Восточный ковер

– Я вижу, Мансуров, ты время зря не терял, – Алиев смерил недовольным взглядом подчиненного, а потом устремил взор в сторону толпы. – По какому поводу собрались эти граждане?

– Жаловаться пришли, товарищ полковник. Я им объясняю, что командира нет, они не понимают.

– Фуражку поправь, капитан, – отрезал Алиев, зашагав в сторону жалобщиков. – Добрый вечер. Что в такой поздний час привело вас сюда?

Собравшиеся что-то забормотали.

– Стоп, – прервал непонятный ропот Алиев. – Кто из вас самый старший? Пусть ко мне выйдет ваш аксакал.

Толпа снова забубнила что-то невнятное, и вскоре из ее недр неторопливой, боязливой походкой вышел седобородый старец. Классический аксакал, с каракулевой шапочкой на голове.

– Салам Алейкум, сартиб, – у старика был сильно хриплый голос. Говорил он с южноазербайджанским акцентом, растягивая слова, и требовалось усиленное внимание, чтобы понять его тягучую речь. – Мы уже вас три часа ждем, – попенял он Алиеву.

– Я тоже, уважаемый, не на гулянках прохлаждался. Пройдем лучше внутрь. – Алиев взял старика за локоть, проводя к входу. Потом он обернулся в сторону дежурного офицера. – Капитан Мансуров, с вами еще разговор не окончен. Ступайте на свое место, без вас разберутся. – Вслед за руководителем и стариком в ставку вошли Амирасланов и Атакишиев, сзади ковылял нахрюкавшийся Мансуров.

– Рассказывай, аксакал, какая беда вынудила вас торчать на холоде целых три часа? – Алиев занял свое место во главе рабочего стола, напротив него уселся старик. Атакишиев с Амираслановым подвинули стулья поближе к газовой печке, грея замершие руки. Мансуров стоял за дверью, в пределах слышимости.

– Когда шурави в Тебриз пришли, – жаловался старик, – мы думали, что настал конец шахскому произволу. Радовались очень, что наши братья из Северного Азербайджана теперь нас в обиду не дадут. На деле же оказалось совсем не так, как мы ожидали.

– Кто вас обидел, уважаемый? – Алиев внимательно смотрел в лицо старика.

– Не проходит и дня, сартиб, чтобы не обыскали чей-то дом. Стучатся посреди ночи, не думая, что в доме женщины, дети. Говорят, оружие ищут, которое армия шаха бросила. Зачем нам оружие шаха держать в доме? Против кого мы будем направлять дуло ружей? – Старик недовольно раскачивал головой. – Они в сапогах грязных по дому ходили, прямо по молитвенным коврам, все разворошили, разломали посуду. Оружие не нашли, а деньги забрали. Пятьдесят риалов и мешок с мукой.

– Кто это был? – лицо Алиева мрачнело с каждым новым словом старика. – Сможешь их узнать?

– Их много, сартиб, – старик развел руками. – Военные с винтовкой. Каждый раз новые лица, всех не запомнишь. Они словно договорились, если сегодня в твой дом не постучались, завтра точно придут. Эти люди на улице – мои соседи. К ним в дом тоже заходили. Как всегда, оружие искали, а уходили – забирали деньги, сахар, молоко или зерно. Кто что в руках сможет держать, унесет. И жаловаться некому.

– На каком языке вы с ними говорили? – спросил Алиев.

– На нашем. Военных, которые вчера к нам в дом ворвались, было четверо. Двое не понимали ни наш, ни фарси. А старший, который ими руководил, на тюркском говорил. Пьяный был. Я ему говорю: тебе не стыдно в чужой дом без спроса заходить? А он отвечает, что теперь они сахиби Ирана. Я сказал: ты же мусульманин, как Аллаха не боишься. Он отвечает, что Аллаха нет, и ты, старик, это скоро поймешь.

При этих словах старик набожно помолился, испугавшись, что повторил слова красноармейца.

– Мансуров! – крикнул руководитель группы. – Капитан Мансуров.

Капитан вошел, отдав честь. Глаза его испуганно блестели.

– Посмотри на него, аксакал, – рука полковника метнулась в сторону дежурного офицера. – Не он к вам в дом заходил?

– А что мне на него глядеть? – Старик посмотрел в лицо Мансурова через плечо, не поднимаясь с места. – Уже насмотрелся. Нет, не он. Только пахнет он водкой так же, как и другие. Ведь месяц Мухаррам сейчас, сартиб. Народ у нас верующий, а эти солдаты совсем Аллаха не боятся.

– Тем хуже для нас, товарищи, – Алиев обратился к соратникам на русском. – Значит, не один Мансуров такой. Кстати, он из твоих, Агасалим муаллим?

– К нашим прикреплен? – покрасневшие глаза Атакишиева добивали провинившегося офицера.

