Восточный ковер

– Меня назначили руководителем группы, которая должна вести пропагандистскую работу среди населения Южного Азербайджана. Как же сообщать народу о достижениях Советского Союза, миротворческих целях нашей армии, о работе миссии, о положительных сдвигах в экономике, медицине, культуре в стране социализма, а также планов претворения в жизнь программ развития Южного Азербайджана, если не будет средств доставки информации простым людям на родном для них языке? Чему, наконец, учит нас ленинская национальная политика?

– Почему газета должна выпускаться на тюркском языке? – хмуро спросил посол.

– А на каком языке вы ее предлагаете выпускать? – отпарировал Алиев. – На суахили?

– Как вы сами изволили сказать, население Южного Азербайджана не умеет читать на тюркском. Не лучше ли было начать издаваться на фарси?

– Тогда для чего командировали сюда писателей, поэтов, учителей? Издаваться на фарси здесь могли бы и без нашей помощи. И потом, мы должны дать населению Южного Азербайджана то, чего они были лишены на протяжении десятилетий и с надеждой смотрели на своих братьев в социалистическом Азербайджане, где были и есть школы, газеты, радио, книги на родном языке. Мы просто не имеем права перечеркнуть эти надежды. И самое главное, не имеем права поставить под удар работу миссии, план которой был утвержден самим главкомом товарищем Сталиным.

– Не вам завтра встречаться в МИД Ирана и получать гневные ноты и демарши, Азиз Мамедович, – проворчал Смирнов. Дипломат делал отчаянную попытку сохранить лицо, но Азиза Алиева было не так-то просто переубедить. В особенности, если речь шла об интересах азербайджанского народа.

– Демаршей, может, мы и не получаем, но всадить пулю в затылок нам могут, учитывая всю сложность выполняемой нашей группой задачи. Знаете, сколько свободного оружия ходит на руках племен? Одних шахсеванов 32 клана. Это более сорока тысяч вооруженных человек. Все брошенное в бегстве оружие иранской армии подобрано и растащено по углам. А изъятие требует дополнительных усилий, и при этом могут возникнуть самые нежелательные ситуации.

– Тем не менее, я выразил свою позицию, – вздохнул посол. – В случае ухудшения отношений между новоизбранным правительством Ирана и Советским Союзом, из-за необдуманных действий вашей миссии, вся ответственность будет возложена целиком и полностью на вас, Азиз Мамедович, – предупредил он холодным, полным дипломатической выдержки тоном. Смирнов, похоже, рассчитывал вывести собеседника из состояния равновесия. Но получил такой же спокойный и взвешенный ответ.

– Иранская линия – это важнейший внешнеполитический приоритет Советского Союза, уважаемый Андрей Андреевич. И если мы потерпим здесь неудачу, то ответственность будет общая, включая ответственность дипломатов, которые представляют нашу страну в столь важном регионе.

– Мы еще поговорим на эту тему, – мило улыбнулся Смирнов.

– Очень на это рассчитываю, – без улыбки на лице ответил Алиев.

Глава 3

    Москва, декабрь 1941.

Сталин стоял в кремлевском кабинете перед окном, за которым разыгрывалась снежно-кровавая пурга первого полугодия войны. Стояли жестокие холода. Потом историки испишут горы бумаги, доказывая, что именно «генерал Мороз» сыграл решающую роль в разгроме под Москвой немецкой армии, которая готовилась к «блицкригу», короткой опереточной войне, и рассчитывала «сломать хребет русскому медведю» за месяц-другой, а посему оказалась просто не готовой к снегу и морозу. А советские пропагандисты будут прославлять «гений Сталина» и старательно умалчивать, как после нападения Германии, в реальность которого он до конца не верил, Верховный Главнокомандующий удалится на собственную дачу, откуда его будут долго «вытаскивать» сподвижники. Но, так или иначе, Сталин вновь встал во главе истекающего кровью, ослабленного, голодающего, но все еще мощного государства, которое, как оказалось способно разбить непобедимую доселе армию вермахта. Этой стране, изможденной революциями, репрессиями, агрессиями, нужен был образ вождя, его портреты, взмах его здоровой руки, размеренный голос, его вечно дымящаяся трубка, признак его неиссякаемого здоровья – все эти фетиши, без которого невозможна победа, так как должен быть объект поклонения, особенно, если веру в Бога у народа целенаправленно, десятилетиями истребляли. «Что мне делать? Для народа нужен божок», – усмехаясь, говорил в «узком кругу» Иосиф Виссарионович. Теперь с именем этого «божка» шли на смерть миллионы советских людей. Если товарищ Сталин с нами, то «наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!» – в это верили даже сильнее, чем в Бога. С его, Сталина, именем бросались под танк, в честь него поднимались первые победные жестяные чарки с водкой, в которых обмывались боевые награды солдат и офицеров Красной Армии, той самой, которая в начале войны была почти обезглавлена самим вождем, дорого и горячо любимым Иосифом Виссарионовичем. И в декабре сорок первого Сталин уже имел повод для оптимизма. Битва за Москву из оборонительной перешла в наступательную, тем самым вдохновляя народ и его идолов-руководителей на новые победы. Вера в силу собственного оружия крепла с каждым днем. А успехи на главном направлении уже позволяли СССР по мере сил держать руку на иранском пульсе. Красная Армия двигалась вперед, давя немцев, а заодно восстанавливая периферийное зрение своего главнокомандующего. Теперь его взгляд был не только устремлен вперед, в Европу, он охватывал и очень важный краешек Ближнего Востока – Север Ирана. Чем очевиднее успехи Красной Армии, тем дальше вглубь и вширь этот краешек растягивался. В это морозное, декабрьское утро вождь народов мог уделить несколько минут иранской теме. Нарком Молотов и его заместитель Деканозов каждый день получали сведения из посольства, и не только из посольства, но и от других источников информации. Сведения анализировались, отшлифовывались и подавались на стол хозяину.

