Восточный ковер

– Только отца своего я уже не верну, – перед глазами Рустама вновь всплыла страшная картина смерти.

– У каждого в жизни бывают потери. Ты не единственный. И позвал я тебя не для того, чтобы вспоминать прошлое, а поговорить о будущем, – Алиев перешел на «ты». Говорил он, глядя куда-то за горизонт, где уже скрылся Баку. – Тому, что я тебе скажу, не учат инструкторы-чекисты. Личный совет старшего младшему, если хочешь. Будешь работать в посольстве, а это дело не из простых, может, намного сложнее, чем работа в полевых условиях. Во всяком случае, для тебя. Ни один диппредставитель не в восторге от того, что главная задача представляемого им государства выполняется не им, а некой группой политработников, мобилизованных для этих целей партией и правительством. Посол при удобном случае укажет на несостоятельность и дилетантство работы группы и постарается выдвинуть себя на передний край борьбы. Возникнут разговорчики, что именно он обладает полной информацией, что именно работники посольства держат под контролем всю ситуацию, а все остальные дурака валяют. Для посла ты будешь белой вороной, чужим осведомителем, и от тебя будут скрывать всю важную, поступающую информацию. Тебе надо будет быть готовым к подобного рода ситуациям. Запомни, что прежде всего ты работник миссии и тебе придется вникать в каждую мельчайшую деталь. Это не моя прихоть. Это приказ партии. Любую важную информацию докладывай мне или моему заместителю Амирасланову незамедлительно. Иногда даже минута может сыграть роковую роль. Посол может быть временным лицом, а наша работа имеет историческое значение, без всякого преувеличения. Не маленький – сам понимаешь, какая каша заваривается. Вполне вероятно, что у тебя будут встречи с высшим руководством Ирана, с премьер-министром и даже самим шахом. – Алиев слегка откашлялся и продолжил. – Кстати, о Мухаммеде Реза. 17-го он давал присягу в Меджлисе, сегодня у него коронация. Жена у шаха египетская принцесса Фавзийе. Образование она получила в Великобритании, а у королевской семьи Египта тесные связи с правящими кругами Великобритании. Понимаешь?

– Англичане будут использовать этот факт в свою пользу, – догадался Рустам, которого никто раньше не учил, какие сети плетутся в дипломатии и внешней политике.

– Верно. Они всеми силами будут перетягивать шаха на свою сторону. Тут у них большое преимущество. Англичанам трудно что-то противопоставить, но слабые места есть у всех, и наши интересы мы должны отстаивать. В том числе и нанося удары по слабым точкам противника. Как говорится, редко, но метко, иногда даже с завязанными глазами.

Возможно, задача азербайджанской миссии была бы куда легче, если бы уже тогда рядом с Мохаммедом Реза была бы его третья супруга Фарах Диба, будущая красавица- шахиня, изумлявшая весь мировой бомонд изысканными туалетами и драгоценностями. Ее отец Зохраб Диба, офицер иранской армии, был этническим азербайджанцем. Он погиб, когда дочь была совсем еще ребенком. Красавица Фарах была единственным ребенком Зохраба Диба и Фариды Готби. Но в момент первого бракосочетания Мухаммеда Реза с принцессой Фавзией в 1939-м ей был всего лишь год от роду. Однако история не терпит сослагательного наклонения и оборотов «если бы, то тогда».

– Только бы найти эти слабые места, – Рустам нервно скрестил руки.

– Найдутся. Для этого мы туда и направляемся, товарищ Керими. Будешь получать инструкции от меня лично или других наших работников из миссии. Будь начеку, дело опасное. Возможны встречи с иностранной агентурой в самых неприглядных местах и темных закоулках. Запомни, что это Иран. Там сейчас собраны все разведки мира. Все снуют, выискивают, играют друг против друга. На каждом шагу жди подвоха и провокации. Там все работают на всех, и каждый на себя одновременно. Информаторы тем паче. Кто больше заплатит, тот и хозяин. Англичане, американцы, немцы, наши – для многих иранских агентов это не имеет значения. Поэтому информацию, полученную от иностранной агентуры, надо будет обрабатывать со всей тщательностью. Хорошо, что знаешь фарси, это поможет налаживанию контактов в высших эшелонах власти Ирана. Это такие же информаторы, только стоят дороже, а коварства и лицемерия во сто крат больше. Даже в большом потоке лжи всегда найдется доля истины, которую мы обязаны выудить и использовать в деле. Это как поиск гранул золота в ненужном иле.

