Амалин век

Даже директора, стоящего во главе совхоза с самого его образования в 1932 году, забрали на фронт. Взамен него прислали нового. Им стал бывший председатель парткома областного вино-водочного завода, которого почему-то освободили от военной службы и направили работать в село. И хотя Артем Матвеевич Федотенко не знал толком, где у овцы голова, а где хвост, однако ему доверили их тысячи. В придачу хромого чабана и около ста работоспособных женщин.

Саркен с недоумением и отчаянием наблюдал за тем, как новый директор, Артем Матвеевич Федотенко, с его отстраненным видом и полным отсутствием опыта в сельском хозяйстве, попытался взять на себя ответственность за совхоз. Этот человек, далекий от работы с животными и землей, быстро стал объектом насмешек среди старых работников, но ничего не мог сделать, чтобы улучшить ситуацию.

Для высокого и объемного Федотенко низкорослый Саркен был как красная тряпка для быка: парень сильно раздражал директора. Мало того, что чабан всегда был иного мнения и позволял себе противоречить начальнику, так он еще открыто сомневался в профпригодности руководителя.

– Этот сопляк окончательно страх потерял, – часто злился директор, – думает, что отпрыску председателя сельсовета все с рук сойдет.

В свою очередь, Саркен взаимно на дух не переносил нового директора. И не только потому, что Федотенко мог себе позволить прилюдно оскорбить его обидным, прилипшим как банный лист к нему со школьной скамьи прозвищем – Полторарубля. Саркену просто порядком надоели бесконечные и бестолковые споры с начальником. Одно дело, если бы его поучал мудрый человек, но совсем другое, когда это пытался сделать Федотенко, вообще не имеющий понятия в животноводстве.

Саркен избегал встреч с директором, инстинктивно понимая, что они не найдут общего языка. Вдалеке от села, где стояла его чабанская точка, он чувствовал себя гораздо свободнее, сосредоточенный на своем деле. На стойбище, среди овец, он мог забыть обо всех неприятностях и сосредоточиться на том, что ему было привычно и родно. Это место стало для него не только укрытием, но и способом сбежать от давления, которое казалось все более невыносимым в последние недели.

Для Саркена работа с животными, ежедневная забота о них, стала чем-то большим, чем просто обязанностью. Это было его укрытие, пространство, где он мог быть самим собой и где его мнение еще не ставилось под сомнение. А вот в ауле и особенно в присутствии директора его жизнь стала более напряженной и полной конфликтов.

Вот и в этот раз навестить свою маму Саркен запланировал на поздний вечер. В декабре, как известно, темнеет рано. Чабан уже в полдень загнал стадо в теплую кошару, закрыл наглухо ворота и, уже в сумерках оседлав коня, неспешной рысью поскакал в знакомом направлении. Старый мерин хорошо знал дорогу. Через пару часов переменным аллюром они одолели десять верст пути. Поднявшись на последний холм, за которым должна была располагаться усадьба совхоза, всадник с удивлением остановился. У подножия низину заливало озеро огня и света.

Аул не спал. Почти во всех окнах мерцали лампочки, а на окраине полыхали костры. Там же десятки прожекторов, как глаза собравшихся над падалью стервятников высвечивали суетливую толпу.

В эти минуты Саркен, как малое дитя с блестящими глазами, завороженно восхищался освещением, которое вот так, кажется, легко и просто могло разорвать непроницаемый мрак степи и ярко вырвать из темноты ночи жизнь односельчан.

Он был безмерно рад, что в их аул наконец-то провели электричество. Но в то же время непонятное чувство тревоги все больше и больше закрадывалось в его сознание. Саркен от роду страшился больших перемен и сюрпризов.

Пустив коня в галоп, чабан быстро приблизился к толпе односельчан и спешился. Казалось, что, несмотря на поздний час, здесь собрался и стар и мал всего аула. Одни копали в промерзшей земле полуметровой глубины ямы, а другие подтаскивали и устанавливали в них высокие столбы, утрамбовывая ногами вокруг них взрыхленную глинистую почву. По обширному периметру многочисленными штабелями лежали свежеструганные бревна.

– Издалека привезли, – догадался Саркен, понимая, что из местной чилиги и карагача такие толстые столбы не получится сделать.

Работами руководил лично Федотенко. Он неустанно носился туда-сюда, неизменно давая команды и подгоняя тружеников. Порой Артем Матвеевич и сам помогал подросткам тащить тяжелые бревна, после чего останавливался под падающим светом прожектора и, громко матерясь, вытягивал из своих холеных ладоней городского чиновника бесчисленные древесные занозы. Над неимоверно запотевшим директором поднимались клубы пара.

– Че здесь происходит? – недоуменно спросил Саркен, отыскав в толпе свою мать.

Отбросив лопату и небрежно вытерев руки об черный ватник, Жамиля в порыве нескрываемой радости обняла сына, которого не видела почти две недели. Саркен, не любивший телячьих нежностей, поспешил высвободиться из ее рук.

– Да вот, – отвечала мать, все еще не выпуская и не переставая ощупывать предплечья сына, как бы желая убедиться, что там все на месте и не сломано: – Пришло указание огородить старую шахту.

– А говорили же, что здешний уголь дерьмо.

– Так это когда было? – почему-то перешла на шепот мать. – Сказали, что сейчас и такой для обороны сгодится…

О горючем камне в степях Шубар-Кудука знали издавна. Видимо, когда-то одни из редких в этих полупустынных краях кочевников, останавливаясь на ночлег, собрал для ограждения своего очага валявшиеся то там то здесь странные камни, которые в огне тоже начинали гореть. Мы не знаем, сколько воды перекипело на этих кострах и сколько мяса тогда подгорело; главное, что степняки приметили свойство этого камня гореть сильнее и дольше, чем кизяк и дрова.