– Группа иранских коммунистов, пользуясь сложившейся ситуацией после ввода наших войск и бегства Реза-шаха, желает восстановить коммунистическую партию Ирана, – докладывал Молотов.

– Они просят у нас организационную поддержку? – уточнил Сталин.

– В данный момент восстановление коммунистической партии Ирана считается преждевременным, Коба, – наедине Молотову и ряду членов политбюро разрешалось фамильярничать с вождем. – Англичане, немецкая агентура и некоторые правящие круги Ирана могут использовать этот факт для запугивания буржуазии и всего иранского народа советизацией всей страны и угрозой ее расчленения.

– Что они предлагают взамен? – Сталин продолжал смотреть на белую пелену снега за окном.

– Было бы лучше собрать всех коммунистов, освобожденных нашими войсками из шахских тюрем, и других товарищей, которые симпатизируют Советскому Союзу, под знамена одной, новообразованной партии. Партии, которая будет защищать интересы трудящихся, содействовать укреплению дружественных связей с нашей страной и Ираном, а также искоренению фашистских агентов и подавлению антисоветской пропаганды.

– Проверены ли эти товарищи?

– По сводкам НКГБ, все члены коммунистической партии вполне лояльны к Советскому Союзу.

– Хорошая идея, – раздумывал Сталин, почесывая подбородок. – От перестановки слагаемых необходимый для нас результат меняться не должен. Уже есть устав партии, его название? – поинтересовался Сталин.

– Все технические детали выполнены, Коба. Ждут твоего согласия.

– Как же будет называться новая партия?

– Народная партия «Туде», – ответил Молотов.

– Туде? – Сталин бросил боковой взгляд на Молотова. – Это сокращение?

– Нет. Как мне сказали товарищи из Ирана, «туде» означает «толпа».

– Толпа! – задумчиво произнес хозяин кабинета. – Назови горшком, только в печь не сажай.

Молотов сдержанно улыбнулся очередной остроте главнокомандующего. Все, что связано с безликим началом, лишенном индивидуальности, даже в самом названии, вызывало у Сталина чувство удовлетворения и собственной исключительности. В толпе не могут рождаться личности и герои, которых тираны не очень жалуют. Толпа рождена для того, чтобы ею руководили, подшучивали над ней, дрессировали, как скопище цирковых зверушек, и чтобы она всегда с благоговейным трепетом взирала на идолов снизу вверх. «Восторженной толпой легко управлять», – говорил некогда союзник, а сейчас злейший враг Иосифа Виссарионовича – Адольф Гитлер.

– Сделайте все необходимое для начала работы народной партии. Хорошее название «Туде», мне нравится. Пусть начинают.

– Еще хочу сообщить, что полпред Смирнов выражает свою озабоченность выпуском тюркоязычной газеты «За Родину». Он объясняет это тем, что события, разворачивающиеся в Южном Азербайджане, из политической направленности переходят в национальную. Создается впечатление, что ввод наших войск предназначался лишь для того, чтобы решить языковые, этнические и иные проблемы населения Южного Азербайджана.

– Багиров сообщал мне о размолвках полпреда в Иране с представителями азербайджанской группы. Одной из причин дружественного отношения к нам со стороны народа Южного Азербайджана является готовность Советского Союза уважать культуру и язык местного населения. Полагаю, выпуск газеты на родном для них языке и отражающиеся в ней социалистические ценности вполне отвечают этим целям. Смирнов спешит со своими выводами. Лучше бы он уделял внимание тому, что в некоторых кинотеатрах Тебриза при пособничестве представителей иранских властей демонстрируются немецкие фильмы, а под руководством тебризского губернатора издается фашистская газета «Голос Азербайджана». Пусть Народный комиссариат иностранных дел подумает об этом.

Сталин сделал усталый взмах рукой, продолжая смотреть в окно. Это означало, что время для аудиенции закончено.

Глава 4

    Тебриз, январь 1942.

