Предел погружения

– Ты лучше боцмана поблагодари: вовремя реверс дал, – это голос Артура, хрипловатый, гортанный.

Сашина шея, одеревеневшая, не слушается. Саша кое-как поворачивается всем телом, осторожно переступая ногами – Артур как раз лезет в отсек, грязно-зелёный шлейф волочится за ним по переборочному люку. Оранжевый парик съехал набок – Артур стаскивает его, утирается.

Тени и тушь размазались тёмными синяками, на подбородке пятна помады – ведь помада, не кровь же?.. Саша машинально делает шаг вперёд, но синие спины заслоняют от неё Артура, его обнимают, тискают.

– Ну, Караян, молоток! Не растерялся! А кто за пультом сидел? Снегирь, ты, что ли? Ты глаза-то продирай перед тем, как на вахту заступать! Чуть лодку не проебали!

Саша вытирает лоб рукавом. Артур похож на зомби, и она сама наверняка похожа на зомби, даже и без теней, без туши. Все они сейчас… да нет, командир такой же, как всегда, только лицо белое-белое и волосы прилипли к блестящему лбу.

– Команде объявляю благодарность за чёткие и слаженные действия, – он проходит мимо, и все норовят подойти к нему, что-то сказать. – Механикам осмотреть лодку на предмет неисправностей. Надо разобраться, отчего мы чуть не булькнули на дно.

– Есть осмотреть лодку на предмет неисправностей!

– Ну что, Александр Дмитриевич, – командир поворачивается к нему с улыбкой, до чего же у него хорошая улыбка, – отпустило немного?

– Немного, – Саша старается улыбнуться в ответ, губы дрожат.

– Чтобы меньше бояться, надо понимать, что именно произошло. Вы знаете, Александр Дмитриевич, для чего нужны большие кормовые горизонтальные рули?

Саша пожимает плечами:

– Лодкой… управлять?

– Управлять погружением, – командир кивает, – регулировать глубину, пока мы находимся под водой. К сожалению, иногда рули заклинивает – на погружение или всплытие. На всплытие – не так страшно, опасность заключается в том, что мы можем обнаружить себя перед вероятным противником или даже столкнуться с надводной целью. А нас заклинило на погружение – и мы камнем шли вниз, на дно.

– Мы бы утонули.

Саша почти давится этим словом. Командир слегка качает головой.

– Не успели бы. Под нами километровая глубина. На восьмистах метрах нас просто раздавило бы, смяло, как консервную банку. Но в целом, Александр Дмитриевич, ничего особенного в заклинке рулей на погружение нет. Ситуация давно знакомая и миллион раз отработанная: продуваем нос, даём задний ход на полную, и лодка выпрыгивает наверх кормой вперёд. Единственное условие – всё это нужно сделать быстро. Зазевался – уже не вылезешь.

Она кивает. Командир отступает в сторону, тянется к «Каштану»:

– Отсекам – доложить о пострадавших.

У нескольких – ушибы, царапины, кому-то ящиком прилетело по спине. Командир посылает всех в медчасть.

Саша только сейчас начинает чувствовать, как болит, ноет правое колено. И ладони кровят – не мудрено, она проехалась ими по переборке сверху вниз.

– Вам тоже к врачу, Александр Дмитриевич, – командир приваливается спиной к перегородке. Саша только сейчас замечает широкую лиловую полосу у него на лбу.

– А вы, Роман Кириллович?

Он вяло улыбается:

– И я.

Матросы ползали на корточках, собирали осколки стекла в брезент, вытирали разлившиеся препараты. Старшина Оленев вздыхал, что-то бурча себе под нос, пропихивая тряпку между койкой и холодильной установкой: видимо, ему было жаль медицинского спирта, щедро пролившегося на пол – острый запах до сих пор не выветривался.

От спирта ли, пропитавшего кабинет, или оттого, что тело ещё хорошо помнило, как его с размаху приложило об пол, Гриша чувствовал в ногах какое-то покалывающее тепло и нетвёрдость. Он старался не вставать с кресла, изредка обращаясь к матросам: что вынести, что переставить. Белоглазов, ракетчик, сидел перед ним с закатанным рукавом, и Гриша привычными движениями вынимал из его исполосованной руки мелкие стекляшки, то и дело косясь на обломки ящика у ножки стола.

