Восточный ковер

– Зря. Мне нужны будут верные сатрапы на наших новых землях, чтобы подавлять смуты и недовольства, когда начнется новая эра нашего могущества на всем Востоке.

– Вы предвидите очень скорый конец войны?

– Через три недели Советский Союз поднимет белый флаг. Военная техника русских сильно устарела. Их опытные генералы расстреляны или сосланы в Сибирь. Красная Армия деморализована. Они не смогут оказать должного сопротивления германским дивизиям. При нападении на Советы учитывались все эти факторы, Зехтаби. Не так страшна муха, как отвратительно ее жужжание. Россию ждет еще более страшная участь, чем Голландию, Францию и даже Польшу. Европейская культура спасла их от гнева Гитлера, иначе он камня на камне не оставил от их хваленого Парижа и засыпал бы песком каналы Амстердама. А эти северные варвары будут сметены огнем и мечом, освобождая жизненное пространство для более высокоразвитых рас. Ведь мы больше арии, чем германцы. Ты не забыл древнее название Ирана?

– Ариянаман, шахиншах.

– Верно, Новруз. Страна ариев, – шах захохотал, мысленно примеряя на свою голову новую корону владыки Востока. Именно он призвал страны и транснациональные организации переименовать во всех международных договорах название «Персия» на Иран. Хитрый ход, чтобы ублажить своего главного союзника Германию. Не исключено, что такое переименование было результатом дружеских рекомендаций «третьего рейха». «Страна Ариев» звучит более благозвучно для уха фюрера, чем идеологически необоснованная Персия. И, полный самых радужных надежд, шах не догадывался, что грубые просчеты как во внутренней, так и внешней политике уже очень скоро приведут к полному и окончательному краху.

* * *

    Тегеран. Август 1941.

Ошибаться и заблуждаться, как известно, могут все. Но лишь диктаторы узнают о своем заблуждении только у последней черты, когда уже нет даже теоретического шанса что-то исправить и предотвратить. Просто в их окружении не находится никого, кто рискнул бы сказать, что сюзерен, увы, жестоко ошибается. А когда вокруг звучат исключительно славословия о «гениальном предвидении», бывает непросто понять, что все это не более чем придворная лесть, а на самом деле ситуация далеко не так радужна, как кажется. Одним из тех, кто попался в жестокую ловушку придворной лести, был и персидский шах Реза Пехлеви.

«Предвидение» Реза-шаха о трехнедельном блицкриге, основанное на данных, которыми снабжала монарха немецкая разведка, себя не оправдывало. Сломить сопротивление Красной Армии оказалось не так просто. И обстановка для того, чтобы смотреть «орлиным взглядом» на Кавказ, Среднюю Азию и русские земли вплоть до Урала, была уже не самой подходящей. Но тем не менее Реза-шах, как обыкновенный диктатор, не признавал собственных ошибок и по-прежнему тешил себя надеждой, что это лишь некоторая задержка в окончательном разгроме СССР, не более чем результат мелких, теоретических погрешностей, которые в скором времени будут изучены и скорректированы генштабом вермахта, и судьба Советов все равно предрешена. И при желании можно было найти доказательства, что задержка эта не будет долгой, так как даже союзники СССР не сильно спешили им на помощь. Реза-шах каждый день получал сведения от премьера, военного министра, министра иностранных дел, личных шпионов, агентов немецких эмиссаров. В этих донесениях, кроме всего прочего, говорилось и об активизации военной мощи Советского Союза на границах с Ираном. Это выглядело нелогичным и абсурдным. Страна, воюющая с самой мощной армией мира, пыталась играть мускулами со своим соседом, пока не вступившим против него в военные действия. Так или иначе, факты упрямо указывали: раненый русский медведь не только отбивался от германских моторизованных дивизий, но рычал, обнажал клыки и когти в сторону Ирана. Каждый день монарх получал неутешительные новости с границ и севера страны, где уже зрела внутренняя смута, и жители задумывались о том, так ли хорошо им под властью «павлиньего трона». Вначале он, улыбаясь, отмахивался от дурных вестей, говоря, что русские делают хорошую мину при плохой игре. Затем это стало его раздражать, и однажды он даже прикрикнул на своих министров, обвинив их в малодушии и страхе потерять свои кресла и портфели. Ближе к середине августа 1941 года раздражение перешло в нервозность и страх. Он выглядел удрученным и озлобленным. От образа бравого наездника на лихом коне не осталось и следа.

В полдень он ждал премьер-министра, который должен был явиться для отчета о последних событиях. Реза-шах сидел в своем рабочем кабинете, сжав ладонями виски. Очень сильно болела голова. Напряжение на северных границах лучше ощущалось в стенах шахского дворца, чем непосредственно на месте событий. В назначенное время явился премьер. В руке он ничего не держал. Портфель был оставлен в машине. Мансури поздоровался и сразу же перешел к делу.