«ГАЗ-61» катил по иранскому бездорожью, добираясь промокшими от январского дождя дорогами в Тебриз. Помимо водителя, в кабине военного автомобиля находились глава миссии Азиз Алиев, его заместитель Амирасланов и ответственный за спецоперации Агасалим Атакишиев. Три месяца работы на износ. Бессонные ночи, с постоянными донесениями о мародерстве, антисоветских листовках, экономическом саботаже и других провокациях, которые играли на руку недоброжелателей Азиза Алиева и его соратников. Алиев был готов к такому раскладу, только он не рассчитывал, что все это будет происходить столь часто и столь повсеместно. А главное, временами при полном попустительстве лиц, которые эти провокации должны были бы по долгу службы пресекать на корню – некоторых командиров и рядовых 47-й армии. Это сказывалось на настроении и здоровье работников миссии, некоторые из которых были госпитализированы и даже высланы обратно в Баку с диагнозом «нервное истощение». Сильное психологическое давление влияло и на методы работы участников иранской кампании. Это не игра в казаки-разбойники, здесь и убить могут исподтишка, не спросив документов.

Азиз Алиев сидел впереди, на заднем сиденье расположились Амирасланов и Атакишиев. Заместитель руководителя группы прикорнул, прислонившись головой к боковому стеклу, Атакишиев не спал. Он находился в сильно возбужденном состоянии, покусывая от злости губы. Имена основных участников группы частенько фигурировали в сводках, прилежно собираемых Смирновым. Фамилии Атакишиева, Амирасланова и самого Азиза Алиева не исключение. В своих докладах глава диппредставительства СССР в Иране расставлял нужные ему акценты, посылая их на Спиридоновку, самому наркому иностранных дел Молотову и его заму Деканозову.

– Ну, что у тебя, Агасалим муаллим, стряслось в Сарабе? – глаза Алиева слипались от усталости и бессонных дней.

– Этот…, – работа заместителя НКВД Азербайджанской ССР порой заставляла Атакишиева произносить вслух о человеке то, что он думал о нем в душе. А душа порой требовала выражений жестких и экспрессивных. Широкое, мясистое лицо багровело, а короткие усики тряслись от ярости, когда он вспоминал случаи саботажа в городе Сарабе.

– Тшш, – Алиев прижал палец к губам, – не надо ругаться, а то Амирасланов проснется. Он на ругань плохо реагирует. Ну, что дальше?

– Что дальше? – Атакишиев тоже не спал почти сутки и не вникал с полоборота.

– Что этот олух сделал и кто он вообще? – потребовал Алиев.

– Местный помещик. Подлец, весь сахар и муку сгреб. Вызвал искусственный дефицит. По городу слухи поползли, что это мы виноваты, желудки себе забиваем, когда народ голодает. Пришлось разбираться. Нашел гада, взял за шиворот и в жандармерию. Больше часа допрашивал, где он сахар держал и муку. Признался, что в сарае одного из домов его сподвижников. Правду сказал. Ну, я жандармам все равно предложил его арестовать. Что мне оставалось делать?

– Ты тут ни при чем, Агасалим муаллим. Это всего лишь очередной повод для Смирнова написать подробный отчет о самоуправстве и превышении должностных обязанностей некоторых членов азербайджанской миссии, которая наносит ущерб советско-иранским отношениям. Зачем ему, сидя в теплом здании посольства, выслушивать стенания и всхлипывания Сохейли о притеснениях со стороны советских работников? Куда легче все списать на нас. А о том, что красноармейцы под видом обыска оружия занимаются мародерством, отбирают у людей деньги, и никто из высшего командования не принимает никаких мер, он слышать не хочет. Зачем ему это знать? Плевать он хотел на всех. Он не командующий армией, он глава советского диппредставительства. Все остальное – наша головная боль. Показывайте, во что горазды, если вызвались строить социализм на иранской земле. – Алиев зевнул. – Отдыхай, Агасалим муаллим. Поспи часок. Наберись сил и терпения. Много чего еще нахлебаемся, но прорвемся, как пить дать.

При такой тряске трудно сомкнуть глаза, не то, что погрузиться в сон. Тем не менее походные условия приучили участников миссии засыпать в самых неблагоприятных условиях. Было бы время.

* * *

Ближе к полуночи машина подъезжала к главной ставке группы в Тебризе. Перед зданием столпилось десяток людей, по одежде было видно, что это простые горожане.

– Что за фокусы? – удивился Алиев, заметив, как несколько красноармейцев удерживают толпу от входа в здание.

Увидев руководителей группы, капитан подбежал к Алиеву, приложив руку к козырьку, который слегка скривился на бок. Несмотря на ночное время, Алиев заметил ненадлежащий внешний вид, так же, как сильный запах алкоголя, исходящий от офицера даже на расстоянии.

– Товарищ полковник, дежурный по части капитан Мансуров, – отсалютовал капитан.