С приходом к власти большевиков в этих краях началась серьезная разработка залежей бурого угля. Ради этого на железной дороге построили разъезд и проложили путейную ветку к шахте. Привезли оборудование и специалистов из Донбасса. Но не прошло и пару лет, как из-за низкого качества шубаркудукский уголь оказался невостребованным, и все работы были прекращены. Человеческие массы растворились, оставив постройки в распоряжении ветров глухой степи…

И вот, видимо, снова вспомнили об этих залежах.

– А где они найдут шахтеров? – вслух рассуждал Саркен. – Мужики-то все на фронте.

– У государства всегда есть кому работать, – под стать своей новой должности председателя сельсовета ответила Жамиля, – наше дело маленькое – поставить лишь ограду…

Утром, покидая аул, Саркен еще раз с высоты холма взглянул на происходящее. От железнодорожного разъезда тянулась вереница многочисленных телег. На них подвозили дополнительные бревна, тюки колючки и другой материал.

– Они что всю степь хотят оцепить? – спросил сам себя Саркен и пустил коня вскачь.

Тогда еще никто не знал, что вокруг шахты в неимоверно сжатые сроки строилась зона…

А шахтеров действительно нашли. Сообщили, что добывать уголь будут немцы.

– Как немцы? – с испугом в глазах спросила на совхозном собрании одна пожилая казашка. – Прям настоящие?

– Конечно, настоящие, – расхохотался явно подвыпивший директор, – с крестом на роже и рогами на голове…

Федотенко не мог даже предположить, что его глупую шутку степной народ под впечатлением популярного в последние годы фильма о победе Александра Невского на Чудском озере действительно воспримет всерьез. Точная дата прибытия эшелона с немцами была неизвестна, поэтому даже жители отдаленных аулов на верблюдах и лошадях ежедневно, несмотря на январские морозы, добирались до разъезда, чтобы не пропустить поезда и своими глазами увидеть рогоносцев.

– А вы с чего тут нарядились? – то и дело скалился Федотенко, проезжая мимо по-праздничному одетых в национальные костюмы казахов. – Чай немцев привезут, а не долгожданных гостей.

Типичный городчанин не мог даже предположить, что эти усмешки в очередной раз открыто демонстрировали его собственную инородность в этих краях. Коренной житель степи не посмеет так сказать. Казахи свято чтут традицию гостеприимства – конакасы. К любому невооруженному чужеземцу они, в первую очередь, обязаны проявить уважение и учтивость. Для кочевников всегда желанны и любимы гости: будь то приглашенные, или случайные, или нежданные. И даже немцы, которых подневольно должны были скоро привезти для работы на шахте, для казахов в первую очередь были гостями их земли…

В один из дней их наконец-то привезли. С последним скрежетом тормозов товарного состава в округе воцарилась непривычная тишина. Кажется, что даже собаки перестали лаять. Как будто угроза появления страшилищ заставила и их подогнуть хвосты. В это мгновение сотни любопытных глаз были прикованы к дверям двенадцати крытых товарных вагонов-”теплушек”. Все ждали команды. Никто ее не услышал, но она, видимо, была дана. Солдаты, вооруженные кто молотком, а кто кувалдой, с трудом выбили ригели, покрытые многодневным черным слоем смеси степного песка и паровозной копоти, чугунных литых засовов. С ужасным скрипом одновременно отодвинулись двери. Яркое зимнее солнце высветило силуэты стоящих в проеме людей, над которыми поднимались клубы выдыхаемого теплого пара.

Федотенко присвистнул и скороговоркой произнес:

– А было нас по сорок в тех буденновских вагонах, рассчитанных на восемь лошадей…

– Выгружаемся! – громко кричали конвоиры.

Налетающие порывы ветра развивали подолы платьев, выпрыгивающих на щебенку железнодорожного полотна приезжих.

– Ойбай! – воскликнула от удивления Жамиля. – Так это же женщины!

– Ага, – поддержали ее в толпе, – некоторые даже с детьми.

– Директор, а где же немцы? – разочарованно спросила все та же пожилая казашка, которая на собрании интересовалась как они выглядят.

– Так это и есть немцы, – как от назойливой мухи отмахнулся Артем Матвеевич.

Лишь тогда толпа поняла, что история про кресты и рога, оказывается, была глупой шуткой….

– А ведь обещали же мужчин прислать, – вслух размышляла мать Саркена.

– Не придумывай, – грубо одернул ее директор совхоза, – нам говорили, что немцев привезут. О мужчинах речь не шла.

– Так значит женщины будут под землей работать?!

– Немцы! – подняв указательный палец к небу поправил говорящего директор совхоза…

Артему Матвеевичу лишь с третьей попытки удалось вскарабкаться на свою лошадь и, неистово пиная ее, он поскакал в сторону виднеющейся вдали огороженной шахты. Звон и удары копыт по промерзлой бесснежной земле больно отдавались в голове Федотенко.

– Хоть бы одна сволочь поинтересовалась о том, как мне плохо, – злобно рассуждал он, все дальше отдаляясь от разъезда.

Директор уже не помнил, когда в последний раз получилось поспать больше четырех часов в сутки. Если честно, то совсем по-другому ему представлялась должность директора маленького совхоза, расположенного где-то в степи у черта на куличках. Тихой и спокойной мысленно рисовал Федотенко свою жизнь в глухомани. Знать бы ему, что все окажется наоборот.