Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

– Ты точно по?дешь въ театръ? – сказалъ онъ, не любуясь ею.

– Отчего же ты такъ испуганъ? – см?ясь глазами, сказала она. – Отчего же мн? не по?хать?

Она какъ будто не понимала всего того, что означали его слова и что она понимала очень хорошо только вчера еще.

– Ты знаешь, что я все бы отдалъ, чтобы избавить тебя отъ…

– Не отъ чего избавлять. Отчего Анна Аркадьевна Каренина не можетъ взять ложу въ театр? и отчего графъ Вронской, Вреде, Тушкевичъ не могутъ войти къ ней въ ложу?

– Ахъ, ты знаешь, Анна, – говорилъ онъ ей, будя ее, точно также, какъ говорилъ ей когда то ея мужъ.

– Да я не хочу обо всемъ этомъ думать, – сказала она улыбаясь. – Стыжусь я того, что я сд?лала? Н?тъ, н?тъ, н?тъ, и если бы опять тоже, то было бы опять тоже. Я тебя люблю и счастлива; иди, иди.

Она пожала его руку.

– Вотъ я никогда не видалъ тебя въ такомъ дух?.

– Я въ томъ дух?, въ которомъ Кесарь сказалъ, что лодочка его не потонетъ, потому что онъ Кесарь, потому что онъ счастливъ. И я тоже. Прощай. Пришли мн? свой бинокль.

– А что отв?тила Лидiя Ивановна?

– Ничего, я послала къ нян?. Тушкевичъ a еtе trеs gentil,[1542 - [был очень мил,]] я не понимаю Бетси, но какъ знакомый....

– Такъ ты р?шительно ?дешь?

– Р?шительно ?ду, – сказала она съ особеннымъ, непонятнымъ ему блескомъ блестя глазами, – и не сердись на меня. Отчего ты не смотришь на меня?

Онъ смотр?лъ на нее. Онъ вид?лъ всю красоту ея лица, обнаженной шеи и рукъ. Но эта красота ея пугала его за нее.

– Я смотрю и вижу, – сказалъ онъ улыбаясь, – но не понимаю. – А впрочемъ, – вдругъ сказалъ онъ, подходя къ ней, – по?демъ. – И онъ поц?ловалъ ея руку.

«It was a failure,[1543 - [Это была неудача,]] – говорила себ? Анна, возвращаясь изъ театра, гд? она не досид?ла 2-хъ актовъ. – It was a failure», почему то повторяла она себ?.

Ничего не случилось. Но вс? одинаково какъ будто не видали ее. Мущины же, которые подходили къ ней, что то пытались показать т?мъ, что они подходятъ къ ней. Вронской подошелъ къ ней, но только тогда, когда она говорила съ Тушкевичемъ, остановивщись у рампы.

Св?тъ теперь совершенно потухъ въ ея глазахъ, когда она снимала тяжелое платье.

Дома она нашла письмо Графини Лидiи Ивановны.

«Бездушная, фальшивая притворщица, – сказала она, разорвавъ ея письмо. – Завтра я по?ду къ нему, и мн? все равно, увижу ли я или не увижу Алекс?я Александровича», сказала она себ?.

<Этотъ вечеръ Вронской долженъ былъ провести у брата, и она мучительно, страстно ждала его. Одно, что ей оставалось, – это была его любовь. И онъ не дорожилъ каждой минутой этой любви. Она ждала его, а онъ сид?лъ теперь съ этой Лизой, которую онъ такъ высоко ставитъ. Она, в?рно, влюблена въ него и заманиваетъ его.>

* № 147 (рук. № 90).

