Предел погружения

– Тебя согреваю, – Артур пожимает плечами. – Док сказал, нужно тепло человеческого тела. А за твою живучесть вроде как всегда отвечал я, мне и велели.

– Спасибо, – выдыхает Саша. – Я вам, наверное… ну, то есть, из-за меня… – язык снова слушается плохо. – Столько хлопот…

– Да хуй с ними, с хлопотами, – отрубает он. – Главное, вытащили. Нельзя, блядь, нельзя расслабляться на лодке. Ты думаешь: проскочил – и тут-то к тебе подкрадывается толстенькая полярная лисичка.

Он смотрит поверх её головы, в подволок, ладонь так и лежит у неё на боку. Грудь тихонько приподнимается и опускается, ворсинки свитера слабо потирают её щёку, покалывают.

– Ты двойняшка его, да?

Саша дергается, её снова прошивает холодной иглой. Вот оно. Вот. Всплыло на поверхность и никак не хочет тонуть.

Ладонь Артура легонько дотрагивается до её спины.

– Не хочешь – не говори. Но командиру объяснить придётся.

– Вся… вся команда видела? – она сглатывает.

– Вся не вся, но видели многие. На глюки от радиации такое не спишешь, – Артур усмехается без особого веселья.

И она усмехается в ответ. Ей бы испугаться по-настоящему, соскочить с койки, заметаться, забросать Артура вопросами – что теперь будет, что делать, как объяснить Кочетову и остальным, что она не хотела ничего плохого, просто пыталась… пыталась – что? Голова ватная, тяжелая, думать трудно, слишком хочется спать. Холодок, впрыснутый страхом, уходит, по телу разливается ленивый тягучий жар, будто она глотнула глинтвейна. Хотя какой уж тут глинтвейн, на лодке. Один сплошной спирт.

Шорох одеяла, негромкое:

– Ты чего?

Приходится открыть глаза. Артур смотрит на неё, приподнявшись на локте, костяшки пальцев упёрлись в щёку.

Она моргает, пытаясь сообразить, о чём он, и он тихо спрашивает ещё раз:

– Чего смеёшься?

– Смешно, – выдыхает она в подушку, глаза закрываются сами собой. Грелка булькает в ногах, Саша пытается придвинуть её ближе, и нога Артура прижимает её к Сашиным ступням в колючих носках. Она благодарно хмыкает и нехотя ворочает языком, договаривая:

– Потому что не страшно.

– Н-да, товарищи офицеры, – Кочетов придвинулся ближе к столу, наваливаясь на него локтями. – Вот так история.

Его ближайшие подчинённые молча рассаживались, глядя на него – хмурые, растерянные. Вроде никто и не знал, что сказать, все ждали слов от него, командира, как вдруг замполит дёрнулся на своём стуле:

– Но у него ведь документы были! Должны же были хоть фотографию сверить – и на КПП посёлка, и на пирсе. Я всё понимаю, товарищ командир, и я как ваш заместитель по воспитательной работе признаю свою вину: проглядел, – он страдальчески поморщился. – Но ведь другие тоже не распознали.

– Пока я никого не обвиняю, – Кочетов окинул взглядом молчащих офицеров. – Я хочу разобраться – прежде всего, а потом решить, как быть дальше.

– А как дальше? – старпом негромко прочистил горло. – Не прерывать же из-за девчонки автономку. Вернёмся, сдадим её на берег – без нас разберутся.

– Без нас? – особист Олег поднял светлые брови. – Но ведь нарушение режима секретности произошло на нашей лодке, и наш долг – немедленно его пресечь. Я считаю, необходимо немедленно всплыть для сеанса связи, доложить о чрезвычайном происшествии руководству и взять курс на ближайшую военно-морскую базу, чтобы передать нарушителя властям.

– Нам и так по шапке достанется, – пробормотал замполит. – А если мы ещё и автономку сорвём…

– В сущности, основное дело мы сделали – отстрелялись, – заметил штурман. Замполит тряхнул головой:

– Как же это вы, Алексей Васильевич, делите задачи: «основная» и «так, сбоку припёку»? – Круглое лицо розовело с каждым словом, голос сердито вздрагивал. – Приказ дан – его надо выполнять! Что главное, а что нет, руководство без нас разберётся.