– Кто меня представит послу?

– Я еду в Тегеран. Должен доложить Смирнову и торгпреду Алексееву о прибытии азербайджанской группы. Вместе и пойдем в посольство. Смирнов про тебя уже знает. Ему сообщили о помощнике по культуре и связям с общественностью. Ждет не дождется. – Алиев улыбнулся, похлопав Керими по плечу. – Все будет хорошо, Рустам. Не боги горшки обжигают.

Керими молча обдумывал полученную информацию, наблюдал, чуть сощурив глаза, за пенистой кильватерной струей, и паром словно оставлял за кормой все потаенные мысли, тревоги, напасти Рустама. Пересекая невидимую линию на море, он будто начинал жизнь с чистого листа. Его жизнь, как книга, где вырваны двадцать страниц на самом интересном месте, но концовку которой он должен дописать сам.

А паром тем временем плыл где-то посередине между Ираном и Азербайджаном, на линии, которую можно было назвать космическим термином «точкой невозврата». Только вместо космического корабля было морское судно, а вместо астронавтов – политработники «миссии Алиева».

* * *

Паром прибыл в иранский Решт почти в тот момент, кога в далеком Тегеране началась пышная коронация Мухаммеда Реза Пехлеви. Военные грузовики, черные «Газ-61», поджидали прибывших из Баку работников. Здесь же можно было увидеть обыкновенные средневековые тележки, проскочившие в двадцатый век и не потерявшие свое практическое значение. Впервые за двадцать лет нога Керими ступала на землю его предков. Только теперь он ощутил, как некая невидимая глазу электрическая волна пробивает все тело, заставляя его внутренне содрогнуться. Родина Керими прижимала его к себе, как мать прижимает к груди своего младенца. Он смотрел на этот грязный порт, носильщиков, предлагающих свои услуги, торговцев всякой всячиной, попрошаек и вспоминал улицы, дороги, кварталы некогда родного города. Ему пока не разрешали посетить Тебриз, но скоро он туда поедет. Адрес сестры, ее новую фамилию он не забыл, хотя не имеет представления, какая она теперь, когда уже повзрослела, стала женой и матерью. Двадцать лет – очень долгий период времени, несмотря на то, что пролетели эти годы как один миг. Впереди его ждала поездка в Тегеран, представление послу, знакомство с новой работой, которая не ограничится лишь дипломатическим зданием на улице Сталина. В Тегеране тоже было что вспомнить. Красивый отцовский особняк на Зафарание и его ковровые магазины на базаре Лалезар.

– Вы едете с нами, Керими, – послышался голос заместителя главы миссии Мейбуллы Амирасланова. – Машина ждет.

В руках Керими был один чемодан, серый пиджак. В Реште было жарко, и голову от солнечных лучей спасала летняя шляпа. Рустама окружили десяток носильщиков, среди которых были малолетние дети, ростом меньше чемодана Керими. Социальная диспропорция, с которой так часто сталкивался Рустам, но поистине осознал ее относительно недавно, потрясла его до глубины души.

– Агайи, агайи, разрешите помочь, разрешите помочь, агайи. Мы можем донести ваш чемодан. Разрешите взять ваш чемодан, агайи. Недорого, агайи, – наперебой трещали амбалы.

– Иду, – Рустам вырвался из цепкого окружения носильщиков и зашагал в сторону поджидавшей машины. Ему было неприятно видеть детей, которые подрабатывали перетаскиванием непосильной ноши в стране, которая тонула в нефтяном изобилии. Англичанам, американцам, Советам, даже властям самого Ирана не было никакого дела до этих несчастных оборвышей. В богатейшей стране Ближнего Востока повсеместно встречались нищета и безграмотность.

