Иллюзия вторая. Перелом

Он был серьёзен как никогда.

– Но…

– Твоё препятствие было твоей ленью, которую ты сумел обуздать и без столь необходимых тебе тогда крыльев, так что в данный момент ты получил именно то, что у тебя было и так – ты получил лишь то, чем ты уже с успехом пользовался ранее. Правда, пользовался, не догадываясь об этом.

Я пошевелил лопатками и с удовольствием ощутил спиной упругий и живой воздух, потревоженный моим крылом.

– Они всегда были со мной? – немного недоверчиво прошептал я.

– Всегда.

– Но где они были?

– В твоих мыслях, – серьёзно ответил Артак, – в единственном реально существующем месте пространства и времени.

– Я понимаю…

– Крыло дракона – приз, который всегда был с тобой. Но этот приз уготован немногим. Редким даром должен обладать человек, готовый примерить на себя крыло, очень редким даром.

– Каким же?

– Он должен находиться на благороднейшем из всех жизненных путей – на пути размышления. – Артак провёл своей лапой по моему лбу, – и этот путь может дать ему абсолютно всё. Всё, о чём только может мечтать человек. И даже чуточку больше. Но для этого человек должен стать на дорогу философии, ибо только эта наука логично замыкает на себе одну сильнейшую абстракцию – математику, и другую, не менее сильную – литературу.

Я удивленно вскинул несуществующие брови.

– Объясни!

– Да, да, – Артак засмеялся, – литература – сильнейшая из абстракций. Литература – это рисунок буквами, литература – это нигде не прописанная мелодия автора, литература – это то, что рождается внутри читателя, и знаешь что? – дракон продолжал смеяться, – настоящая литература имеет мало общего с самим автором. Настоящая литература общна лишь с читателем. Конечно, если читатель сумел найти в ней музыку.

– Музыку?

– Да, мелодию текста.

– Объясни! – еще раз повторил я.

– Каждый текст обладает своей собственной мелодией. И слова в нём – всего лишь слова песни на музыку автора. Ведь автор самого текста пишет даже не текст – автор пишет мелодию. И если читатель сможет её отыскать среди черных закорючек-букв и нагромождения разных слов – он сам становится автором. Он становится автором уже не текста – он становится автором себя самого.

– Нагромождения слов?

– Слова в литературе – это ноты в музыке.

– Может буквы?

– Нет, – Артак покачал головой, – слова. Буквы – всего лишь линии, рисующие ноту, а саму мелодию определяют именно слова.

– И как найти эту мелодию? Как её услышать?

– Будь внимателен к знакам препинания, – вполне серьёзно ответил Артак, – они укажут тебе путь.

– Но как?

– Запятые, точки с запятой, восклицательные и вопросительные знаки, троеточия – в умелых руках они задают темп, они меняют интонации, они играют чувствами, тогда как словам подвластен один лишь сухой смысл. И то – в его единственной интерпретации. Без мелодии слова пусты, а смысл может быть искажен вплоть до противоположного, тогда как само слово совершенно не изменится.

– А разве смысл не основное?

– Смысл – основное. Но и мелодия – тоже основное. И только сочетание этих основ в состоянии предоставить нечто объективное, нечто отсутствующее в одних словах или в одной мелодии.

– Как же добраться до объективизма?

– Литературный текст подобен реке, несущей свои воды в пока ещё неизвестном для читателя направлении. И сама река – это песня, а её изгибы, повороты, валуны и камни на пути потока – как знаки препинания в песенном тексте. Они по сути и определяют напор и скорость самой воды – то есть определяют мелодию текста, его звучание. Текст – это вода, и отдельные слова в нём – как отдельные капельки – мало что определяют, – Артак засмеялся.

– Подожди! – закричал я. – А как же смысл? Смысл текста? Ведь его определяют слова?

