Бойцы разбрелись по лесу, срезали подходящего размера ветки. Главное было найти ствол с полукруглым ответвлением, что бы задействовать плечо. Соорудили подобие костыльков, забрали у инвалидов оружие, и пришлось идти с перерывами. Голодные и изможденные мы добрались в расположение части поздним вечером, и вид у подразделения был ужасающий – люди валились с ног, не все даже смогли найти силы поесть. Нацгварды смотрели на эту картину спокойно со скрытым злорадством, сплевывая через губу:
– Вояки хреновы! Ну да, лаптями торговать – образование нужно, а ноги в носки одеть – высшая математика! Не забудьте до сортира сбегать. Нам делать больше не хер, как за вами гавно убирать? Придурки!!
– Ё- маё!!! Ту Люсю!!! – громко шептал мне Паша Новиков. – Спрашивается, …*лять! Кто этих придурков пинками из палаток гнал!!!? Как всегда мы и виноваты во всем.
Глаза мои скользнули по шевелюре Новикова. Отпад.
Его мелированные волосы приобрели интересный цвет какао с молоком. Юдашкин бы точно позавидовал, если бы особо не принюхивался.
– Нас будут унижать, – сказал Гаврилов, – будут морды бить, издеваться… и они всерьез хотят, что бы мы защищали этот строй, эту Украину!?
– Причем здесь Украина и эта плесень!? – громко сказал я.
Я увидел, как лица пацанов дружно обернулись ко мне, но я продолжил:
– Что в советской армии не было беспредела старослужащих? Не было издевательств, побоев, самоубийств, самострелов? Эти комендантские роты, взводы новое изобретение? Да-а, налезли, пристроились скоты, чтобы под пули не лезть. Пользуются моментом. Но если ты достаешь банку с вареньем из погреба, а в ней сверху плесень, ты же не выбрасываешь ее. Собрал ложечкой аккуратно, и чистенькое стало. Ягодка к ягодке. Дедовщина была, есть и наверно будет, но от этого никто Родину не бросал. Я думаю это временное явление.
– Ой-ой-ой! Защитничек!! И флаг тебе в руки, – процедил Гаврилов. – Старайся. Пока тебе все зубы не выбили. А то медальку, какую вручат за доблесть, а ты в ответ не сможешь поблагодарить, не произнесешь священное: «Слава Украине!»
– Не стоит за меня волноваться, – хмуро возразил я. – Как-нибудь уж разберусь.
Ночь была тревожная не спокойная, артобстрел то приближался то удалялся, земля подрагивала, но мы ничего не чувствовали куда-то провалились. Перед рассветом к нам в расположение заехал большой зеленый грузовик. Он сминал траву в росе, и мокрые темные полосы полукругом вились за ним. Водитель выбрал для стоянки дальний уголок под липами. Это был кунг, каркасно-металлический фургон на базе КрАЗа, на крыше которого был установлен плоский бак с водой. Военная баня – счастье для солдата. Раздевалка, моечное отделение, парная. Топилась она печкой «буржуйкой» которая заканчивалась дымовой трубой. Внутри стены были отделаны, свежей вагонкой.
Нас запустили после нацгвардов и отведенных трех часов, подразделениям не хватило. Банщики, четыре срочника, ворчали, мы улыбались – баня это все! После бани и умирать не страшно!!
Я вышел в числе последних. Ребята кружком сидели на траве в тени лип. Тело дышало, все поры были открыты и души тоже. Вниманием как всегда владел неутомимый Моня. Голос его звучал уверенно звонко:
– … и в тот час, когда близнецы Дохманы вместе с Плешивым Брауном перлись в бордель-гостиницу Сашки Малявки на Мациевской, а Татарин Выча посылал портового боцмана Вратаски на государственном языке межнационального общения дальше Маяцкой стрелки – мама Лени с Канатной и биндюжники спокойно добрались до порта…
Слушатели были все во внимании. Его истории были бесконечны, как вода в ручье, зажигательны как огонь и приправлены перцем как весь одесский юмор. Птицы щебетали по мирному, а канонада была почти не слышна. Жизнь налаживалась, ну или так казалось.
***
Следующий день ознаменовался радостным событием. К Сашке Басаргину из второго взвода – я его немного знал, он жил в Червонозаводском, на Гончарной – приехала невеста с подружкой.
Кто не был в армии, тот не поймет – даже объяснять не надо. Все бойцы роты кто был не занят в карауле или хозяйственных работах, высыпали на аллеи между палаток.
