Страна расстрелянных подсолнухов

Чувствовалось, что что-то должно было произойти, не могло не случиться, и оно произошло.

Нацгварды жили в административном здании, сооруженном буквой «Т». Они занимали с северной стороны пять комнат рассчитанных на 6 человек каждая, и у них был обособленный вход с тамбуром и широким крыльцом. Еще две комнаты в пристройке были отведены для начальства, с отдельным входом, который заканчивался небольшой террасой сооруженной в виде портика. Терраса также имела крытую галерею, перекрытие которой опиралось на колонны. Очевидно, дом имел богатую историю и принадлежал когда-то зажиточному семейству, пока не перешел в военное ведомство.

К вечеру далекая канонада поутихла, и ужасный день сменился тревожной ночью. Не было ни ветерка. Черные деревья вокруг лагеря замерли немыми истуканами, только небо на западе еще долго оставалось более светлым. Лагерь как растревоженный улей понемногу утих. Солдатский сон сделал свое дело.

И вдруг часов в двенадцать мы проснулись от громких щелчков. В щель нашей палатки, частично застегнутой на клеванты, проникали красные отсветы. Они метались и прыгали по стенам, и слышался странный гул. Мы полураздетые дружно выскочили наружу.

– И що случилось среди здесь? – протирал глаза Моня, и лицо его выглядело заспанным.

Пылал административный корпус. Здание было сооружено из соснового бруса, высушенного за много лет до состояния пороха, и горело оно со стороны, где обитали нацгварды. Огонь широкими языками обнимал стены, но дыма почти не было.

– Ух! Ты! Как пластает! – удивился Новиков. – Слышите жар, какой.

– Ага, слышим и даже ощущаем, – бросил Гаврилов, озабоченно поглядывая в сторону пожара.

– Видать у кого-то нервы сдали!

– Не иначе.

Из всех палаток тоже выскакивали бойцы. Они собирались группками, но никто не рвался спасать запертых в здании. Именно запертых, я не оговорился. Дело в том, что на окнах, очевидно с незапамятных времен были установлены решетки, а единственная дверь, – выход к спасению, по неизвестной причине не открывалась. Слышно было, как в нее колотили изнутри, а она не поддавалась. Крепкая дверь со стальным усилением, сделанная еще в совковые времена, выдерживала напор десяток тел.

Я оставил ребят и быстро обошел здание. С обратной стороны, оно пылало даже больше, чем с лицевой. Очевидно, что очагов возгорания было несколько.

– Что там? – встретили меня пацаны.

– Еще сильней горит! Грамотно кто-то постарался.

– Да-а… Поссадю-ют?! – коверкая язык, сказал кто-то задумчиво с расстановкой из темноты.

– Зубы сломают! Пусть найдут! – ответили ему с другого конца. Ночь не позволяла разглядеть лица.

Выскочили с западного входа напуганные: майор, оставшийся на ночь капитан из управления и наш капитан. Они были еще не совсем трезвы, что-то кричали, но среди треска и гула было не разобрать.

– А это что за цирк? – бросил Гаврилов, с презрением оглядывая начальство в непотребном виде.

Капитан – что был приезжий – второпях набрасывал на плечи полосатые подтяжки и застегивал гульфик в передней части брюк. Лица у всех были перекошенные.

– Посмотрите у майора от пол-литры, руки как у Ойстраха об скрипку трясутся, – заметил Моня.

– Это от страха наверно. Сорвут погоны. Пролетела пенсия в четверг.

– Не посадят уже хорошо.

Пламя, с хлопком, взвилось на несколько метров выше крыши, это прогорела кровля. Рубиновые искры высоко взлетали в горячих потоках воздуха и медленно гасли в ночном небе. Послышались выстрелы, сперва одиночные, потом торопливо скомканные, напоминающие прерывистую очередь. Стреляли изнутри по двери, в области замка, петель. Летели, отщелкивались щепки. Бойцы, что находились поближе, опасливо разбежались по сторонам, опасаясь шальных пуль. Вокруг замка «прострочился» неровный квадрат.

– Догадались суки, – процедил Гаврилов. – Тоже жить хотят. Да ничего… пусть поджарятся немного, в себя войдут.

В дальнем углу здания, вдруг что-то глухо обрушилось, вызвав мощный столб искр и в ту же секунду, под напором тел, дверь поддалась. Она сошла с петель. Из проема одновременно выскочило, скорее, выпало несколько человек. Нацгварды легко сломали ограждение крыльца, состоящее из фигурных столбиков, соединённых сверху перилами и, падая и кашляя, начали разбегаться прочь. Стали выбегать и остальные, а последние уже не бежали, выбирались на карачках, ползли. Лопушок не выдержал, принес пару ведер воды. Закрываясь от жара локтем, он поочередно плеснул в проем воду. Он был в гордом одиночестве. На него смотрели кто с равнодушием, кто с осуждением.