Страна расстрелянных подсолнухов

– Нине наш пламенный! – тут же выдал я, не вполне веря свалившейся удаче.

– Бл*дь! Друг! Как за*бись, что на свете есть друзья и они не жмоты!! – поддерживая меня, разразился в хвалебном спиче Пашка Новиков.

Эмоции зашкаливали. Пашка был самый модный из нас. Волосы мелированные, язык, проколотый с пирсингом, ногти ухожены – любимец девушек и заварушек. Он жил по-королевски на Мороховецкой набережной у магазина «Кристалл» в великолепной «Сталинке» с трехметровыми потолками и лепниной. Его амурные похождения можно было слушать бесконечно. Особенно про некоторых дамочек, которые проявляли стойкость, достойную Брестской крепости. Он уже начал иметь прекрасную половину города Харькова по второму разу и вот теперь попал под призыв. Ему было трудней, чем нам. Война и девушки находились на разных полюсах.

– Наливай, – нетерпеливо бросил Моня, разрубая рукой воздух и блестя глазами. – Жить надо так, щёбы не было больно, а помереть по глупости мы всегда успеем.

– О-о-о!!! – подхватил без слов Димка Гаврилов, наш «маленький» гигант. Он промочил ноги, откачивая воду из канав и погребов, и постоянно подкашливал. Ему налили больше всех, растерли остатками грудь и спину, замотали в хрустящий полиэтилен на ночь. Зато утром его было не узнать.

– Ну, как?

– Нормально. Как на собаке. Дома бы еще три дня валялся.

– Не говори.

Мы закурили Winston. Я угощал из домашних запасов. Тогда они еще были. Димка поведал немного о своих предках:

– Один мой дед, по отцу репрессированный, испытал ужасы Соловецких лагерей и Гулага, второй – штрафник, был ранен на Невском пятачке, подлечился, прорывал блокаду Ленинграда, дошел до Праги, его имя даже ошибочно высечено на мемориальном комплексе в Латвии как погибшего, но он выжил. Батя обеспечивал операции в Корее, служил в Египте, Африке. Там тогда шла война, о которой сильно не распространялись. Лечился долго в Крыму, потом мы поселились на Украине. Служили и воевали почти все мои предки: даже бабушка была военный водитель. У нее, правда, только юбилейные медали и отмороженные на всю жизнь ноги. Тогда автомобили были без дверок, ограничивались брезентовыми шторками, и отопления не было.

– Раньше Харьков было прекрасное место для жизни, – сказал я.

– Раньше да! – процедил Диман и сплюнул, – поэтому и остались. Маманька хотела в Ленинград. Был выбор.

– Я бы пожил в Ленинграде.

– Я тоже. Раньше бы знать.

Через три дня и нас погнали на Восток. В команде было 25 человек, земляки с Харькова, часть с Изюма, сельские, кто отвертеться не смог. Вечером прибыли в лагерь недалеко от Ямполовки.

Ямполь захватили 19 июня в результате 14-часового боя. Три блокпоста сепаров были уничтожены. Тогда же под контроль ВСУ перешел и Северск. Правительственные войска наступали методично и сокращали жизненное пространство непризнанных республик. Это не был порыв, просто удушение. Тем не менее, успехи были на лицо. Но до сих пор рядом что-то грохотало, бабахало, бубухало.

– Да тут, похоже, у чертей пункт массовой мобилизации – шутил Гаврилов. – Степь да степь кругом, а мы на городище.

– Мы не упоротые, но, скорее всего, передавят колорадов – немало сил собирают, – предположил Новиков.– Только нас сколько прибыло.

– Это бабушка надвое сказала, – возразил Диман. – Боюсь, что мы и нашу сучью страну за собой утянем.

Такие разговоры были не по мне. Призвали служить – надо, по любому. Родина у всех одна, – ну такая она не причесанная… Я, чтобы не слушать ушел.

Нас построили, посчитали и отвели в однослойные легкие палатки ПЛС. Они представляли собой большие четырехугольные тенты, натянутые на бетонное основание; вход закрывался подзором. Лежанки были устелены не струганными досками, а дорожки между ними засыпаны Янцовским отсевом. По центру, в обрамлении палаток располагалось деревянное административное здание, кирпичная оружейка и открытая столовая под легким навесом, а по периметру деревянные грибки для часовых.

Не успели мы устроиться, как без приглашения к нам явились гости, человек 20-ть в красивой форме с красно-черными нашивками Правого сектора[1 - Организация запрещена в РФ]. При себе у них был полный комплект: броники, пистолеты, беспалые перчатки с черепами. Они, отрывая клеванты, беспардонно врывались в палатки и действовали нагло, бесцеремонно, отбирали всё ценное.

Мы пробовали дать отпор, но нам решили серьезно вломить – поучить… и пошел «махоч». Мы держались дружно, но к ним прибыла подмога. Оказалось, это был «комендантский взвод» и силы были не равные.

