Страна расстрелянных подсолнухов

В то памятное утро залетела наша палатка. Схема, по которой мы попались, была стара:

– Слава Украине – Героям Слава!

Шептуна мы не слышали. Нас подловил бугай по прозвищу Гитлер. Он отличался особой жестокостью и бескомпромиссностью по отношению к призывникам, даже в среде себе подобных.

Это был питекантроп с низким лбом и мощными надбровными дугами, и сходство его с гориллами было поразительное. Уже находясь в части, он наколол себе несколько наколок фашистского толка. Делали такие татуировки из «жженки» – сгоревшей подошвы кирзового сапога разбавленной спиртом. «Краска» получалась более черная и яркая чем от чернил. Огромная свастика красовалась у него на шее. Он также отпустил усики как у фюрера и сделал соответствующий зачес волос. При случае и без случая он любил вставать в немецкую стойку штурмовиков СС, согнув руки в локтях, звонко щелкал каблуками, вскидывал правую руку и вытягивал ее в фашистском приветствии:

– Хайль Гитлер!

Откуда и получил прозвище. Редкая разборка или избиение происходили без его участия. Это был настоящий садист, который получал удовольствие от унижения и издевательств.

Политинформация была назначена за оружейкой и собралась как обычно пятерка отъявленных нацгвардов. Нас было восемь человек. Возможно, все бы прошло в «штатном» режиме, если бы Гитлер не приметил у Валька топорик на ремне и не попытался его отобрать.

– А это что? Ну-ка дай сюда!

Отцепив топорик, Валек выбросил его подальше в кусты, в надежде найти и подобрать его позднее. Это донельзя взбесило Гитлера. Его престиж перед нацгвардами был беспардонно поставлен под сомнение. Он начал жестоко избивать Валька, и пинками загнал его в кусты, с целью найти выброшенную самоделку.

– Разорву на части! Да ты у меня землю жрать будешь харьковский выкормыш!!

Валек скрылся в кустах, ходил, но не торопился выходить. Это взбесило Гитлера еще больше и, наконец, не выдержав, он отправился в заросли поторопить Валька.

– Мусор генетический! Бегом. Ко мне! Удобрение сделаю. Где ты скотина безмозглая!? Клоун гребанный! Сейчас пожалеешь, что тебя мать родила!

Дальше произошло непонятное!! Раздался истошный вой Гитлера, и он с трудом выскочил оттуда на одной ноге.

– А-а-а-а – а! – дико орал он.

Его вторая нога безжизненно волочилась следом. Она была глубоко разрублена в области колена. Вся нацва, доставая пистолеты, кинулась в кусты. Вооружены они были основательно – Макаровыми и Стечкиными. Валька вытащили и убили на наших глазах. Он получил не менее десяти пуль. Уже мертвого его продолжали рубить топориком и топтать ногами. Мы не могли вступиться за друга. Да! Мы просто стояли рядом и смотрели. Мы ничего в тот раз не смогли противопоставить фашистам, у нас даже не было слез.

После инцидента нас загнали в палатки и строго приказали не выходить, кроме как по нужде. Сержанты принялись тщательно шмонать вещи и за одной из палаток нашли пару неучтенных гранат Ф-1. Зеленые ребристые лимонки были аккуратно прикрыты досками. Хозяин, конечно, остался анонимным.

– Эх! Гранаты! – шепнул Гаврилов. – Кто-то умный спер и припрятал.

– Да уж! – согласился я.

– Знал бы я про них, устроил бы им политинформацию с фейерверком. Не стояли бы как обосранные.

– У нацгвардов это же нештатное оружие? – спросил я.

– Конечно, где-то надыбали. Теперь можно все купить. На черном рынке Макаров 350—400 баксов, бери, не хочу, а на складах, напрямую тебе и за 200 сольют. Везде бардак! А Синицину ган*ону, все фиолетово.

– Тоже наверно очко жим, жим?

– Наверное. Алкашина долбанный!!

– А Валька куда увезли?

– Да кто его знает.

Весь лагерь шумел как растревоженный муравейник. Далекая канонада стала настолько привычной, что о ней напрочь забыли. У нас в палатке поселился полумрак. На душе было гадко, все молчали. Моня сам с собой играл в шахматы. Новиков и Гаврилов лежали, смотрели в потолок.