– Вот и разберемся по всей строгости чрезвычайного положения. Отбери табельное оружие, поставь вопрос о разжаловании, – приказал Алиев. – Мне такие работники здесь не нужны. Отправить его обратно. Выясним, кто из наших мародерством занимается, а кто из подчинения Новикова и Яркова. Одна паршивая овца все стадо портит.

– Паршивых овец что-то многовато стало, Азиз муаллим, – после долгого молчания заговорил Амирасланов.

– Стричь их будем, Мейбулла муаллим, и на бойню, тогда и стадо облагородится. – Алиев постукивал кулаком по столу. – Как вас зовут аксакал?

– Гасан-ага.

– Ну так вот, Гасан-ага киши, – Алиев на память настрочил на бумаге имена дежурных офицеров. – Если опять кто появится в вашем доме или в доме соседей, друзей, будет производить незаконный обыск, найдешь этих товарищей. Они накажут всех, кто занимается грабежом. Даю тебе свое слово. Кроме этого завтра вам выдадут отобранные у вас мешок с мукой. Деньги выдать не могу, не имею права, вместо этого мешок с сахарным песком, рисом, килограмм масла. И соседям своим скажи, чтобы не волновались. Справедливость будет восстановлена.

Алиев протянул листок старику. Гасан-ага робко его взял и вопросительно посмотрел на Алиева.

– Сартиб, я не умею читать. И здесь не такие буквы, какие мы привыкли видеть.

– Да-да, конечно, – улыбнулся полковник, вспомнив, что писал на кириллице. – Забыл. Это от усталости, Гасан-ага киши, прости. Можешь просто приходить сюда и сообщать нам обо всех правонарушениях, если такие будут иметь место. Жаль, что ты не умеешь читать, иначе мог бы попросить документы производящих обыск и сообщать нам их имена. Не волнуйся, аксакал, скоро все эти безобразия прекратятся. Советская власть пришла сюда, чтобы помогать Южному Азербайджану, а всех нечистых на руку мы найдем и накажем.

– Спасибо, сартиб. Да поможет вам всем Аллах!

Старик откланялся и ушел. Вслед за ним зашагал капитан.

– Скоро вернусь, – Атакишиев, потирая обогретые пламенем печи руки, вышел из кабинета.

В коридоре послышались резкие звуки.

– Что это там? – удивился Мейбулла Амирасланов.

– Атакишиев овцу стрижет паршивую, – пояснил Алиев.

Пять минут спустя в кабинет снова вошел Атакишиев с Мансуровым, на щеках которого горела увесистая пятерня замнаркома НКВД Азербайджана.

– Проси прощения, гад, – Атакишиев держал капитана за шиворот как проштрафившегося ученика.

– Товарищ полковник, – слезы непроизвольно текли по лицу капитана. – Я исправлюсь, товарищ полковник. Этого больше не повторится. Если вы меня отправите обратно, то мне конец.

– Это уж точно. И руководителей своих подводишь. За это ни мне, ни Агасалиму Атакишиеву благодарность не объявят. На мельницу врагов воду льешь, капитан Мансуров, а это в военное время называется предательством.

– Ошибок больше не будет, товарищ полковник. Клянусь своими детьми, – Мансуров уже громко ревел.

– Последний шанс, Мансуров, – Алиев погрозил пальцем. – Больше снисхождения не будет.

– Благодари, собака, а то бы семь шкур с тебя спустил, – замнаркома отпустил капитана. – Прочь с глаз.

Капитан, утирая слезы, покинул кабинет.

– Если бы одним только Мансуровым дело ограничилось, – вздохнул Алиев. – Хорошо, что нам дали продовольствие для распространения среди населения, а то как бы я старику его потери возместил. Если каждому дому по пятьдесят риалов платить, пятидесяти немецких счетов не хватит. – Алиев потер глаза. – Завтра Новикову письмо подготовлю, пусть со своими разбирается. Если так дальше пойдет, ни один немецкий агент не нужен. Сами против себя людей настроим.

* * *

– Новый номер. Здесь стихи Самеда Вургуна и Расула Рзы, на обратной стороне статья про Узеирбека Гаджибекова и его оперы, – Мирза Ибрагимов, впоследствие ставший членом «Бакинской тройки» в Южном Азербайджане, показывал очередной выпуск газеты на азербайджанском языке под пафосным названием «За Родину». Чем патриотичней название, тем тяжелее его закрыть, так думали ее создатели. – Здесь хотим напечатать биографию Араблинского.

– Багиров сообщил мне, чтобы мы отдавали предпочтение в статьях политической информации, урезая материалы, посвященные культуре, – Алиев смотрел на разворот газеты.

– Мы даем в газете политические новости, но люди на улицах просят, чтобы мы им рассказывали о наших поэтах, писателях, композиторах, художниках. В чем смысл сокращения материалов о культуре? – удивился Ибрагимов.