Предел погружения

– Илюха, – Женька не унимается, – а расскажи: как это ты умудрился месяц спать с бабой и этого не заметить?

– Да пошёл ты.

– Илюха, ну поделись опытом! Интересно же!

Илья вздыхает. Женька ведь наверняка не последний, кто будет до него доколёбываться подколками.

– Артура спроси, – хмыкает. – Он с ней в койке был, не я.

– Ну она же в каюте переодевалась и всё такое… Неужели она была прям настолько как мужик, что ты и не заметил?

– Что? Что я должен был заметить? – Илья раздражённо постукивает пальцами по пульту. – У меня, знаешь ли, нет привычки пялиться на мужиков, когда они переодеваются. А ты что, своих соседей по каюте голыми разглядываешь? Надо ребят предупредить.

– Да иди ты!.. – Женька смеётся. – Слушай, а что твоя Ленка скажет, когда узнает?

Лена? Илья пытается представить её лицо, удивлённые глаза.

– Не знаю, – тянет он. – Я не помню, когда она меня в последний раз ревновала.

– Повода не даёшь?

– Естественно.

Хотя, вообще-то, было бы неплохо, если бы Лена хоть как-то давала ему понять: он ей нужен, ей небезразлично, где он, с кем он, на кого он смотрит. Рассказать ей, что ли, когда вернутся?

А когда они вернутся? Что скажет дивизионное начальство, узнав о пассажирке?

– Хорошо, если нас из похода раньше времени не завернут, – он продолжает вслух свои мысли. Женька хмыкает:

– А хоть бы и завернули. Нам-то что, мы в командиры не метим, а из зарплаты небось не вычтут.

– Кэпу влетит, старпому. Могут и команду расформировать. Зашлют куда-нибудь…

– Дальше полюса не зашлют, – ухмыляется Женька. Илья пожимает плечами: неужели ему настолько похуй? Люди-то на флоте разные, а служить с дебилами после Кочетова, после Палыча, после того же Артура – не сахар, ой, не сахар.

Обидно. Из-за какой-то бабы. И за неё обидно, на самом деле: вон как она ему перевязки делала, не хуже Гришиных. Корка ещё осталась, но уже отваливается постепенно, под ней – гладкая розовая кожа. А если бы плохо ожог обрабатывали, остались бы рубцы – вон как у Николаича, соседа, когда он пузо паяльником обжёг.

И в отсеке она горела вместе с ними. Не истерила, не молотила кулаками в переборку, а включилась в ПДА и ждала.

Всё равно дура, конечно: какого хера с чужими документами на лодку полезла?

А Женька по-своему прав: смешно, что он, Илья, даже и не заподозрил неладное. А ведь были звоночки: как его сосед кутался всё время в одеяло, в свитера – а главное, не брился и не обрастал! Эх. Хуёвый из тебя, Илюха, Шерлок Холмс.

А вот и время, наконец. Тощий Иволгин, связист третьей смены, заходит в рубку, и Илья с облегчением поднимается на ноги, поглаживает затёкшую спину, услышав: «Подвахтенным от мест отойти».

Пару часов до ближайшей приборки или тревоги можно поспать по-человечески.

Или нет? Илья выходит из рубки и его тут же останавливает взгляд командира – ещё до слов: «Илья Геннадьевич, вы мне будете нужны. Пройдёмте ко мне».

Он идёт за командиром, глядя в его широкую спину и даже не пытаясь гадать, что от него нужно. Через пару минут всё будет ясно – лишь бы только неожиданные приказы не съели всё время на сон. Но если и съедят – куда он денется с подводной лодки?

Командир ждёт, пока он пройдёт, и аккуратно прикрывает дверь.

– Садитесь, Илья Геннадьевич, – и сам опускается за стол. Илья следует его примеру, выпрямляется на стуле, чтобы не так кололо затекшую спину.

Командир смотрит на него внимательно, но без укора, без досады, расслабленно опираясь локтем на крышку стола, отставив ногу. Кажется, Илья нигде не накосячил, ебать его не будут – и то хорошо.

