долли на крыльц?.

–

Ордынцевъ заговорился въ контор?. Ночь прелестная. Жена ждетъ, почти не видалъ. И смутная мысль: Долли прi?детъ, и надо вид?ть, какъ она разскажетъ сестр? про свиданiе съ Удашевымъ. Странный ревнивый страхъ вдругъ напалъ на него. Уже темно было и св?тло отъ м?сяца, когда онъ вб?жалъ на терасу. Старуха одна.

– Мама, гд? вс??

– Стива, кажется, легъ спать. А Кити разв? не съ тобой? Я думала, что ты съ ней пошелъ?

– Куда?

– На встр?чу Долли, она со вс?ми д?тьми. И что это ночью ?здить. Она съ Шурочкой пошла.

Ордынцевъ стоялъ молча. И мрачная т?нь ревности вполн? застлала его мысль: «она пошла отъ нетерп?нья узнать, что онъ». Вдругъ лай собакъ, который глушилъ и экипажъ и веселые женскiе голоса. Привезли мама. Голосъ Кити. Что за глупость. Онъ встряхнулся и выб?жалъ.

– Ахъ, а я тебя искала везд?.

Она взяла его за руку, пожала.