Предел погружения

За дверью каюты её отпустило. Как будто она и не уходила отсюда надолго: ровный слабый свет ламп, посыпывание Ильи наверху, складки на покрывале – она застилала койку наспех, торопясь в отсек помогать Артуру накладывать русалочий макияж.

Она постояла, подошла к шкафу и ещё успела достать вещи, прежде чем глыбой навалилась усталость. Она села на койку, вытянув ватные ноги, и так и сидела с расстеленной на коленях белой рубашкой, не зная, сколько времени прошло. Наверное, все силы ушли на то, чтобы продержаться несколько минут в ледяной воде – а с тех пор она ничего не ела почти сутки. Даже не вспоминала о еде. А может, эта слабость – от страха, тело пыталось удержать её в каюте, тело твердило: «Не выходи, здесь безопаснее».

Но не умирать же с голоду, в самом деле!

Она взялась за перекладину кровати, осторожно встала, принялась снимать свитер, пижамные штаны. Пакет с РБ можно положить в шкаф, он понадобится после обеда. Чёрные брюки, рубашка. Зашнуровать ботинки. Расчёска… Волосы потихоньку отрастают, ей приходило в голову, что надо бы подкоротить. А теперь уж нет нужды.

Прямой пробор слева, белый воротничок, застёгнутые манжеты. И щёки совсем белые, круги под глазами видны отчётливо, будто она плеснула немного голубой акварели, смешала с водой и дала растечься. Эх. Вернётся – сейчас же на юг, плавать и загорать.

Илья с тихим шорохом повернулся на своей койке, свешивая пятку, и что-то пробормотал в подушку. Саша улыбнулась: говорил, сны ему не снятся…

Постояв немного, посмотрев на него, она взяла красную коробочку со своим ПДА и вышла.

– Вот так всегда, – вздохнул Паша, болтая вилкой в мутно-бежевой смеси, размазанной по тарелке, – в начале похода ешь от пуза, а потом нормальные продукты кончаются и приходится жрать картон.

Артур хмыкнул, косясь на него, пропихивая в рот очередную ложку безвкусного разведённого порошка. Штурманёнок Дима назидательно поднял палец:

– Не картон, а яичный концентрат. Командование заботится о том, чтобы ты в походе не отвлекался на всякие мелочи вроде вкуса и запаха. Ни того, ни другого – и за столом все твои мысли только о службе!

– Да ладно, – Артур отодвинул тарелку, – рыбный суп был ничего. Треска – дело полезное.

– Ага, только эта треска в консервных банках давно уже перешла в состояние пластмассы: не разжуёшь.

– Ну а что прикажешь делать? Хранить свежие продукты на подлодках по три месяца ещё никто не научился.

– Непатриотично рассуждаете! – Дима навалился локтем на стол. – Вон, спросите у Константина Иваныча. Он вам скажет, что любые неприятности с едой – пустяки в сравнении с пользой, которую мы приносим нашему государству.

– Угу, – Паша мрачно потёр лоб. – Знаешь, что говорил матросам комдив-три на моей первой лодке? Прикажем – торпеды будете жрать!

– Вот, – выдохнул Дима, сложил руки, как монашка на молитве. – Вот как надо воспитывать личный состав!

– Точно, – Паша осклабился. – Как-то раз ему сход на берег задержали. А ему надо было к бабе. Он сообразил, что всё уже позакрывается, когда его отпустят, и послал трюмного за гондонами. Ну, через сорок минут тот вернулся с пачкой «Дюрекса», всё как надо. Комдив-три, довольный, ждёт схода на берег, заваливается к бабе, приступают они к делу – он вскрывает пачку, а там только записка: «Припрёт – и шланг натянешь!»

Артур поспешно проглотил отпитый чай, откинулся на спинку стула:

– Сука, – выдохнул сквозь смех, – ну, сука!..

Замполит косился на их угол стола с подозрением, хоть и не мог, видимо, расслышать разговора. Артур широко улыбнулся ему, приподнял стакан чая, салютуя. Замполит нахмурился ещё сильнее, и вдруг его глаза тревожно расширились, он потянулся к командиру, что-то быстро-быстро говоря.