Глава 2

    Тегеран. Сентябрь 1941.

Он вспоминал, как вместе с отцом на двуколке проезжал через площадь Теджриш, направляясь в большой особняк на улице Зафарание. Каждый раз, когда Шафи Керими приезжал в Тегеран, он оставался в этом доме. Он часто брал с собой Рустама, чтобы с малых лет вовлекать в его азы своего дела. Поездки не ограничивались лишь Тегераном. Шафи Керими ездил в Ардебиль, Маку, тот же Решт, где происходили сделки и обмен товаров. Он показывал ему торговые объекты, принадлежащие семье Керими, производственные цеха, учил отличать настоящее искусство от подделки. Объяснял, как ткут ковры, чеканят серебряные кувшины или обсыпают драгоценными камнями рукоятки кинжалов. Это не прошло даром. Любовь сына к восточному искусству стала результатом долгого общения с отцом и их совместных поездок. До самой последней минуты жизни отца они не переставали говорить друг с другом об орнаментах, узорах, коврах, драгоценных камнях. Даже после его смерти, оставаясь в глухом, безликом одиночестве, Рустам не переставал мысленно общаться с отцом. И вот теперь судьба сделала очередной виток. Он ехал на предоставленной посольством машине, заново знакомясь с главными улицами и площадями столицы. На дорожном перекрестке Теджриш стоял светофор, регулируя скудный поток машин, которые направлялись в сторону проспекта Пехлеви, Зафарание, базара Лалезар. Он проезжал мимо отцовского дома, но никаких чувств от пробегающего мимо здания у Рустама не возникало, несмотря на то, что его фасад почти не изменился. Тот же цвет и дизайн, только хозяева другие. Хорошо, что отец успел его вовремя продать и получить неплохие деньги для вынужденной эмиграции. Рустам бывал здесь редко и не относился к нему с таким же трепетом, как к дому в Тебризе. Здесь он больше ощущал себя гостем, временным жильцом, несмотря на богатую обстановку и слуг, потакающих каждому детскому капризу. Ему больше нравились магазины отца, с бесчисленными коврами, с незабываемым колоритом и сказочным сюжетом, серебряными подносами, подсвечниками, золотыми ножами и картинами в резных рамах. Может, и в Тегеране, в каком-нибудь общественном здании, висит один из ковров или картин из коллекции Шафи Керими. Кто знает?

– У нас есть еще время? – спросил Рустам у водителя.

– Есть немного.

– Можем подъехать к Лалезар?

– Купить что-то надо?

– Надо.

Машина поехала в сторону базара. Лалезар не был похож на сказочно-классический «восточный базар», который многие привыкли лицезреть на картинах художников или читать его красочные описания в обширных эссе заядлых путешественников. Это был огромный, растянутый на километры квартал с ларьками, офисами, магазинами различной продукции – от иголок до автомобильных колес. Лалезар вполне можно было назвать иранским Уолл-Стритом. Здесь определялся курс валют и цены на золото, серебро, платину, даже на черные металлы. На его улицах действовали свои «быки» и «медведи», играющие на повышении или понижении курса. Это был торговый мотор Тегерана, его сердце и мозг.

Час в запасе. Рустам прогуливался по наводненным крикливой толпой улочкам, выискивая среди рекламных вывесок и витрин бывший отцовский офис на втором этаже здания, где на первом находился магазин ювелирных изделий. «Холодная вода, холодная вода, утолите жажду, холодная вода», – кричал торговец. На перекрестке встретились две арбы. На одной гончар вез свои глиняные горшки и кувшины, а на другой трое молодых ребят перевозили к ларьку арбузы и тыквы. Чуть поодаль послышался сигнал конки. Услышав этот звук, на устах Рустама появилась чуть заметная улыбка. Он когда-то катался на этой конке, еле упросив у отца разрешения. Отцу конка не нравилась, от нее его укачивало, а маленький Рустам, наоборот, визжал от радости, словно не было большего счастья, чем прокатиться по рельсам на трамвае.