– Повезло тебе, каплей, крупные сосуды не задеты. Всё по мелочи, за недельку заживёт.

– Ты только осколки все вынь, не забудь ничего, – Белоглазов нервно улыбался уголком рта.

– Не забуду, не забуду.

– А рука скоро отойдёт? Я её ниже локтя вообще не чувствую.

– Вот и наслаждайся, пока не чувствуешь, – буркнул Гриша. – Через часок болеть начнёт, как будто тебе туда опять стекла насыпали. Но ты не ссы, это пройдёт. Хочешь, я тебе таблеточку сразу дам – выпьешь перед сном, чтобы не мучило.

– Ну, давай, что ли.

– Иван Сергеич, – Гриша повернулся к фельдшеру, – анальгину принеси. Да, везучий ты, каплей, – последний осколок тихонько звякнул. – И я тоже везучий. Собирался взять карточки из шкафа – а вставать, подходить к нему так лень, ну вот как будто меня в ватное одеяло и закутали и вылезать из-под него не хочется. Промедлил несколько секунд, начал вставать с кресла и тут – хлобысь! И ящик с полки – вниз, – Гриша слегка пнул обломки. – Если б я к шкафу подошёл, мне бы второй раз голову пробило. Вот так пойдёшь в автономку – идиотом вернёшься.

Белоглазов с философским видом поскрёб щёку ногтем.

– Не были бы мы идиотами, Гриш, разве мы ходили бы в автономку?

Дверь тихонько стукнула, и в проём протиснулось грузное тело замполита – оно висело на плечах у старшины Ляшко, раскрасневшегося, запыхавшегося.

– Товарищ доктор! Товарищ замком просит, чтобы его осмотрели.

– Осмотрите, да, – прошелестел замполит, – я грудью, кажется, ударился…

Он потянул носом, жадно вдыхая запах спирта. Старшина кое-как помог замполиту усесться на кушетку, пока Гриша заканчивал бинтовать Белоглазову руку.

Гришин взгляд упал на марлевый плавник Кашалота, выкрашенный в синий и свисающий со стола.

– Константин Иванович, – Гриша сладко улыбнулся, – а как же с Днём Нептуна? Перенесём на завтра?

Замполит провёл ладонью по лбу.

– Нептун уже с нами поздоровался, – пробормотал он, с трудом шевеля языком. – Хватит его беспокоить.

Из ограждения рубки на верхнюю палубу Кочетов выскочил, как мальчишка. Ноги сами несли вперёд и вверх, а от свежего воздуха голове было легко и жарко, будто он опрокинул натощак одним махом стакан шила.

Всплыли. Выкарабкались. Теперь главное – найти поломку. Механики быстро найдут – и всё приведут в норму. Хорошо, что сейчас. Господи, как хорошо, что рули заклинило вот сейчас, а не через полторы недели, не подо льдами!

Кочетов снял пилотку, нарушая устав, подставляя затылок холодному колкому ветру.

Спешить пока некуда, времени у них с запасом. Пусть люди подышат. Вон, разбрелись по палубе, в робах, в свитерах, кто-то даже в кителе – ну да, особист… А вон кожаная куртка журналиста – он что-то говорит матросу Ольховскому, тому беспокойному парню, измучившемуся на глубине. Размахивает руками, белые волосы развеваются, и оба они смеются. Мальчишки.

Кочетов мерит ногами палубу. Хочется перейти на бег, дать кому-нибудь пять, закричать – как в детстве, когда они с пацанами носились босиком по деревне, прятались за кучей с песком и нараспев выкликали: «Маа-лаа-ко, тваа-рог, сметана!», подражая взрослым, а потом беззвучно ухохатывались, глядя, как озираются выскочившие дачники, нигде не видя продавцов.

Палыча бы сюда. Палыч внизу остался, с механиками. Позвать, что ли – а стармех пока вместо него…

– Ох, скажите, тащ командир – хорошо!