– Смысл? – дракон засмеялся ещё громче, – смысл рождается в читателе, понимаешь, в читателе!!! Слова, сами по себе, не наполнены ничем, как ничто не растворено в хрустально звенящей воде из горной речки. Смысл всегда находился, находится, и будет находиться только в голове у читателя. Во всем мире нет для него больше места, – Артак наконец-то перестал смеяться и добавил:

– Даже если представить что смысл всё-таки в тексте, – дракон хитро прищурился, – то каким-то непостижимым образом его надо оттуда взять и положить в читательскую голову. А для того чтобы что-то взять и переместить, – Артак вновь засмеялся, – его надо видеть, его надо хорошенько отличать от всего остального, его необходимо отличать от бессмыслицы, не так ли? Чтобы вложить смысл слов в голову читателя, этот смысл необходимо идентифицировать, к нему надо прикоснуться руками, то есть необходимо взять его, что невозможно по определению. Ведь тот, кто обладает смыслом – сам становится бессмыслицей. Как и тот, кто хочет познать истину – должен выйти за её пределы, хотя бы для того, чтобы взглянуть на неё со стороны – познающий должен стать ложью! Поэтому, гораздо логичнее предположить что смысл рождается там, где он и проявляется, то есть в голове у читающего. И, таким образом, смысл слов имеет мало, если не сказать – не имеет ничего общего с самими словами. Смысл – продукт сугубо внутренний, никогда не выходящий из самого человека.

– Получается, что писатель, пишущий книгу, пишет её для себя?

– Для себя, для себя, – выдохнул дракон, – а для кого же ещё.

– Но…

– Никаких но, – Артак меня перебил, – книга, написанная писателем, и книга, прочитанная читателем – это две совершенно разных книги, это две книги с разными мелодиями и с различным наполнением.

– А если читатель угадает мелодию автора?

– Тогда он поймёт что автор имел в виду.

– Хм, – недоверчиво пробормотал я про себя.

– Послушай меня ещё раз, – Артак, видимо, решился на повторное объяснение, но не скажу, что я в нём не нуждался, – смысл слов изменчив точно так же, как изменчиво течение в горной речке. Смысл может быть резким, а может быть мягким, он может ранить, убить, а может приподнимать над водой, давая возможность свободно дышать. Он может выбросить тебя на сушу, а может утопить в иносказаниях. Смысл слов – как кипучая, бурливая вода, огибающая речные валуны и камни в узких проходах, но он также может разливаться широкими лугами, затапливая и покрывая собой пепел пройденного и иногда формируя что-то новое, доселе неизведанное. Смысл может сохраняться в своих берегах и рамках, заданных словами, а может разбрызгиваться намеками и аллегориями. И именно знаки препинания – эти валуны и камни запятых и точек, резкие и не очень повороты вопросительных знаков, огромные скалы знаков восклицательных, впадины троеточий – именно они определяют конечный вид самой реки – это они звучат как единый оркестр, это они ведут свою сольную и основную партию, – Артак набрал побольше воздуха в лёгкие и закончил:

– В то время как слова сохраняют в себе математически точную последовательность букв и формируют пока ещё пустое предложение – знаки препинания вносят в него хаос, они вдыхают в пока ещё не рожденные слова саму жизнь, они же и несут самого автора – они выписывают в строках его личную музыку. Музыку без нот. Музыку, которую может услышать лишь подготовленное ухо.

– И поэтому литература – это абстракция? – ещё раз уточнил я.

– Поэтому или не поэтому – мне неизвестно. Но то что литература – абстракция, впрочем, как и всё реальное, как всё настоящее, как всё действительно существующее – это верно.

– Как всё, действительно существующее?

– Да, – кивнул головой Артак, – всё действительно существующее имеет одну отличительную черту – для этого мира оно абстрактно и аллегорично.

– И математика?

– И математика. Литература – абстракция буквенная, тогда как математика – абстракция, состоящая из цифр. В остальном нет никакой разницы, – Артак вздохнул, как мне показалось – немного устало.

– И в математике тоже звучит музыка? – на всякий случай уточнил я, глядя прямо в солнечные глаза Артака.