Керими прошел метров десять и остановился у входа в магазин «Афтаби тале». Ювелирный магазин его отца. Тоже бывший. Теперь и здесь другой владелец. Рустаму здесь никто не будет улыбаться в лицо, если он не купит хотя бы брошку. Он всего лишь прохожий из толпы, а улыбаться в лицо каждому снующему мимо типу не резон. Улыбку надо беречь для нужных покупателей, иначе улыбка потеряет свое коммерческое значение.

– Купили что хотели?

– Того, что мне надо, не было, – ответил Керими.

– Ну вы даете, Рустам! – рассмеялся водитель посольства. – Как это в Лалезар нельзя найти, чего надо? Да тут слона можно купить.

– Едем в посольство. Опоздаем. – Керими не хотелось пускаться в объяснения, что именно он искал и не нашел.

* * *

Посольство СССР находилось на улице Сталина, которая позднее получила имя, больше напоминающее название шампанского, чем иранской улицы – Нофель де Шато. Собственно, это было название пригорода Парижа, где жил в эмиграции будущий духовный лидер Ирана восьмидесятых аятолла Рухолла Хомейни. Неподалеку разместилось посольство Великобритании. Удобно для сотрудничества и взаимной слежки. Андрей Смирнов и Азиз Алиев сидели за чашкой горячего кофе в кабинете посла, обсуждая события последних дней.

– Мы конфисковали собственность немецких предприятий, промышлявших в Южном Азербайджане, – глава миссии информировал посла о проделанной его группой работе, а также иранских фирм, которые с ними сотрудничали. Все конфискованные товары, за исключением тех, которые необходимы для нужд советских войск, предлагаем вывезти за пределы Ирана как трофейное имущество.

– Какие фирмы?

– Это товары фирм «Гесс и ко», «АЕГ», «Иран экспресс».

– Сколько немецких банковских счетов выявила ваша группа? – поинтересовался Смирнов.

– Одиннадцать.

– Сумма на этих счетах?

– Около миллиона, а точнее, – Алиев сверился с записями в блокноте. – 923 305,85 иранских риалов.

– Ну что ж, хорошее начало, Азиз Мамедович. Деньги для 47-й армии понадобятся, вдобавок не свои, а немецкие.

– Помимо этого, товарищам из подгрупп нашей миссии поручено организовать выпуск газеты на азербайджанском языке для массового распространения на территории Южного Азербайджана и по возможности в других регионах Ирана.

– Полагаю, что для выпуска газеты сейчас неподходящее время, – на лице Смирнова отразилось нескрываемое недовольство.

– Это почему же, Андрей Андреевич? – удивился Алиев.

– Выпуск газеты на азербайджанском языке может вызвать раздражение в правительстве Ирана, с которым нам поручено нормализовать отношения. Сами понимаете, насколько ревностно они относятся к языковым проблемам азербайджанцев.

– Не только понимаю, но и знаю, что с момента воцарения династии Пехлеви на азербайджанском языке не выпущено ни одной книги, не было никаких условий для творчества писателей и поэтов. Более того, все они подвергались гонениям и пыткам. По устному приказу Реза-шаха на все руководящие посты в школах назначены исключительно этнические персы. Все делалось для того, чтобы выживать азербайджанский язык и заставить народ, на нем говорящий, его забыть. – Алиев подправил галстук, чуть пригубив кофе. – К тому же наша миссия заключается не в том, чтобы ублажать руководство Ирана и выполнять все его прихоти. Форуги, Сохейли – все это временщики, и их мнение сейчас меня мало интересует.

– Даже так! – усмехнулся Смирнов.

– Представьте себе, товарищ посол, – недовольно ответил Алиев. – Они никогда не пойдут на сближение с Советским Союзом. Вы еще убедитесь в проанглийской направленности их политики – это проявится в ближайшие месяцы, так же, как отставка самого Форуги.

– Это ничего не меняет, Азиз Мамедович.