Страна расстрелянных подсолнухов

– Да! Какая-то хрень.

– Действительно хрень.

Прямо по курсу было не спокойно, доносилась сильная канонада. Впереди над кромкой леса высвечивались сполохи. Что-то горело, и отсветы пламени тревожно освещали облака. Иногда они почти затухали, и превращались в узкую горизонтальную полоску красного цвета. Будто закат прятал последние лучи солнца за горизонтом. Канонада слабела, становилась глуше. Но вдруг облака снова освещались желтым, выхватывая из ночи кромки близких деревьев. Желто-красные отблески, затухая в одном месте, вспыхивали справа и слева, а в отдельные моменты все озарялось ярким белым светом, таким белым и ярким, что видно было уже белые клубы дыма, которые стелились по горизонту. Будто там далеко паровоз беззаботно выкидывал облачка пара, и их тянуло ветром, не позволяя подниматься.

Рота шла с разведкой, головной заставой, охранением, даже арьергард был, как положено. Война учила быстро.

– Не иначе в тыл врага хотят направить? – предположил Гаврилов.– Решим судьбу войны тайной вылазкой.

– Запустят в такой райский уголок, – заявил Новиков, – по сравнению, с которым гавно может сойти за изюм.

– А вот каркать не надо, – обрезал Гаврилов.

– А что я сказал?

– На войне словами не кидаются. Сбываются.

Мы с Новиковым одновременно посмотрели на него. Но он и не думал шутить. Диман был не из робкого десятка. Тут было другое. Некоторым людям в минуты опасности удается по каким-то признакам почувствовать, предугадать грозящую опасность.

Через пару часов ходьбы цветная какофония горизонта стала ближе, и ярче засветили многочисленные сполохи ракет. Они медленно неохотно поднимались над лесом и так же медленно падали. Все вспышки были белые скучные и не были похожи на праздничный салют.

На этот раз мы дошли без приключений. Еще не рассвело. Необходимо было занять позицию у дороги. Ни окопов, ни укрытий не было. «Чего ждем? – мелькнули тревожные мысли в голове. – Дорога пустынная». Нас предупредили, что если сильно припрёт, то отойти мы могли только в ближайшую рощицу с озерцом, и по рации подтвердить отход.

Минут через пятнадцать подогнали ещё каких-то, не лучше нас, оборванцев из-под Богодуха.

– Харьковчане – братаны!

– Привет пацаны! Повоюем!?

Они на одной стороне, мы на другой. Главное не перемешаться. Стало сразу спокойней. Дружеское плечо. Немного отлегло. Мы не одни. Договорились если что помочь землякам. А что делать дальше, какая у нас задача, не объяснили. Они знали не больше нашего.

Наконец нам поступила команда врыться в землю. Стали окапываться, травить анекдоты, курить. Не выкопали и трети положенного, как с рассветом нас накрыло. И сильно накрыло.

– Ни хрена себе!

– Бля! Они что там? Ох*ели!?

– Дышать уже нечем!

Сепара минут десять гвоздили тяжелой артиллерией. Деревья переламывало или выворачивало с корнем, и они хлестко падали на дорогу. «У-х-х! Джи-и-иик!» Или мягко валились в лес, ломая кустарник. Богодуховские пропали, мы остались одни.

Когда совсем рассвело, сепара обнаглели и по нам, помимо артиллерии, стали работать вражеские снайперы. «Вжик-вжик». Неприятно. Мины из-за косогора взлетали и сыпались на голову; выметали косой все живое, жестко воняли тротилом, дымились воронками. Мы не огрызались. Непонятно было куда стрелять. Врага не было видно. Минометная батарея стреляла из-за пригорка, тяжелая батарея тем более была нам не доступна, а снайперы хорошо замаскированы. Наши окопы получились такие мелкие, что головы, было не поднять.

– Наверно мы у них в тылу, – предположил Новиков. – Со всех сторон лупят. Как в мышеловку залезли.

Спустя полчаса, из перелеска, лязгая гусеницами, выехала БМП -1. Она была обложена мешками с песком и дополнительно на бока, были навешены, приварены металлические решетки. БМП рывком развернулась и нахально и безнаказанно стала обстреливать нас издалека. 73- мм гладкоствольное орудие неторопливо и методично посылало в нашу сторону осколочно-фугасные снаряды. А мы имели автоматы и самое сильное вооружение – подствольник у командира роты. Хоть бы пару гранатометов были на такой случай. Но об этом приходилось только мечтать. Мы жались в наши мелкие канавы больше похожие на могилы. Сзади маячил спасительный лес. Он был в ложбинке, чуть ниже и не просматривался со стороны сепаров.

– Да еб*ный в рот. Сколько можно! – крикнул кто-то. – Просто так умирать не хочется!!

Мы как по команде подхватили раненых и откатились в рощу. Попрятались за стволы деревьев, начали вновь окапываться, а кто ранеными занялся. Старлея еще в самом начале контузило при взрыве, он был бледный и вращал глазами как ненормальный, но держался. Петров отрапортовал по радиостанции, об отходе, как было уговорено, и отчаянно зажал голову руками. Радист совал ему какие-то таблетки, но его безостановочно рвало.

