Темь. В поисках истины

Был Гаваз достопочтенным студентом медицинского колледжа в одной из пахнущих шашлыками горных независимых республик. Как и все собратья по учебе, добросовестно изучал фармакологию и прочие лекарские премудрости, участвовал в пирушках и никогда не отлынивал от дачи взяток преподавателям, стараясь не выделяться из общей среды. Последнее его и погубило, поскольку горный клан, к коему принадлежал Гаваз, был не из бедных, и вскоре будущий медик решил не тратить драгоценные времена молодости на прозаический пересчет костей скелета хомо сапиенс и лицезрение криминальных тел в анатомичке, а полностью посвятить себя прелестям студенческой жизни.

Разумеется, диплом он получил, и даже с отличием. А поскольку неравнодушие к золоту было заложено у него в генах, решил стать стоматологом, хотя числился терапевтом.

– Гаваз, – сказал ему троюродный дядя по матери, основной спонсор и по совместительству мандариновый барон. – Мы сделали из тебя врача – цх! Но теперь ты должен сделать из себя человека. Лучше всего для этого подходит Москва, сам знаю, – и дядин пухлый нос побагровел от приятных воспоминаний.

Гаваз почтительно внимал, сложив лапки на груди.

– Иди, – величественно указал на север дядя. – И возьми этот город дикарей. Да пусть они станут жертвами твоих врачебных ошибок! Цх! А если придется плохо, найдешь меня на рынке в Мытищах. И не жалей золота для родственников, когда они придут к тебе ставить зубы и скажут, что от меня…

– Сейчас золото в зубах не модно, дядя, – попробовал было заикнуться просвещенный Гаваз, – сейчас керамику надо…

– – Это для русских, – отмахнулся дядя, желто сияя челюстью. – Хочешь, я тебе керамический завод для их зубов подарю… Запомни: джигит должен обожать три вещи: вино, золото и женщин!

И, подумав, добавил:

– Еще, конечно, оружие и лошадей. Чтобы защищать первые три вещи. Цх!

Мудрый человек был дядя. Не случайно весь плодоовощной ряд на одном из рынков в подмосковных Мытищах знал, к кому обратиться за советом, если что.

Однако первый же опыт Гаваза на зубодерном фронте оказался печальным. Естественно, что стараниями дяди попал он в элитную московскую стоматологическую клинику, и первым делом ему дали квалифицированного помощника Васю, который поначалу и делал всю работу, как это водится в столице, потому что у него не было мандаринового дяди. Но взыграло ретивое у Гаваза, обидным ему показалось быть на подхвате и менять испачканные кровью салфетки, и однажды высказал он Васе все плохое, что о нем думает. И набралось этого плохого столько, что Вася, спокойно выслушав, согласился и отдал Гавазу следующего пациента. Целиком и полностью отдал, вместе с медсестрой Танечкой, взяв предварительно расчет.

– Это богатый чел, – сказал он напоследок. – К тому же сродственник твой: откуда-то с Арарата или Эльбруса, что один черт. Главное – золото любит. Как и ты.

И добавил малопонятное:

– Хорошо бы еще ему лоботомию сделать. А мне один хрен, на какую мафию ломить… – с чем и исчез.

Если бы Гаваз знал русский язык так, как он знает сейчас, то задумался бы над таинственными словами помощника Васи. Но он самонадеянно понадеялся на медицинские справочники и, полистав один-другой, решил, что к операции вполне готов.

Пациент действительно оказался сродственником, в чем сразу и признался Гавазу.

– Южная кровь, – молвил он, любовно глядя на Гаваза и зачем-то похлопав его по заду. – Подлечи меня – не обижу. Богатым будешь и знаменитым, вах!

И погрузился в наркоз, упокоив в зубоврачебном кресле необъятное брюхо.