– Спокойнее, Константин Иванович, – Кочетов повернулся к нему. – Нам сейчас не нужно лишних эмоций. Безусловно, вы правы: поход прерывать нельзя. Не потому, что с нас за это взыщут, – он выразительно взглянул на особиста, – а потому, что мы обязаны выполнить боевую задачу. Вопрос в другом: докладывать сейчас или сначала самостоятельно разобраться в обстановке и сделать выводы.

– Прошу прощения, Роман Кириллович, – Олег привстал, – но, полагаю, происшествие такого масштаба не должно оставаться неизвестным руководству.

Кочетов беззвучно вздохнул. В кои веки для особиста нашлось дело в автономке, теперь-то он развернётся во всю ширь. Начнёт греметь фанфарами. А Константин Иванович, при всей его любви к перестраховкам, совершенно прав: как только на берегу узнают – забросают приказами, затаскают по инстанциям, и тут все могут с должностей слететь – начиная от него, командира, до последнего лейтенанта. Из похода их развернут, на берегу замаринуют, на кораблях отстоя. Мало ли ржавых корыт по базам числится?

Ему, положим, и так год-два осталось. Но уходить вывалянным в грязи, обхаянным…

Особист ничего этого, конечно, не понимают. Вон как глаза блестят.

– Ещё мнения? – осведомился Кочетов.

Старпом медленно, грузно поднялся.

– Олег Максимович говорит о происшествии, – он потер лоб ладонью, – а мне кажется, пока никакого происшествия и не случилось. Девка чуть жива, дрожит в каюте под одеялом. Очухается – сама нам всё расскажет, и тогда уж решим, как быть.

Кочетов благодарно взглянул на своего старпома и кивнул прежде, чем особист успел бы что-то произнести:

– Резонно. К тому же не будем забывать, что журналиста направили к нам на борт по инициативе адмирала Вершинина, и всё, что здесь происходит, важно и для него. Нам следует быть особенно осмотрительными.

– Так ведь тем более, товарищ командир, – с юношеским задором отозвался особист. – Чем выше должность и звание лица, нарушившего закон…

– Олег Максимович, – Кочетов подпер щеку ладонью, поворачиваясь к нему. – Вы готовы вот так, без фактов, без доказательств обвинить адмирала Генерального штаба в нарушении закона? Или вы считаете, что адмирал намеренно прислал к нам подставное лицо вместо своего племянника? Я бы на вашем месте не торопился с выводами.

Упрямое выражение исчезло из глаз особиста не сразу, но он опустил глаза, а когда вновь взглянул на командира, его лицо уже было приветливо-покорным.

– Конечно, товарищ командир, разобраться надо, – улыбнулся он. – С вашего разрешения, я побеседую с этой девушкой, когда она придёт в себя.

– Побеседуете, – Кочетов кивнул. – После меня.

– Слушаюсь, товарищ командир. Если потребуется, я могу позже помочь вам с содержанием доклада командованию.

Он смотрел спокойно, даже мягко, но в этом дружелюбном взгляде Кочетов читал обещание: утопить и замолчать эту историю не удастся, особист позаботится о том, чтобы наверху узнали обо всём.

Да, но как же могла оказаться здесь эта девка? И как ей удалось столько недель водить их всех за нос?

Худенький и беленький журналист, недотёпа с большими глазами, как-то исподволь, потихоньку, осваивавшийся на лодке, научившийся надевать дыхательный аппарат и гидрокостюм на время, сидевший за корабельного врача, избавивший его, Кочетова, от прицепившегося кашля и не растерявшийся в горящем отсеке. Девчонка. Кому бы в голову пришло?

Кочетову вспомнились волнистые пряди надо лбом, точёные скулы, холёные длинные пальцы. Он усмехнулся, встал.

– Товарищи офицеры, всем спасибо. Можете быть свободны. Семён Павлович, – он окликнул старпома, – для вас отдельное задание. Возьмите у секретчика документы нашего гостя, просмотрите ещё раз – вдруг что интересное отыщется.

Хорошо бы это сделать самому, но через пять минут заступать на вахту, а потом, как сменишься, надо сразу собрать экипаж. Тут объявлением по «Каштану» не обойдёшься, тут надо говорить и видеть лица. И каверзные вопросы наверняка будут – у него, Кочетова, были бы.

Можно, конечно, прямо сейчас послать к людям замполита – в конце концов, это его работа, разговаривать.