– Последние сводки с театра военных действий указывают на то, что русские несут огромные потери. Вполне вероятно, что к сентябрю немцы захватят Москву.

– Этого стоило ждать.

– Меня удивляет другое, Ваше Величество. При столь внушительных потерях они имеют наглость ставить нам ультиматум.

Реза-шах нахмурил брови, еще не зная, о чем идет речь.

– Сегодня утром министр Молотов вручил нашему послу ноту, где предупреждает о том, что сотрудничество Ирана с нацистской Германией чревато последствиями. По его словам, в случае предоставления Ираном своих аэродромов и других территорий для нападения на Советский Союз результаты для Ирана окажутся весьма плачевными.

– Собака лает, а караван идет своей дорогой, – огрызнулся шах. – Это все?

– Нет, Ваше Величество. Москва требует, чтобы из Ирана были выдворены все немецкие агенты.

– Может, они и меня хотят выдворить из моей страны? – усмехнулся монарх. Он не знал еще тогда, насколько оказался прав, и что уже очень скоро ему придется покинуть страну и отправляться в ссылку, которую даже с натяжкой трудно было назвать почетной. – Советы генетически не переносят людей с короной на голове, Али. Это мне известно без их глупых ультиматумов.

– Мне непонятна их самоуверенность, шахиншах. У них не хватает сил отстоять Москву, это видно по ходу войны. Как же они собираются воевать с нами?

– Это не они собираются с нами воевать. Англичане натравливают их на нас. Могучая, лишенная былой славы и могущества, Англия с ее вечной политикой расчленения и колонизации. Как я устал от них, Али!

– Что прикажете делать, Ваше Величество?

– Я не собираюсь внимать словам полумертвого Ивана, которому Черчилль делает искусственное дыхание. Более того, я отдам приказ о форсировании строительства военных аэродромов, с последующим предоставлением их в пользование дружественной нам Германии. Кроме этого Иран мобилизует основные силы на границы с Советами, чтобы у русских не было иллюзий относительно силы нашего оружия. Нельзя далеко отпускать раненого зверя, от этого он свирепеет и становится еще страшней. Мы добьем медведя в его берлоге, Мансур.

Глава 10

    Советско-иранская граница. Август 1941.

Командующий войсками Закавказского военного округа, генерал-лейтенант Козлов получил директиву за № 001197 Верховного Главнокомандующего в 5.30 утра 23 августа 1941 года. В ней указывалось, что в целях защиты Закавказья от диверсий со стороны немцев, работающих под покровительством иранского правительства, а также для того, чтобы предупредить вылазки иранских войск против советских границ, правительство Советского Союза на основании статьи 6 советско-иранского договора 1921 года, согласно которой советское правительство имеет право ввести войска в Иран, если поведение иранского правительства создаст угрозу для СССР, постановило воспользоваться этим своим правом и ввести войска на территорию Ирана.

Громом среди ясного неба данную директиву назвать было нельзя, тем более для человека, инфомированного о происходящем на советско-иранской границе. Уже с 25 июля шла тщательная подготовка к наступлению, захвату населенных пунктов, а также уничтожению военных и промышленных объектов на территории соседнего государства. Переход границы намечался на 25 августа, а дальше части 47-й и 44-й армии должны были занять города Тебриз, Ардебиль, Дильман, а также быть готовыми к наступлению на Мехабад, Урмию, Миане, Решт, Рудесар, Казвин.

Генерал тщательно изучил все пункты директивы, чтобы не упустить ни одной запятой или закорючки. Документ с грифом «совершенно секретно» требовал к себе стократного внимания.

– Запахло жареным, – генерал снял фуражку, склонившись над картой местности. Войска под его командованием находились в полной боевой готовности. Приказ советского правительства будет выполнен. У генерала Козлова на этот счет не было никаких сомнений. Главное, обойтись малой кровью.

* * *

Утренняя роса мирно дремала на листьях ромашки. В утреннем воздухе витал аромат хмеля, перемешанный с запахом пороха, солярки и грубой кожи. Лучи солнца еще не попадали на водную гладь, отчего река, покрытая легкой туманной дымкой, казалась темной и угрюмой. Ранние пташки развивали звонкую многоголосицу, не подозревая, что скоро их утреннюю трель нарушит безжалостный рев моторов и стук солдатских сапог. А августовское небо вместо жаворонков и ласточек будут пронзать военные самолеты. Офицеры нервно докуривали свои папиросы, вглядываясь в оранжевый горизонт: начинался рассвет. Армия выстроилась у границы, отсчитывая последние минуты до начала военных действий. В пять утра от Нахичевани до южного побережья Каспия началась иранская операция, в которую были вовлечены передовые отряды пограничных войск, 44-й и 47-й армии, Каспийский флот, 8-й Закавказский авиакорпус, 132-я Евлахская авиадивизия. Параллельно с Красной Армией военную кампанию начала Великобритания, чьи дивизии вышли на линии, указанные военным советником Черчилля.