Приходъ кормилицы однако разбудилъ Анну отъ того столбняка, въ которомъ она находилась. Она ничего не говорила Вронскому о томъ, какъ и когда она нам?ревалась увидать сына. Она скрыла отъ него письмо Лидiи Ивановны и хот?ла скрыть свою сегодничную по?здку. Она боялась того, чтобы онъ узналъ про ея по?здку, про ея чувства къ сыну, больше всего боялась, чтобы онъ не заговорилъ съ ней про это. Она знала, что для него, не смотря на то что онъ былъ главной причиной ея горя въ этомъ отношенiи, что для него ея свиданiе съ сыномъ, чувства, которыя она могла испытать при этомъ, все это кажется самой не важной и обыкновенной вещью. И что никогда онъ не будетъ въ силахъ понять всей глубины ея страданья. Она знала, что за его холодный тонъ при упоминанiи объ этомъ она возненавидитъ его. И она боялась этого и потому скрывала отъ него и ничего не хот?ла говорить про это.

Кормилица разбудила ее. Надо было перестать думать о непоправимомъ, надо было скрыть отъ него, надо было жить жизнью, которою она жила т? н?сколько дней, которые она провела въ Петербург?. А жизнь, которую она вела эти н?сколько дней въ Петербург?, была исполнена волненiй и тревогъ и требовала напряженiя вс?хъ ея силъ, и она, устранивъ слишкомъ мучительныя воспоминанiя о сын?, опять отдалась этой жизни.

* № 148 (рук. № 90).

Но мучительн?е всего было для Анны то новое чувство, которое она въ это время, именно въ Петербург?, начала испытывать къ Вронскому.

Она пром?няла все: и общественное положенiе, и спокойствiе сов?сти, и сына – все на любовь, которой она не им?ла къ мужу и отъ мужа. Но им?ла ли она эту любовь, на которую она все пром?няла? Этотъ вопросъ въ первый разъ пришелъ ей въ Петербург?. Передъ прi?здомъ въ Петербургъ у ней было въ первый разъ несогласiе съ Вронскимъ о томъ, какъ имъ остановиться. Вронскiй предлагалъ остановиться, для соблюденiя приличiй, въ разныхъ гостиницахъ. Анна не хот?ла этаго. Она высказала, что она ничего не хочетъ скрывать. Р?шено было остановиться въ разныхъ этажахъ. Она вид?лась съ Вронскимъ во время своего пребыванiя въ Петербург? только урывками. И это мучало Анну. Она была лишена того, за что она пром?няла все.

И она сердилась на него и чувствовала сильн?йшiя приливы любви къ нему и ревновала его. Варвара Павловна на улиц? указала ей княжну Сорокину, про которую Анна слышала отъ Бетси какъ про нев?сту, которую прочила мать Вронскому, и всякiй разъ, как Вронскiй у?зжалъ изъ дома, ей казалось, что онъ видится съ княжной Сорокиной, раскаивается въ своей связи, подчиняется кознямъ матери, чтобы женить его.

Всего этаго не могла сказать Анна Вронскому, и все это производило въ немъ впечатл?нiе какого то таинственнаго, скрытаго отъ него возбужденiя.

* № 149 (рук. № 90).

Когда Анна вошла въ швейцарскую, Капитонычъ узналъ ее, и ей больно было вид?ть выраженiе испуга на его лиц?.

– Здраствуй, Капитонычъ, – сказала она ему. – Я къ сыну при… – сказала она[1544 - Зачеркнуто: виновато улыбаясь,] и, удержавшись на половин? слова, чувствуя, что слезы вдругъ подступили ей къ горлу и съ виноватой мольбой взглянувъ на старика, она быстрымъ легкимъ шагомъ пошла на л?стницу.

Перегнувшись весь впередъ и ц?пляясь калошами, Капитонычъ б?жалъ за ней, стараясь перегнать ее.

– Учитель тамъ, можетъ, разд?тъ, я скажу.

– Н?тъ, не говори, – сказала Анна, тщетно стараясь удержать свое волненiе.

– Сюда, нал?во пожалуйте… Они теперь въ прежней диванной, – отпыхиваясь, сказалъ Швейцаръ, съ удивленьемъ чувствуя волненiе, сообщившееся и ему.

– Позвольте повременить. Я загляну, – сказалъ онъ, останавливаясь у высокой двери. – Извините, что не чисто еще. Ну, да не къ тому, – прибавилъ онъ, махнувъ рукой, чувствуя, что говоритъ вздоръ, и, прiотворивъ дверь и заглянувъ въ нее, съ умиленной улыбкой обернулся къ Анн?.