Был тот пациент очень крупным правительственным чиновником, имевшим когда-то близкое знакомство с местами не столь отдаленными и потому множество полезных связей в высших кругах. Столь бесценный опыт позволял ему безболезненно выигрывать подковерные баталии, двигаться по служебной лестнице, таща за собой свой клан, и слыть на Москве уважаемым человеком. «Вах! – говорили про него в министерских коридорах, поднимая палец. – Он ворует, как и все – но ворует честно, потому что делится».

Лишь две вещи мучили в жизни этого баловня судьбы: геморрой и плохие зубы, о чем он откровенно и поведал Гавазу перед отбытием в наркоз. Тут бы вновь задуматься молодому лекарю, но ему уже мерещились нежные блондинки на Канарских островах во время очередного отпуска, и он отважно взялся за дело.

Поскольку здоровых зубов в пасти пациента как таковых не было, Гаваз, не мудрствуя лукаво, выдрал их все, решив заменить золотой вставной челюстью. Зубы, радостно приветствуя такое решение, вываливались сами. Но из головы молодого стоматолога-терапевта не выходило непонятное слово «лоботомия», произнесенное исчезнувшим Васей. Он смутно помнил о том, что это как-то связано со сверлением черепной коробки – и тут его осенило.

– Цх! – радостно станцевал лезгинку Гаваз. – Поставить золотую лобную кость! Да я тогда Нобелевскую премию куплю!

Посланец гор был человеком решительным и преисполненным желания прославиться. Поэтому его нимало не смутило то, что медсестричка Танечка хлопнулась в обморок, когда он решительно вонзил сверло в покатый лоб пациента. Между тем Гавазу полагалось знать, что обладатели геморроя ну никак не могут неподвижно восседать на одном месте четыре часа кряду, особенно если у них обострение болячки. Поэтому не было ничего удивительного в том, что, испытав жжение в одном месте, наряду с неприятными ощущениями от сверления лба, преодолев дурман наркоза, высокопоставленный пациент зашевелился и приоткрыл глаза.

Посетители клиники до сих пор с ужасом вспоминают тот день. Иные говорят, что это был единорог с огромным колышущимся брюхом, который носился по коридорам и крушил все подряд, шамкая что-то непонятное и временами взвывая, как пожарная сирена. Другие утверждают, что это был какой-то доктор, взбесившийся от нищенской зарплаты и недополучивший взятку. И лишь старые, умудренные опытом врачи пожимали плечами: ну, промахнулся спьяну коллега, попал сверлом в лоб вместо зуба, сверло обломилось, да в кости и осталось, что тут такого? Ничего необычного. И покачивали головами, дивясь крепости такого лба…

Как бы там ни было, Гаваз благополучно выпрыгнул с третьего этажа и угодил в росший под окном кустарник, что спасло ему конечности и прочие части тела. А история наделала много шуму в столице. Серьезно пострадал клан дяди Гаваза, в результате чего ему пришлось поменять овощной ряд в Мытищах на такой же в Химках. Осверленного чиновника, которому постоянно припоминали «рог» во лбу, тоже пришлось перемещать – и если раньше он заведовал жилищно-коммунальным хозяйством в одной из аграрных отраслей, то теперь столь же компетентно стал руководить развитием общественных связей в другой, очень важной стратегической отрасли. Тоже прибыльное, впрочем, занятие, если судить по тому, что коридоры этого ведомства быстро наполнились гортанной речью, а информационное дело неожиданно стало дорогим и требующим срочного вливания миллионных средств в целях осуществления очередной, крайне необходимой реформы для укрепления обороны и энергобезопасности страны.

Гаваз некоторое время мыкался по захудалым подмосковным поликлиникам и как-то даже подвизался в роли хирурга. Но после того, как в результате проведенной им операции на коленной чашечке одного из воров в законе тот окончательно охромел, пришла пора думать о спасении собственной жизни. Уголовный мир не менее злопамятен, чем кавказский или восточный, и Гавазу пришлось бежать куда глаза глядят.

