Восточный ковер

– За старшего здесь Латифов.

– Я владею только фарси, – пояснил журналист. – Переведите этому человеку то, что я вам сказал.

Хашим стал нашептывать Латифову требование американца.

– У него есть пропуск? – спросил через переводчика Латифов.

Портман молча протянул красноармейцу требуемый документ.

– Цель визита?

– Встреча с консулами СССР, США, Великобритании, а также я предполагаю взять интервью у лидеров Демократической партии Азербайджана. В посольстве СССР в Тегеране послу Мюррею сообщили, что такая возможность существует.

– С кем именно из руководства Демократической партии вы хотели бы встретиться?

– В первую очередь с господином Пишевари.

– И все? – не унимался Латифов.

– Послушайте, господин солдат, – не выдержал Портман. – Если вы будете и дальше мне задавать бесчисленное количество вопросов, то я могу простудиться. Посмотрите, как легко я одет.

На журналисте был легкий свитер, который не щадил от холода, светлые брюки, с забрызганными грязью манжетами, и грубые ботинки, единственный элемент, подходящий к погоде и ситуации.

– Послезавтра митинг, поэтому у нас приказ не пропускать кого попало в пределы города во избежание неприятностей, но с вашими документами все в порядке, и вы можете проезжать. Вас никто не тронет. Сообщите о вашем прибытии в город консульству вашей страны или диппредставительству СССР.

– Разумеется, я сообщу о своем визите в американское консульство, а советское, думаю, вы проинформируете сами. Благодарю вас за любезный прием.

Скрепя сердце, с чувством вины, что приходилось уступать этому самоуверенному непрошенному гостю, Латифов вернул документы Портмана и его водителя. Машина тронулась с места, оставляя на грязной дороге коричневые борозды протекторов.

* * *

Ответственный за спецзадания в Иранском Азербайджане генерал Атакишиев опасался провокаций со стороны иностранных спецслужб. Постоянные сообщения об организации восстаний в зоне влияния СССР всерьез беспокоили «бакинскую тройку» в Тебризе, в составе Мирзы Ибрагимова, Атакишиева и Гасанова. «Тройка» была создана по приказу ЦК ВКП(б) для оказания помощи Демократической партии Иранского Азербайджана. Ситуация обострялась, и каждый, даже, на первый взгляд, самый невинный прокол в работе тех или иных советских структур, вызывал массу недовольства и споров, которые очень умело подогревались.

– Я же сколько раз говорил, чтобы не ставили солдат, не владеющих азербайджанским или фарси на городские посты! – возмущался Атакишиев.

– Двуязычных солдат не хватает, – объяснял Ибрагимов. – Приходится довольствоваться тем, что дадут.

– В Директиве Наркомата иностранных дел четко говорится о мобилизации военных, владеющих азербайджанским языком, именно для того, чтобы усложнить работу иностранных разведок. А мы что делаем?

– Не наша вина, – ответил Ибрагимов. – И еще не стоит забывать о постах иранской армии. Откуда нам знать, какой приказ получил Дарахшани?. В период двоевластия возможны любые провокации.

– Ты сейчас за главного, Мирза муаллим, вот и требуй неукоснительного исполнения приказов центра. Объясни им, что это не мы виноваты в том, что посол США обвиняет Советский Союз в распространении коммунизма в Южном Азербайджане с подавлением национальных интересов, включая языковую проблему. Вот погляди, перевод американской и английской прессы. – Атакишиев грозно потряс документом. – Цитирую: «Русские под видом борьбы за национальное самосознание и возрождение культуры азербайджанского населения Ирана в действительности ведут борьбу против влияния фарсов, насаждая чуждую для населения данного региона культуру атеизма, с перспективой дальнейшей русификации всего Иранского Азербайджана». Каково, а!

– Ты хотел услышать хвалебные оды в нашу честь? – поглаживал густую шевелюру Ибрагимов.

– По мне вообще лучше ничего не слышать. Вот утром сообщили, что еще один американский журналист изъявил желание пообщаться с руководством Демократической партии.

– Что ж, это неплохо. Пусть знают, что народ Южного Азербайджана поддерживает Пишевари и Красную Армию.

– А ты уверен, что напишут именно это? – справедливо возмущался Атакишиев.

– Во всяком случае, запрещать журналистам со спецпропуском входить в Тебриз неразумно. На то им и дано разрешение, чтобы они могли беспрепятственно передвигаться. Не будем же мы из-за этого воевать с посольствами Англии и Америки. Это только подольет масла в огонь.

– Это они с нами воюют, а не мы с ними, – ворчал Атакишиев.

– Потерпи, Агасалим муаллим. Давай лучше с митингом разберемся. Груз пришел?

– Пришел.

– Сколько?

– Двести портретов, флагштоки, транспаранты на азербайджанском и фарси. Все готово для завтрашнего митинга и отправки.

Портреты Сталина наряду с фотопортретами Саттархана, Багирхана должны были распределиться по всем основным городам Южного Азербайджана, где намечалось провести митинги новосозданной Демократической партии. Таковы были указания ЦК ВКП (б). Тем самым демонстрировалась серьезность намерений Советского Союза в лице его руководителя генералиссимуса Сталина на Ближнем Востоке. Это не могло не беспокоить Клемента Эттли и Гарри Трумэна, сменивших Черчилля и Рузвельта. Хотя сэр Уинстон еще не сказал своего последнего, веского слова. Его знаменитая фултоновская речь, навеянная упорством иранской политики Сталина и темой Южного Азербайджана, ставшей «яблоком раздора» на первой сессии ООН, была еще впереди.