Несмотря на приказ Реза-шаха стоять до конца, иранские солдаты не собирались рисковать жизнью ради погрязшего в роскоши, потерявшего чувство реальности деспота. За полтора часа сопротивление иранской армии было подавлено.

– Докладывайте о потерях, – генерал Козлов что-то строчил на листке бумаги.

– Шесть погибших непосредственно во время боев, девять утонувших, – докладывал офицер Закавказского военного округа.

– …что их плавать не учили… тить твою мать…, – Козлов грязно выругался, продолжая записывать. – Дальше.

– Восемнадцать раненых, товарищ генерал.

– Военная техника?

– Десять самолетов.

– Неужто иранцы такие меткие? Они же стрелять толком не умеют, – сокрушался Козлов. – Десять самолетов. Лоботрясы. Потери противника?

– Убитых 106 человек, сдались в плен 320 человек.

– Басурмане, – Козлов был недоволен. За десять потерянных самолетов его по головке не погладят. Тем не менее, задача была выполнена, как и ожидалось, без больших потерь. – Ступай, Серега. О малейших изменениях докладывать незамедлительно.

– Есть, товарищ генерал, – офицер козырнул и вышел.

Козлов отметил на военной карте регион, который уже был под контролем Красной Армии.

– Десять самолетов… твою мать…, – Козлов поднял трубку. – Соединить с генерал- майором Новиковым. Да, срочно!

* * *

То, чего больше всего боялся Мансури, произошло через два дня после начала военных действий, то есть 27 августа: с креслом премьера пришлось расстаться. Меджлис Ирана счел работу Али Мансури неудовлетворительной. Его и шаха обвинили в проведении бездарной политики сближения с Германией, что повлекло за собой военную агрессию Британии и СССР против Ирана. Откровенно говоря, меджлис, как, впрочем, и весь иранский народ, не доверял и не хотел терпеть далее тиранию Реза-шаха. С каждым новым днем росло число тех, кто выступал за свержение деспотии или хотя бы появления на троне нового монарха, который, как казалось, не будет совершать столь фатальных ошибок. Благо, недостатка в преемниках не было. Шах был четырежды женат и имел одиннадцать отпрысков. Но для начала необходимо было избрать премьер-министра, которому предстояло не просто руководить правительством – именно он должен был в тот момент, когда страна переживала одну из самых, трудных и противоречивых периодов в своей истории, взять на себя ответственность и потребовать от шаха отречения от престола. Подходящей кандидатурой представлялся Мирза Мухаммед Али хан Форуги, член братства свободных каменщиков, да еще к тому же обладавший и необходимым опытом. Этот грузный, седобородый человек был избран очередным премьер-министром. Именно ему была поручена историческая и очень непростая миссия: предъявить Реза-шаху требование отречься от престола.

* * *

Премьер Форуги и министр иностранных дел его кабинета Мирза Али хан Сохейли направились в главный дворец шаха Садаабад. Реза-шах мечтал принять когда-нибудь в его сияющем великолепии Адольфа Гитлера в ранге единоличного правителя всего Востока, но сейчас он ждал человека, который будет требовать его отставки. Страшная и жестокая ирония судьбы: корона возвышает, но она же безжалостно тянет в глубь трясины даже самого беспощадного и властного правителя.

Машина остановилась у входа. Сохейли решил дождаться премьера, разумно предполагая, что с глазу на глаз с Форуги Реза-шах скорее подпишет документ об отречении, чем в присутствии еще одного министра, ставшего свидетелем его фиаско. Форуги в сопровождении телохранителей и прислуги поднялся по мраморной лестнице, где по бокам стояли позолоченные львы с кривыми саблями в правой лапе. Они уже не выглядели такими грозными, как в дни могущества их хозяина. Их мутный взор и тупая сабля не смогут спасти правителя. Он обречен.

Форуги вошел в комнату шаха. Телохранители и прислуга не думали удаляться без приказа повелителя. Он был удручен, но не растерян. Опытный глаз премьера заметил настроение монарха, и это прибавило Форуги уверенности. Истерика мешает и окутывает разум густой пеленой непонимания. Самым лучшим выходом для Пехлеви, как для всего Ирана в данный момент, было выполнение требований Меджлиса и народа, уставшего от тирании и необдуманных реформ шаха. Народ не простил ему поголовной вестернизации Ирана, затронувшей даже одежду, когда шахскими ищейками с женщин насильно сдирались чадры. Реза-шах ошибочно полагал, что методами Петра Первого он мог изменить и переделать исконно восточную психологию иранцев на европейский лад. Не каждому по душе бокал французского шампанского, кто-то больше любит сладкий шербет.

– Оставьте нас, – тихо приказал шах.