Артур повернулся туда, куда смотрел зам – к двери. Возле неё стоял… стояла Саша, тоненькая, белая, с раскрасневшимися щеками.

Она шагнула к столу неуверенно, оглядываясь, хотя место слева от Паши, где она обычно сидела, было свободно.

– Товарищи офицеры, – негромко, но чётко произнёс командир, поднимаясь.

Встали все.

Саша покраснела ещё сильнее, вцепилась пальцами в рукав.

– Я, товарищи… очень приятно, но не надо… я ведь с вами… как вы…

Она совсем растерялась, нашла взглядом командира, и он кивнул:

– Садитесь, пожалуйста, Александра Дмитриевна. Вестовой – ещё порцию!

Она села рядом с Пашей, грузно, неповоротливо опускавшимся на своё место. Дима зачем-то подвинул ей сахарницу, хотя чай ещё даже не принесли – вестовой только спешил с тарелкой рыбного супа.

Артур почти слышал, как со скрипом ворочаются у всех в голове шарики: «Как с ней теперь – на ты, на вы? А матом ведь при ней нельзя? И анекдоты про блондинок не рассказывать? А лучше и про брюнеток не рассказывать… А я не слишком громко чавкаю? Да ну её, бля, не пожрать теперь спокойно!»

Она старалась сосредоточиться на своей еде, но время от времени отрывала взгляд от тарелки, поглядывала на соседей с неуверенной улыбкой. Тоже, наверное, не знала, что и как сказать.

Ну, все уже заканчивают с чаем, сейчас разойдутся – кое-кто уже встал – и доедать ей в одиночестве.

Артур отодвинул свой стакан, ложка тихонько звякнула. Он повернулся к Саше, и, будто почувствовав взгляд, она подняла голову.

– Сашка, – звучно произнёс он, покачал головой. – Повезло тебе, что ты не потонула и в ледышку не превратилась. Как ты навернуться-то умудрилась с палубы? Под ноги не смотришь?

Её рот изумлённо приоткрылся, у неё вырвался тихий вздох, а может, смешок. Кое-кто рядом негромко засмеялся.

– На небо засмотрелась, – спокойно сказала она. – В другой раз буду внимательней.

– Ой, я так один раз чуть с чердака не наебнулся! – выпалил Паша. Осекся, смущённо покосился на неё, наливаясь свекольным румянцем – она смотрела невозмутимо, светлые брови чуть приподнялись, выдавая интерес.

– Как же это случилось?

– Да совершенно по-идиотски. Я обещал деду разобрать его хлам… Секунду, – он повернулся к вестовому:

– Колмаков, а рыбного супа не осталось? Принеси мне ещё тарелочку!

Глава 20

Вагон легонько потряхивало. Бутылка грушевого ситро на столе вздрагивала в такт стуку колёс, тёмно-золотистая волна лизала стеклянное горлышко. Саша поглядывала на бутылку: от жирного вкуса колбасы во рту было солоно, неплохо бы запить… но для этого надо было оторвать голову от подушки, сесть, протянуть руку.

Саша лежала, свесив локоть, лень было даже пошевелиться и убрать из-под коленки свёрнутую куртку. За стеклом взмывали вверх провода и резко опускались, серые столбы упрямо тянули их к себе. Провода замирали на мгновение и вновь черными черточками упрямо ползли вверх – до следующего столба.

В стекло билась муха, жужжа. Тоже ехала с юга – и не догадывалась своей глупой мушиной головой, что впереди дождик, жёлтые листья, холод, спячка. Солнца не будет, совсем не будет солнца…

– Аль, – сверху свешивается белая голова братца. – Бутерброды ещё остались?

– Вон, в пакете, – она приподнимает руку, показывая на столик.

– Подашь?

– А ты что, нагнуться не можешь?

Братец смотрит так умильно и жалобно, что она всё-таки отрывается спиной от матраца, протягивает ему шуршащий пакет. Заодно бы и попить. Она присасывается губами к горлышку, от сладких пузырьков чешется в горле, в носу.

Братец что-то говорит у себя наверху – она не сразу поднимает голову.