Вот тут и стали происходить с нами самые странные вещи. Сначала радиостанция уточнила, к той ли рощице мы отошли? Старлей, сквозь зубы сказал, что да. Отошли куда договаривались. Он тогда вообще мало что соображал. Нам приказали ждать. Связь прервалась.

Мы не теряли времени даром. Грунт лихорадочно выкидывался наружу. Никого подгонять не надо было, работали на совесть. Лихорадочно стучали лопаты. «Глубже! Скорей! Земля! Только она наша защитница, так было во все времена!». Кто-то, отбросив лопату, выбрасывал землю каской. Пот струился по лицам.

Минут через десять сержанты обнаружили, что обусловленная с начальством роща, осталась справа. Озерцо блестело, и было не спутать. Они попытались старшему лейтенанту объяснить, что не туда отошли, но Петров отмахивался. Они развернули карту и уверенно тыкали пальцем. Наконец до него дошло, или просто он сдался. Между позывами тошноты старлей потянул на себя радиостанцию. 14 кг железа и ламп, не торопились входить в рабочий режим. Пять минут прогрев, плавный гетеродин для автоматической подстройки частоты, оптическая шкала, перестройка приёмника по диапазону… Все-таки техника семидесятых. Время, время… шло, и оно было за нас.

Наверно есть бог на свете. Что тут началось!! Один залп «Градов» долбанул по сепарам. Не знаю, попали или нет, – далеко было. Зато три других сделали в дубовую рощицу, в которой должны были сидеть мы. Черный гриб, клубящееся облако, летящие с корнями стволы деревьев как пропеллеры разрезали воздух, падали обожженные поодаль. Все в клочья. Озера не стало! Оно испарилось.

Крик. Ужас. У нас волосы встали дыбом. Время не участвовало в событиях. Оно, как и все мы пребывало в шоке. Остановилось. Замерло как в кино. Все шло замедленно по кадрам.

Кто-то из наших подкинулся как на пружинах, побежал к месту взрывов и замычал. Бежал прямо в огонь.

– Стой! Стой дурак! – кричали мы вслед. – Ложись! Да скорей же!

Тут боец оглянулся, медленно, не понимая. Вспышка. Еще одна.

Его подняло в воздух и разорвало у нас на глазах, как мешок, набитый бумагой, и полетели клочья, которые успевали гореть в дымном вонючем воздухе. Поздно.

– Кто это был? – крикнул один из изюмских сдавлено и хрипло. – Зачем бежал?!

Вопросы остались без ответа. Что-то запоздало пролетело и упало рядом в крови. Взрывы продолжались чуть в стороне. Стелился дым. Запах взрывчатки резко бил в нос. Хотелось отвернуться, чтобы не видеть происходящее, но бойцы смотрели. Последние ветки опустились неподалеку. Взрывы прекратились так же внезапно, как и начались. Тишина повисла страшной пеленой, давила на уши.

Мы, просто охерели, это если очень мягко сказать. Выжженное до земли пространство с голыми редкими стволами. По краям продолжала гореть трава. Образовался квадрат бесформенный и страшный. Так пал пускают по жнивью. А если бы мы в нем находились? Заряды положили точно – для ракетной артиллерии это редкость. Долбили в одну точку, не меняя целеуказания. Знали куда бить. Командир роты тоже все понял, стоял бледный, не знал что делать, что нам сказать. А что тут скажешь. В одной лодке были, все произошло на наших глазах. Руки у него тряслись, он прижимал их к животу, и странное подобие улыбки искажало его лицо.

Не сепара, не мы больше не стреляли. Все успокоились.

– Толи х*плеты, толи что похуже! – чертыхнулся кто-то у меня за спиной. Я не обернулся.

– Да-аа, на ошибку не похоже!» – ответил я тому, кто был за спиной. Мне не хотелось поворачиваться. Я был как завороженный, загипнотизированный этим зрелищем. Оцепенение долго не проходило.

– Ох*еть! Вот теперь я понял, что такое война, – выдавил подошедший Новиков. – Мы живы, а могло быть и наоборот.

– Ты думаешь, мстят? – неуверенно спросил я.

– Кто ж об этом расскажет!? Но что-то мне это совсем не нравится.

– А я не верю.

– Я тоже, – вздохнул Новиков, – но совсем не в кайф в такой армии служить.

– Да их гадов, – гаркнул присоединившийся к нам Гаврилов, – сейчас надо прийти и пострелять тварей ползучих!! Он был красный и возбужденный, а когда говорил, слюна у него летела от злости.

– Артиллеристов или нацгвардов? – не понял я.

– Да всех подряд. – Он крепко сжимал кулаки и грозил в сторону леса, откуда летели снаряды. – Ну, суки! Доберусь! Дождутся!

– Прежде выяснить надо, – сказал я.