– Только проснулись.

Анна не могла вид?ть ничего, но она слышала з?ванiе. По одному голосу этаго з?ванiя она узнала бы его. Это былъ его голосъ, его ротъ. Она вид?ла этотъ ротъ, какъ онъ отворялся. Анна вошла. Сережа былъ въ постели. Онъ только что приподнялъ голову съ подушки, но еще не проснулся. Онъ зналъ, засыпая, что его ждетъ счастье имянинъ и зналъ это во все время сна. Но къ утру сонъ далъ ему такое счастiе, что теперь, на границ? между сномъ и бд?нiемъ, онъ не зналъ, чему отдаться. Въ то время какъ Анна отворяла дверь съ одной стороны, дверь отворилась съ другой стороны, и появилась фигура Василья Лукича въ помочахъ и шитой рубашк?.

– Пора вставать, Сережа, половина.... – началъ было онъ, но, увидавъ даму, закрывъ грудь руками, скрылся. Сережа поднялся съ спутанной кровати, взглянулъ было на голосъ Василiя Лукича, но, ничего не найдя на томъ м?ст?, откуда былъ голосъ, повернулся къ другой двери, взглянулъ заспанными глазами на входившую мать, блаженно улыбнулся и опять закрылъ глаза. Въ томъ, что онъ вид?лъ ее передъ собою, ничего не было необыкновеннаго.

– Мальчикъ мой милый, – проговорила задыхаясь она, подходя къ нему и дотрогиваясь до его пухлой спины, ежившейся подъ тонкой рубашкой. Услыхавъ ея голосъ, онъ приподнялся, держась за спинку кровати, перегнулся къ матери, ничего не говоря, и, сонно улыбаясь, взглянулъ на нее и, опять закрывъ глаза, сталъ тянуться къ ней. Потомъ онъ перехватился пухлыми рученками отъ спинки кровати за ея плечи, прижимаясь къ ея щек?, и сталъ тереться своимъ н?жнымъ личикомъ о ея[1545 - Зачеркнуто: гор?вшую] мокрую отъ слезъ щеку, обдавая ее т?мъ милымъ соннымъ запахомъ и теплотой, которые бываютъ только у д?тей.

– Мама – ты, – сказалъ онъ, открывая глаза и блаженно улыбаясь. – Нынче мое рожденье. Я радъ. Я встану сейчасъ, – и онъ засыпалъ, говоря это. – Я и во сн? тебя вид?лъ.

Анна обнимала его, трогала[1546 - Зач.: везд?, гд?] руками его т?ло, лицо[1547 - Зач.: прижалась къ нему губами] и ц?ловала его лицо, волосы, руки и не могла говорить. Слезы душили ее. Какъ ни близко она была отъ него, она все таки вид?ла его и вид?ла, какъ онъ выросъ и переменился безъ нея, и она узнавала и не узнавала его голыя ноги, топотавшiя въ постели, которыя теперь стали такъ велики, его шейку, его завитки волосъ на затылк?, въ которые она такъ часто ц?ловала его.

– О чемъ же ты плачешь, мама? – сказалъ онъ, совершенно проснувшись. – О чемъ ты плачешь?

И онъ самъ готовъ былъ заплакать.

– Н?тъ, я не буду, – сказала она. – Я плачу отъ радости, что увидала тебя. Ну, теб? од?ваться надо, – сказала она, садясь подл? его кровати на стулъ, на которомъ было приготовлено платье мальчика, но не выпуская его руки. – Какъ ты од?ваешься безъ меня? Какъ ты умываешься безъ меня?

– Я не моюсь холодной водой. Папа не вел?лъ. А Василiя Лукича ты не видала? Онъ придетъ. А ты с?ла на мое платье! – И Сережа вдругъ расхохотался. – Мама! Душечка, голубушка! – закричалъ онъ, бросаясь опять къ ней и обнимая ее, какъ будто онъ теперь только ясно понялъ, что случилось.

Анна смотр?ла на него, не опуская глазъ.

– Ты теперь не у?дешь отъ насъ, – сказалъ Сережа.