– Нацгвадия еб*чия, – возмущался Гаврилов, поочередно прикладывая алюминиевые ложки к распухшему глазу, – разожрались на казенке, рожи хрен обс*решь!!

Ему досталось больше всех из-за роста и очевидной слоновости.

– Обчистили, – подвел итог Новиков, – и накандыляли, … хорошо хоть инвалидами не сделали!

– У меня – сказал я тоскливо, – ушел мой любимый нож Bear Grylls, мультитул с пассатижами и блок Winstonа.

Лопушок аккуратно поворачивал направо, налево нос пальцами и кряхтел. Наконец он выдавил:

– А мне кажется, нос сломали. Таки да… хрустит что-то, а крови… не видно. Странно…?

– Может его вытянуть или слегка ударить с другой стороны, чтобы сросся нормально, – неуверенно предложил я.

– Таки зачем!? … Моня был немножко похож на умного, но не до такой степени, чтобы дамочки им восхищалась, – самокритично сказал он. – А сейчас будет совсем абзац с кривым шнобелем. Да был бы жив. Вот нарвались на комплименты.

Мы притухли, мамки далеко, мирная жизнь кончилась, – нос это наверно цветочки.

Когда пацаны разошлись из курилки я, оставшись один, позвонил домой, стараясь быть бодрым:

– Привет мама! Как вы там? … Понятно. Нас еще не привезли. … Я же тебе говорил, на даче у полковника. … Варить металл моя профессия. Восстанавливаем мост, купаюсь, рыбалка. … Нет! Ко мне нельзя. … Просто нельзя, нас скоро перебрасывают на новое место. … Я все помню, не беспокойся, горло берегу, буду звонить.

– Маманя, папаня, дед – беспокоятся, – сказал я вышедшему Новикову. – Вот звоню, раз обещал. – Я мечтательно прикрыл глаза. – Сейчас бы на Bluebirdе прокатиться с ветерком по Харькову. Подсадить девчонок. Пылится родненький, поди, куры несутся под капотом.

– Да уж! – согласился Пашка, и в глазах его появилась тоска.

***

Наутро майор представил нашего непосредственного командира – старшего лейтенанта в очках и двух сержантов. Майор был возрастной запойного вида. Он старался ни во что не вмешиваться и со всеми ладить. Безобразия, которые творились во вверенной ему части, его не интересовали. Не успел он уйти, как пришел капитан с маленькими глазками и противной ухмылочкой, очевидно из тыловиков – паскуда та еще! Выбрал бойцов, у которых обмундирование получше, и увел куда-то. Мы в этот набор не попали – успели хорошо пропотеть на даче у полковника. Вернул ребят через час, в каком-то рванье, не по росту, некоторые комплекты были в плохо застиранной крови, явно с убитых или из госпиталей. Тихо привел, … даже стеснительно и сразу виновато ушел. Есть такие стыдливые грабители или киллеры, … которые прежде чем убить извиняются:

– Ничего личного браток, прости – просто такая работа!

Пиф- паф и в дамки! У этого капитана тоже была работа на себя, небольшой бизнес который приносил устойчивый доход.

– Нас убьют – расходный материал, а форму им жалко, – бросил один из обобранных горемык.

– Все новое наши генералы уже продали ополченцам с юго-востока. Да и какая разница теперь, – обреченно обронил другой, закатывая длинные рукава.

– Войско и было неказистое – а тут полное ЧМО стало, – бросил Лопушинский морща лоб. – Кстати, знаете, как у нас в Одессе расшифровывается ЧМО? … «Человек морально опущенный».

Лопушинский у нас получил прозвище Лопушок, за маленький рост и покладистость.

– Хоть горшком называйте, только в печку не ставьте! – улыбаясь, безропотно соглашался он.

Накануне нам начали выдавать автоматы и патроны в цинках. К тесной оружейке прирос длинный хвост. Дошла очередь и до нас.

– Ну, дела! – тихо возмущался Димка Гаврилов, и глаза его наливались праведным гневом. – Приклад с первого раза не раскладывается. А сюда глянь – газовый поршень – слой хрома тоньше волоса. Треснутая рукоятка. Где они это оружие взяли? Как из него стрелять? А грязные!?

– Не задерживаем! – хмуро бросал прапорщик и смотрел бесцветными рыбьими глазами мимо нас, на следующих.

У меня и ребят оружие было немногим лучше. Мне попался АК-74М 1992 г. выпуска, без ремня, российского производства завода Ижмаш, на котором стоял год и боевое клеймо – «стрела в треугольнике». Пока разбирался, увидел, пацаны открыли цинки, матюгаются пуще прежнего – в три этажа кроют. Не знаю, где они хранили цинки и как, … но когда мы их вскрыли, там были просто сухие как в накипи комки, а не патроны.

– П*дец, я первый раз такое вижу! Как набивать рожки этой х*йнёй, – вытянулось лицо у Новикова. – А если заклинит или ствол разь*бет? Без рук останешься и с рожей козлячей.