– Вот по пути на Соловки, куда он пробирался из Питер-града, я его и перехватил, – радостно закончил повествование Варс. – В монастырь он собирался. Веру не переменил, но, говорит, истины взалкал.

– Хы, – хмыкнул в пушистую бороду Никитич. – Наш человек… Мятущийся.

– Так кавказец же, – непримиримо возразил Леха. – Иноверец, млин…

Дед с сожалением посмотрел на него.

– Так ведь человек же, – сказал он. – Твоего Серого мира человек – чего же ты хочешь? Темь почуял и от Теми бежит… Рази это худо? А вера – она одна: или Свет, или Темь.

– Доверчивый ты, Никитич… – буркнул Леха. – Как же это он – веру не переменил, а к нашим собрался? Может, он монахов хотел ограбить? Так у них нет ничего.

– А вот веру не тронь, – неожиданно резко сказал Антон. – Наши, ваши… Не блуди языком. Достал уже. Какая разница, кому человек молится, если он не ворует, не грабит и не убивает, хочет жить по правде? Не в вере тут дело.

Митромир одобрительно крякнул, а остальные с изумлением воззрились на обычно покладистого Антона. Леха хотел было что-то возразить, но махнул рукой и вышел из «лекарского кабинета».

Гаваз, молчавший все это время, поднял глаза на Антона, встал и неожиданно низко поклонился ему, приложив руку к груди.

– Истину молвишь. И прошу тебя, забери меня отсюда, потому что вижу я, что идешь ты в великий поход.

Антон даже поперхнулся.

– Нечего мне поклоны класть, я не идол. А почем ты знаешь, что мы идем в поход, да еще великий?

– Он иногда это… истину стал ведать, – шепнул ему Варс. – Находит на него… После того, как служители закона в метро дубинкой крепко по головушке вдарили за то, что ликом не вышел… Вот ясновидящим в Питер-граде и прорицал невеликое время, а погнали его за то, что сынку одного главы муниципального предрек черную болезнь и узилище.

У Гаваза оказался чрезвычайно тонкий слух.

– Так ведь сбылось же, – обидчиво сказал он без малейшего акцента. – Поймал этот сынок СПИД в одном борделе, а за совращение малолеток в тюрьму попал. Правда, ненадолго, – со вздохом сознался Гаваз. – За миллион долларов отмазали на самом верху… В Москве… Зато жить ему осталось недолго. Гниет заживо.

– Разносторонний человек, – сказала, наконец, Весняна, внимательно изучая маленького лекаря. – А с Темными знаешься ли?

Гаваз отвел глаза.

– А кто скажет сразу, хороший это человек или плохой? Темный, Светлый… – он вздохнул. – Вот убил человек бандита и насильника: хорошее он дело сделал или грех на душу взял? И кто в нашем мире процветает, а? Святые люди, что ли? По-моему, как раз наоборот. Так кому этот мир принадлежит? И какая сторона правильная?

– А чего ты хотел… Темь наступает, – проворчал в бороду Никитич и осекся под взглядом Митромира.

– Хм… Философ ты, лекарь, однако… Рановато тебе пока с нами, – сказал боевой маг. – Определись-ка сам в себе. А мы подумаем.

Вслед им донесся лишь печальный вздох.

– А ты мог получить диплом честно? – спросил внезапно, обернувшись в дверях, Антон. – Или хотя бы досверлить до конца этого родственника, чтобы воздух обществу не портил? Вот тебе и Темь… – и вышел.

В конце концов утомленные путешественники отказались от осмотра подземной резиденции почтенного Варса и обратились к более насущным вещам: горячему душу, ужину и сну, отдав свою потрепанную дорожную амуницию в руки заботливых русалок… Варс разместил каждого в отдельной берложке-«кабинетике», сказав напоследок:

– Почивайте, гости дорогие. Тень у меня надежная, хоть и невелика, от Серого мира сокрытая, не добраться сюда никоему ворогу…