Кавалергардский вальс. Книга вторая

– Так ведь ночь на дворе, – пробубнил сквозь сон денщик, появляясь в дверном проёме закутанный в лоскутное одеяло.

– Вставай, бездельник! Собирай вещи. Завтра с тобой в Москву едем!

– А чего мне собирать-то? – обижено брякнул Копылов, – Кафтан да шапка.

– Мои вещи собирай, дурень! Да сапоги начисти!

– Так я начистил.

– А ты ротмистру Чернышёву начисти! Он завтра тоже в Москву едет, – и Петька бросил ему Сашкины сапоги, – И мундир постирай! Видишь, испачкан? Держи!

– Что я, к ним нанимался что ли? – попытался было возразить денщик.

– А ну, живо! Иначе я в Москву без тебя уеду, – припугнул его Пётр.

– Да иду я, иду…

1797 год март

Москва

Несмотря на то, что коронация была официально объявлена на 5 апреля, в первых числах марта Павел вместе со всем двором был уже в Петровском дворце под Москвой.

Обычай требовал, чтобы накануне коронации государи совершали торжественный въезд Москву. И это важное событие требовало долгих приготовлений. Павел, изнывающий от нетерпения, потратил на них всего две недели, заставляя себя и всех работать в бешеном ритме и в небывалой суете. При этом он изъявлял подчас небывалые фантазии, чем доводил придворных до исступления.

Например, Павлу захотелось привнести в императорский костюм свои нововведения; к традиционной пурпурной мантии с горностаевым воротником, он прибавил ещё далматику (одежда восточных государей, похожая на епископскую мантию белого или ярко-красного цвета).

Когда он нарядился в епископскую мантию, ему вздумалось присвоить себе епископские функции, в качестве главы российской Церкви. Чтобы священнодействовать, служить литургию и исповедовать свою семью и приближённых. И так серьезно загорелся этой бредовой идеей, что даже заказал себе богатейшие церковные облачения, и начал упражняться в чтении требника.

Святейший Синод пришёл в полное недоумение от затеи императора. И ловко отговорил его от этого неразумного шага, противопоставив один из пунктов канона, запрещающий совершение литургии священникам, женившимся вторично. Павел, который был женат на Марии Фёдоровне вторым браком, как послушный христианин, вынужден был отказаться от своей фантазии. Церковные служители облегченно вздохнули…

Под обе мантии Павел пожелал надеть ещё свой любимый прусский мундир с высоченными сапогами. Всё вместе это смотрелось вычурно, громоздко и крайне нелепо. Павел путался в мантиях, цепляющихся за шпоры его сапог. Портные в сторону хихикали, зато император был чрезвычайно горд и доволен собою!

Поскольку Павел прибыл под Москву намного раньше положенного срока, он строго наказал придворным сохранять по отношению к москвичам полное инкогнито его пребывания. Сам при этом ежедневно шастал в город, таская за собою чуть ли не добрую половину двора, и наблюдал на площадях, рынках и на улицах настроение горожан.

Что он хотел вызнать? В чём уличить москвичей? Для всех оставалось загадкой. Но, запуганные полицейскими горожане, которым строго-настрого было запрещено «узнавать» государя, завидев его крадущегося или нарочито беззаботно прогуливающегося по улицам Москвы, разбегались от него в рассыпную, боясь взглянуть на императора, и тем самым обличить себя на арест за то, что проявили «узнавание».

Павел же, ничего не подозревая, был ужасно горд своей «маскировкой».

Обычай требовал, чтобы после торжественного въезда в город, государь со всей свитою, поселился бы в Кремлевском дворце и находился там до самой коронации. Но неожиданно выяснилось, что старый Кремль за тридцать четыре года, пришёл в запустение, уже не располагал достаточным количеством просторных помещений и оказался не пригоден принять государя с его многочисленными придворными.

Не долго думая, Павел облюбовал для себя дом, который Безбородко недавно выстроил на Москве для себя, недалеко от центра города среди обширного красивого парка. Безбородко вообще слыл любителем роскошных зданий и обстановки. Поэтому и дом, и парк отвечали высоким требованиям хорошего вкуса.

Павел решил, что он разместится именно здесь, и принялся «хозяйничать» в чужом доме: для начала он приказал уничтожить парк, который за пару дней сравняли с землей и сделали из него «плац-парад», без чего государь никак не мог обойтись. Комнаты освободили от «лишней» мебели, так как вкусы императора требовали аскетизма и обстановки военного образца.

Безбородко, горестно взирал на своё обезображенное жилище, но, разумеется, возражать не посмел.