– Что ж, в добрый час, – сказал Ибрагимов.

В ответ Атакишиев устало кивнул.

Глава 2

«Дорогие мои братья и сестра. В столь ненастную погоду вас собрал сюда не я, не наша партия, не мои соратники. Вы пришли сюда по зову вашего сердца, вашего национального самосознания, высокого патриотического духа, способного сломить любые преграды на пути к нашей общей, конечной, великой цели. Веками многомиллионный азербайджанский народ жил на этой земле, но был лишен школ, газет, театров на своем родном тюркском языке. Он был лишен своей национальной идентичности, ибо народ без своего языка и культуры не может найти свое место в достойном ряду народов мира, он превратится в безликую толпу, которая по прошествии веков растворится и исчезнет, как исчезали целые народы и племена. Потому мы подняли свой справедливый голос против тирании, попиравшей наши права и не уважающей наши святые чувства. Нас не остановят угрозы центральных властей, пытающихся погубить патриотическое движение Азербайджана, их желание растоптать наше достоинство. Мы будем до конца бороться за свое счастье и право самим решать свою судьбу, а если надо погибнуть, погибнем все до единого, но не отступим ни на шаг от своих идеалов. Нет большего счастья, чем проливать кровь за свою родину, которую у нас хотят отнять наши враги».

По краям раскрытого черного зонтика Томаса Портмана стекали капли дождя. В консульстве ему одолжили теплый, шерстяной пиджак и шарф, так как свои он забыл в Тегеране, где перед отъездом светило яркое солнце. Он слушал выступление Пишевари, хотя не мог оценить содержание самой речи, но пафос, пламенная, революционная риторика были понятны без перевода. Пройдет еще лет десять, и в конце пятидесятых появятся – сначала, конечно, в распоряжении спецслужб – компактные и чувствительные диктофоны. Пока же звукозаписывающая аппаратура была громоздкой, капризной и ненадежной. Однако выступление Пишевари старательно записывалось, и каждое сказанное слово служило веским доказательством, выполнит ли человек, их произносивший, свои обещания, или это всего лишь митинговая истерия, столь обычная для Ирана. Он смотрел на оратора, на лица людей, его окружавших. Были ли они искренни в своих патриотических побуждениях, будут ли они стоять до конца вместе со своим народом или же бросят этих людей на произвол судьбы?.

– Какая великолепная речь! – незнакомец толкнул Портмана в плечо и улыбался, будто знал его всю жизнь. Американец не понял азербайджанскую речь, невозмутимо посмотрел на человека, а потом снова повернулся в сторону трибуны. На ораторском мостике Пишевари заменил Мохаммед Бирия. Портман успел ознакомиться с его биографией в посольстве США. Впечатления от прочитанного оказались весьма мрачными. Его обвиняли во многих террористических актах, называя зачинщиком красных чисток на улицах Тебриза. Произнесенная им речь не сильно отличалась от выступления Пишевари. Тот же набор революционных фраз, экспрессии и эмоциональной жестикуляции. Даже без личного знакомства, на основе визуального и звукового восприятия, Портман делал для себя определенные выводы. Его репортерское чутье редко ошибалось в характеристике человека, в особенности если с этим человеком предстояло встретиться и познакомиться. Завтра в штаб-квартире Демократической партии Азербайджана журналист Томас Портман намеревался взять интервью у руководителя партии, стараясь выйти с ним на максимально откровенный разговор. Он был уверен, что именно с Пишевари у него получится беседа более искренняя, чем с Бирия или Шабустари. А пока под шум дождя, ветра и пламенных речей в Тебризе продолжался многотысячный митинг, обещающий охватить цепной реакцией весь Южный Азербайджан.

* * *

– Господин Пишевари, – начал интервью Портман. – Как вы оцениваете ситуацию вокруг провинции Азербайджан? Насколько непредсказуемыми могут быть последствия деятельности вашей партии и вас лично как руководителя?

Портман не владел азербайджанским, а его собеседник не понимал английского. С большой неохотой, только из уважения к гостю, Пишевари согласился вести беседу на фарси.

– Борьба за автономию и права азербайджанцев должна завершиться вполне естественным результатом. В обретении автономии нет ничего предосудительного и, как вы сами выразились, «непредсказуемого».

– Как же тогда расценивать ваше желание посягнуть на территориальную целостность суверенного государства?

– Мы не желаем расчленения Ирана на провинции, мы все лишь боремся за свои права. У каждого народа есть право иметь школы и газеты на родном языке. Это никак не может повлиять на независимость и территориальную целостность Ирана.

– Но в директивах советского руководства прослеживается терминология о «поддержании сепаратистских настроений» в провинции Азербайджан, – хладнокровно задавал вопросы Портман.

– Преимущество журналиста заключается в том, – засмеялся Пишевари, – что он может задавать вопросы, которые не может задать дипломат, даже не опираясь на проверенные факты.

– У меня есть такие факты, господин Пишевари. Скажу вам откровенно: мне их передали как раз дипломаты, только позвольте не раскрывать их подданство.

– Ваше право не отвечать, вы все-таки журналист.

– Тогда ответьте вы.