– Илья Геннадьевич, по плану сеанс связи у нас завтра, в восемь ноль-ноль, – задумчиво произносит командир. Пальцы трогают щёку. – В семь-тридцать мы рассчитывали всплыть на перископную глубину и начать подготовку.

– Так точно, – Илья кивает, не представляя, куда клонит командир.

– Так вот. Мы всплывём в шесть-тридцать. И вы немедленно передадите радиограмму следующего содержания, – Кочетов придвигает к нему листок в клеточку, исписанный крупным ровным почерком. – В Генеральный штаб, адмиралу Вершинину лично.

А, вон оно что.

– Есть передать радиограмму, – Илья берёт листок, не читая. Ещё будет время.

– Мой приказ вы уже получили, – командир выразительно приподнимает брови. – Дублировать его завтра я не буду. Содержание радиограммы и сам факт её передачи не следует ни с кем обсуждать.

– Вас понял, – Илья вновь наклоняет голову, прячет листок в карман РБ.

Обходной манёвр, перестроение – для того, чтобы обвести особиста. А может, и замполита со старпомом. Тут уж не его, Ильи, дело: ему приказали и он выполнит.

И дай бог, чтобы хитрая штука, задуманная командиром, им всем помогла.

В лёгких чисто. Гриша так сказал, отнимая стетоскоп от её спины, и она наконец смогла опустить свитер. Завернувшаяся шерстяная ткань не слушалась, и она дёргала, нервничала, а Гриша и внимания не обращал, он уже сел что-то писать в её карте. «Миндалины красноваты, конечно. Горло болит?» Она уже отчасти взяла себя в руки, в меру сиплым голосом пояснила, что да, першит иногда. Гриша выудил из ящика пластинку леденцов, кинул ей на колени. «А вообще, лучше полоскать. Морская вода – идеальный антисептик, можно бы набрать забортной из клапана, но для тебя, наверное, холодновата будет. Так что – чайная ложка поваренной соли на стакан воды, три раза в день».

Гриша был такой же, как всегда, деловой и собранный, но эта собранность казалась ей неестественной, словно он, как и она, изо всех сил старался не совершить какого-нибудь промаха, не обнаружить свою неловкость – а может, злость. Он злился на неё? Она бы злилась наверняка, на месте любого из этих ребят.

Но она ведь не сделала ничего плохого – за что же смотреть сквозь неё, делать вид, что ничего не случилось и её, Саши Вершининой, здесь просто-напросто нет? И она сама начинала злиться, и старательнее улыбалась, пристально глядя на него.

Гриша не замечал. Гриша пихнул ей градусник и, пока она сидела, зажав его подмышкой, не сказал ни слова. «Тридцать шесть и восемь… ну, кажется, всё в порядке. Насморка нет?»

Никак нет, товарищ доктор. Всё хорошо.

Спохватившись, она кинулась благодарить – за спасение, за то, что благодаря ему она ещё и здорова. Гриша отмахивался: «Да все старались, все… слушай, а носки мои тебе ведь больше не нужны?»

Она, конечно, их тут же сняла, сунула ноги в тапочки, новые, ещё не разношенные. «У интенданта этого добра навалом, а прошлые твои проще было выкинуть. Хлебнули воды так, что не дай бог».

Он вручил ей и новую робу с брюками – в запечатанном целлофановом пакете. «Можешь прям тут переодеться, я выйду. Хотя скоро первой смене ужинать, не пойдёшь же ты в РБ в кают-компанию».

Есть, собственно, не хотелось. Желудок слипся с пищеводом, горло сжималось. Но если она не насмелится выбраться сейчас, потом будет тяжелее. Да и Гриша, несмотря на весь свой пофигизм, наверняка посмеётся над ней, если она попросит оставить её ещё на денёк здесь, в изоляторе.

Так что она просто сказала ещё одно спасибо, взяла пакет и пошла в свою каюту.

Смешно: в отсеке занятые люди крутили клапаны, гремели железками, а ей казалось – стоит неосторожно громко шагнуть, что-нибудь задеть или просто остановиться, не дойдя до конца коридора, все повернутся к ней и начнут буравить её глазами.

Хотя кому она нужна?