27 марта 1797 года

Москва

Наступил день парадного въезда в Москву. Накануне глашатаи по нескольку раз на дню под барабаны и литавры оглашали улицы Москвы сообщением о предстоящем въезде государя. Горожане, нарядные, с детьми, к нужному времени все высыпали на улицы и приготовились к торжественной встрече.

Суть процессии состояла в том, чтобы государь со свитой сделал перемещение из Петровского дворца к Московскому месту обитания, а именно в бывший дом Безбородко. Две эти резиденции разделяло лишь несколько вёрст.

Но и в это незатейливое мероприятие Павел не удержался и внёс свои коррективы; он потребовала, чтобы во время шествия все высшие чины и сановники ехали за ним не в открытых каретах, а верхом!

Когда, приказом государя, все вельможи взгромоздились на коней, выяснилось, что большинство из них были плохими кавалеристами, или же нетвёрдо держались в седле из-за почтенного возраста. Но Павел не придал этому значения и скомандовал: Марш! И шествие началось.

Возглавлял процессию, естественно, Павел в своём «замысловатом» одеянии верхом на старом белом коне, подаренном ему принцем Конде ещё пятнадцать лет назад. Но это для Павла конь был дорогим и памятным подарком; все же остальные видели только старого облезлого мерина, нелепо тащившегося под «разряженной куклой».

Позади неумело телепались верхом увешанные орденами и наградами, точно рождественские ёлки, чиновники с искаженными страхом лицами от напряжения, стремясь удержаться в седле.

Далее следовали в открытых каретах придворные дамы, которых Павел личным приказом велел нарядить в строгие прямые платья, без всяких рюш и оборок, какими так изобиловали придворные костюмы Екатерининской эпохи.

Замыкали шествие военные. Не взирая на полковые различия в костюмах, теперь всех без исключения, гвардейцев Павел упаковал в мундиры прусского образца: узкие зелёные камзолы, белые обтягивающие лосины, высокие чёрные сапоги, огромные треугольные шляпы и белые напудренные парики с парой буклей по обе щеки.

Затянутые в неудобно узкое и нелепое обмундирование, гвардейцы шли понуро, боясь глядеть по сторонам, откуда и без того слышались взрывы безудержного смеха.

Москва, повидавшая на своем веку двух императоров и трех императриц, была в диком изумлении от этой процессии, больше напоминающей театральное скоморошье представление, нежели царское шествие. Из-за медлительности чиновничьего состава, неумело держащегося в седле, мероприятие затянулось аж на восемь часов!

Резиденция императора в Москве

Дом А. А. Безбородко

Большой московский дом Безбородко всё же не был рассчитан на столь многочисленную императорскую семью и всех приближенных Павла, включая прислугу.

Комнаты были светлые, просторные, но в силу их недостаточного количества, в каждой из них пришлось поселить по несколько человек. Такое неудобство всех неприятно озадачило, но предъявлять претензии государю никто не осмелился.

Кстати, распределял комнаты между жильцами Павел лично. Сам он разместился в одной комнате с Екатериной Нелидовой и своим преданным цирюльником Кутайсовым. А супругу Марию Фёдоровну определил в одно помещение – со всеми детьми и няньками. Елизавета Алексеевна оказалась в комнате с Анной Фёдоровной. А их супругов, Александра и Константина, Павел распорядился поселить вдвоём рядом с его собственными покоями.

Великие княгини вошли в отведенные им апартаменты и огляделись. Елизавета скинула шляпку и вздохнула:

– Слава богу, кончились эти несколько часов позора.

Анна по её примеру, потянула ленту на шляпке и опустилась в кресло, неприятно поморщилась, передернув плечами:

– Отвратительно тесное платье. В груди душно, а в бёдрах узко; я семенила по коридору, и всё время боялась споткнуться. Хочу поскорее от него избавиться. Поможешь мне расстегнуть крючки? – она повернулась к Лиз спиной и рассмеялась, – Моя камеристка сказала, что я в нём похожа на селёдку!

– Верно, – грустно подтвердила Елизавета, помогая Анне стянуть платье, – Мы сегодня все были на «что-то» похожи. Какой стыд! Ты видела, как откровенно смеялись над нами москвичи?

– Смеялись? – искренне удивилась Анна, – А я думала, они радовались…

– Их счастье, если он подумал так же, – Елизавета брезгливо оправила задравшиеся к плечам рукава, – Я тоже хочу снять это уродливое платье немедленно!

Девушки, очутившись в одних нижних сорочках, откинули крышки походных сундуков и извлекли свои любимые наряды.

Во время переодевания Елизавета увидела на плечах соседки свежие ссадины и шрамы с запёкшейся кровью.