– Не держим мы мазу за своих корешей, – вдруг глухо сказал Моня, отвлекшись от фигур. – И куда теперь не плюнь, попадешь в жлобов. Размазали они нас. Любая сороконожка с гнилым запахом изо рта, вооруженная учением о нацисткой борьбе нас пежит. Стоим в коленно-локтевой позе, а нас имеют и имеют.

– Моня не береди, – попросил я. – И так тошно.

– Насчет святого у нас никогда не шутили. Нельзя прощать такое. Потому что это не война за Украину. Слышите, пацаны, а Валек, это не просто солдат. Для меня Донецк не роднее австралийского фикуса. А за Валька, надо рвать их будь здоров, даже голыми руками.

Никто ему не возразил. Слов не находилось.

Я уже не мог терпеть и, начихав на запреты, вышел к курилке, позвонил домой:

– Привет мама! Как вы там? … Понятно. У нас все нормально. Сегодня на обед была перловка с мясом. До этого давали тушенку. Наверно хотят, что бы мы точно поправились. Взвешиваюсь каждый день. …Нет, на передовую пока не пускают. … Не знаю. Пока накапливаем силы, сидим в тылу. Может, покамест нас подготовят – война и кончится. … Почти не обманываю. Есть сложности. Но решаем. Обнимаю. Отцу, Ивану, деду привет.

К нам в палатку тайком пробрался Семен Рипунов. Его забрали с третьего курса мединститута. Он в медицине у нас был признанный гений, и к его мнению мы прислушивались.

– Меня тут мужики послали. Я короче это. … Сказать хочу, – неуверенно начал он.

– Да базарь уж лепила, – поддержал его Лопушок, – сметая с доски шахматы.

– Вам пособить…

– Говори Семен, – сказал Гаврик, поднимаясь с постели.

– Это короче, … Гитлеру то капут пришел. Колено ему не восстановят. Коленный сустав – самый большой и сложный у человека. Я вам говорю! Блин!! Мы изучали. Там туши свет сколько напихано. Ему кранты. На Украине – нет! В наше время – нет! Это если в Германии или Израиле может быть… и то… Но кому он нужен этот хренов нацист. На костылях будет всю жизнь кандылять даже если ногу не отнимут.

– Отщелкался каблуками Гитлер, – процедил Новиков. – И поделом скотине!

– Да в лоб ему, промеж глаз надо было этот топор засадить, – сплюнул Гаврилов. – Один ответ. Костыли – такому награда.

К вечеру приехал военный следователь Дулькин. Это был грузный мужчина, страдающий одышкой, но ему картину произошедшего преподнесли в совершенно другом виде. Как будто пребывая в помешательстве, Валек кинулся с топором на часового, который находился на посту. Применение оружия нацгвардами было вынужденным и необходимым. Нас следователь даже не попытался допросить. Достаточно было показаний нацвы и самого пострадавшего, которого скоро отвезли в госпиталь.

Ужин задержали. Ели уже после отъезда следака. Это наверно было сделано специально, чтобы кто-то из наших не дунул в уши следователю правду как было на самом деле. Нацгварды поели раньше нас, и отсиживалась у себя в комнатах. Майор не прятался, ходил между столов, нервный всколоченный, ни на какие вопросы не отвечал, только стрелял глазами и кривился как от зубной боли.

– Потом! Все потом! Да когда же это все кончится!? Ну, за що мне все это?!!

После ужина, наши и донецкие, стали собираться группками и что-то обсуждали. Нас выдавали горящие взгляды.

– Давайте объединимся и дадим бой комендантскому взводу, – предлагали донецкие. – Все-таки нас сейчас в разы больше.

– Не стоит горячиться! – отвергали другие. – У них оружие, которые они постоянно носят с собой. Надо ждать удобного случая.

– Да что там ждать!? Что ждать!? Пока они нас по очереди через колено переломают?

– Да давайте попробуем!

– Нет! Ну, в натуре, сколько можно терпеть!!? – раздавались нетерпеливые голоса.

– Остыньте! Тут головой работать надо, – предупреждали самые осторожные.