Иллюзия вторая. Перелом

– Одни и те же?

– Абсолютно.

– Но описания разные.

– Это иллюзия. Как в примере со слоном.

– С каким слоном?

– Когда три слепца повстречали на своем пути слона – один из них пощупал его за хобот, другой за ухо, а третий – за ногу, и, соответственно, первому слон показался похожим на змею, второму – на большой лист, третьему – на столб. Все они были и правы и неправы одновременно, но, всё равно, все они говорили об одном и том же. Так и любой путь, в конце всех концов, приведет тебя к общему знанию, к общему пониманию того, какой же слон на самом деле. И знание это будет независимым от того, к какому месту слона ты прикоснулся впервые. Или какое препятствие, отделяющее тебя от общего знания, ты перешагнул.

– Фрагментарность восприятия – тоже препятствие? Как у тех слепцов?

– Нет, что ты, – дракон не согласился со мной, – нет, фрагментарность – это и есть путь, это и есть сама дорога. Сначала ты видишь лишь часть показавшегося из-за поворота здания, а потом, проделав ещё небольшой отрезок пути – и всё здание целиком. Надо просто продолжать двигаться.

– Тогда что является препятствием? Слепота этих троих?

– И снова нет, – Артак рассмеялся, – их слепота скорее дар, нежели препятствие, ибо она сохранит их разум незамутненным увиденным.

– Но проще увидеть, нежели осязать?

– Увиденное заставит или подражать ему, или спорить с ним, – Артак на мгновение задумался, – а осязаемое заставит размышлять и приведет, в конце концов, к тому единственному верному ответу, ибо у размышления нет других дорог, кроме как к правде… Тогда как зрение часто видит сны.

– Но что же тогда препятствие?

– В случае размышления – это леность ума, в случае зрения – это иллюзии света, то есть, иллюзии зрительного восприятия действительности.

– Получается зрячему труднее идти?

– Зрячему сложнее разобраться, ибо его мозг полностью верит тому, что он видит и зрячий никак не собирается глубоко размышлять над увиденным. Мозг считает всё видимое совершенно ясным и уже точно установленным. Тогда как слепой просто вынужден принимать каждый факт внутрь только лишь после длительного размышления. Только после всестороннего анализа. Только после логических сопоставлений.

– Это единственные препятствия?

– Единственные из реальных.

– Есть еще нереальные?

– Конечно, – кивнул Артак, – но они иллюзорны, и существуют лишь в головах людей. И говорить о них нет никакого смысла.

– Значит, реальных препятствий больше нет?

– Нет, – равнодушно покачал головой дракон, – реальных больше нет. Из реальных препятствий на пути человека – только его лень.

Где-то в глубине меня паук, сидящий на мешке с ленью нехотя пошевелился, прислушался к происходящему и насторожился, а спустя мгновение, с ещё большим усердием начал ткать свою паутину, охватывая ею всё большие пространства и пытаясь заманить в свои сети ещё больше человеческих мыслей, действий и чувств.

Так, дерзкие и свободные действия, запутавшись в липкой и сковывающей движения паутине возвращались в своё первобытное состояние – они становились вялыми и бесстрастными мыслями, а спустя некоторое время превращались в свой труп – в жухлые и неживые, в умершие, апатичные идеи.

И разомлевшее, утомлённое ленью тело могло реагировать на такие действия только такими же вялыми, сонными и туманными чувствами, такое тело могло производить и чувствовать лишь один суррогат, одну видимость, одно КАЖЕТСЯ.

Конечно же, пойманные ленью движения и действия были не в состоянии обойти возникшее на моём пути препятствие, ибо они сами уже превратились в это препятствие, они сами уже стали частью мешка с ленью.

Не слепота трёх странников, выясняющих какой на самом деле слон, не фрагментарность их восприятия, а лень – сам мешок с ленью преграждал мне путь.

Всего лишь один мешок, один единственный мешок был реальным препятствием на моём пути – мешок, сотканный мною самим; мешок, безостановочно создаваемый моими собственными руками; мешок, который я с любовью наполнял не только своими действиями и чувствами, но и их полным отсутствием.

Ведь отсутствие действий – точно такое же наполнение, как и сами поступки. Как пустоты в банке с клубникой. Они – суть наполнение.

Возможно, этот наполненный с виду мешок на самом деле был пуст, но раздут до огромных размеров своей отрицательной, ничего не несущей пустотой – пустотой замолчанного, но не сказанного; пустотой сказанного, но не сделанного; пустотой своей собственной лжи; пустотой нереальности и небытия.

Возможно, его можно было достаточно легко уничтожить – просто-напросто сильно смять, выпустив из него весь затхлый и недвижимый воздух и раскрыв ткань, выбить её от пыли, проветрить сильной встряской, оставить уже пустой мешок на сильном ветру здоровых и сильных побуждений…

Пусть треплет его ураган жизни, пусть разорвёт он его в клочья и раскидает по всему миру…

Пусть этот мешок исчезнет, растворится, забудется в памяти и станет ночным сном, станет нереальным кошмаром.

Возможно, это и было так, но наверняка ли? Как это можно было понадёжнее узнать?

Только заглянуть в него. Только имея очень длинную лестницу, способную вознести тебя до его горловины, ибо сам мешок был огромен.

Или…

– Или имея КРЫЛЬЯ, – продолжил за меня мои мысли Артак, – или имея свободные и сильные крылья дракона!

– Или имея крылья… – как эхо повторил я вслед за мудрой рептилией и рассмеялся.

– И если встреченное на твоём пути препятствие так же огромно, как этот мешок, если не удается ни обойти его, ни перепрыгнуть, если… – дракон внезапно замолчал, словно ожидая моё слово.

И я подхватил его фразу и закончил её как мне хотелось:

– Если не принять в дар крылья и не использовать их для того, для чего они, собственно, и нужны – а именно – для свободного полёта; если не сделать этого – не взлететь, не взмыть ввысь – и прежде всего над самим собой, тогда остаётся только одно – остаётся стоять на месте. Стоять на месте, окружённым со всех сторон ленью.

– Получается, мои крылья были в этом мешке? – спросил я у дракона, кивая на огромный и устрашающий своими размерами мешок.

– Получается так, – согласился со мной Артак, – ведь любое препятствие, по своей сути несёт в себе только одно – возможность и дар. И ничего более. Я никогда не устану это повторять. Препятствие на пути – это всегда благо. Это всегда реальная возможность и, следовательно, подарок. И никогда препятствие не сможет быть тем, чем оно не является, но кажется – никогда препятствие не сможет быть проблемой. Ибо препятствие всегда возвышает, а возвысив и приподняв всего тебя на твою же гору, подкинув твои глаза на один уровень вверх – препятствие, как эта самая гора – в состоянии открыть тебе новые горизонты и расширить твой кругозор, препятствие в состоянии сделать решение, лежащее на предгорье видимым для твоих глаз – глаз изменившихся, глаз зорких, глаз проникающих. Так что любая преграда, даже такая, как эта, казалось бы, непреодолимая гора твоих же, сначала отложенных, а потом и полностью забытых дел; твоих же данных и невыполненных обещаний и, уже как следствие – твоей же неудавшейся жизни – всё это было всего лишь подарком твоей судьбы – подарком, способным поднять тебя над самим собой и даже над своей собственной ленью. И здесь, – Артак кивнул головой на огромный мешок, – твой подарок! Это твоя новая, только что полученная возможность – летать, это твой бесценный дар – крылья!

– И эта возможность была в моём мешке с моей же собственной ленью?

– Наверное, – пожал плечами Артак, – тебе лучше знать.

– Но я же так и не смог добраться до верхушки мешка, – попытался схитрить я, – такой огромной лестницы, наверное, просто не бывает. Каким же образом я тогда смог добраться до его содержимого? – я улыбался, наслаждаясь светом драконьих глаз.

– Для того чтобы точно знать что находится в твоём собственном мешке, не обязательно заглядывать в него, – усмехнулся Артак, – достаточно лишь вспомнить то, что ты туда уже положил. Сам положил, заметь. Сам.

– Лишь вспомнить? – задумчиво повторил я.

– Да. Лишь вспомнить.

– Но что для этого необходимо?