– Господа! Имею слово сказать! – распалился Моня, пожирая барышень горящими глазами. – Это же не тюльки, это же прямо две дунайские селедки!!! Спрашивается вопрос – когда успел?!
Девушек встречали как инопланетных существ. Казалось, красивей их не было на свете – такие две Мэрилин Монро дефилировали по палаточному Бродвею и ловили наши восторженные взгляды. За ними, как гусь, шествовал майор и нес их поклажу: пару сумок и курточки.
– Старый, старый… а лицо как у мартовского кота – сказал кто-то с соседней палатки.
– Точно. Пенек трухлявый, а будто медом его помазали.
В палатку они не пошли: где там разместиться, и запах там был соответствующий, носочно-ботиночный не смотря на проветривание, – а сели на травку на плацу. Вся рота стояла у своих палаток и смотрела на чудесное представление.
Сашка блестел золотой фиксой и сиял как начищенный медный пятак.
– Пока мы как «адиёты» обливаясь потом, отдыхали в Ямполовке, – с невозмутимым видом просвещал нас Моня, – у нас в лагере некоторые таки не тратили время даром. Нарушив наш боевой настрой и никого, не предупредив, Лександр Батькович пригласил двух роскошных фиф. Это вам не какие-то крашенные подзаборницы. Кстати, справочка. Фифа – мадам, искренне считающая себя мисс Мира безо всяких там лишних конкурсов красоты. Но это даже не фифы!! Я дико извиняюсь! Это конечно фифочки, которые полностью разделяют эту точку зрения мадам, но еще до замужества.
– Хороши лярвы! – мечтательно согласился Новиков закатывая глаза.
– Щёбы я так жил! Аж страшно наверно рядом идти по прошпекту, как дефилировать с кучей ассигнаций в картофельной сетке.
– Ну, кому-то же они достаются? – вздохну Гаврилов, смешно наморщив лоб.
– Фигня! Плавали, бывало, – процедил сплевывая Новиков. – Хотя лучше лежать с прежней телкой, чем с новой болезнью.
Моня собрал глаза кучкой на переносицу, потрогал нос и улыбнулся:
– Разве я говорю: нет?
Представление закончилось распитием бутылочки белого сухого Real Forte. Майор милостиво разрешил по такому случаю и сам присоединился.
– Godbye! девчонки! Как мы тут скучаем без вас! – крикнул кто-то, когда они уходили.
Это было правдой. Этот кто-то сказал за всех нас.
***
В течение недели в лагере установилось относительное спокойствие, но нацгвардов это не устраивало. Каждый вечер они вколачивали нам, что мы на крючке у комендантского взвода а его задача воспитывать нас всеми возможными методами. Самый иезуитский способ заключался в следующем: они любили неслышно красться по дорожкам среди палаток или тайно подобраться к курилке. Особенно их раздражало, если откуда-то звучал смех.
– Хорошо живется паскудам! – беленились они, и казалось руки у них дрожали от негодования.
Тихо, обязательно тихо, воспитатель говорил, скорее, шептал под нос:
– Слава Украине!
Если мы не подскакивали и не рапортовали:
– Героям Слава, – возвращался и говорил, что вечером будет политинформация на плацу. Плац – это поляна за оружейкой. Политинформация – будут избивать, нещадно до членовредительства. В таких случаях лучше было падать. Пока нацгвард, не сбивал с ног, не успокаивался. Такая натура. Если кто-нибудь из куривших в курилке не приходил, все равно узнавали об этом и били всю палатку, где жил тот, кто не пришел. «Слава Украине – Героям Слава!» Это ты должен крикнуть даже ночью на автомате, когда бы тебя ни разбудили. «Слава Украине – Героям Слава».
– А что если колючей проволокой обмотать – сказал Гаврилов, – и боевых гадюк им запустить.
– Таки да… ну вот почему они, когда маленькими еще были, не сдохли? – соглашался Моня – Насколько в этом мире было бы меньше проблем и зла!
Я нашел минутку, позвонил домой:
– Привет мама! Как вы там? … Понятно. Мы уже в части. У нас все хорошо. Сегодня давали манную кашу. Это кошмар, ты знаешь, как я ее люблю. … Да, конечно. … Да, здоров. Может, даже поправился. Не курорт – но жить можно.
Время летело, свободных минут не оставалось, и это было хорошо. Если задумываться обо всем было бы тяжелее.
Один фрукт из нашей палатки, Козьменко, начал заигрывать с нацгвардами. Его часто наблюдали в их окружении. Он шестерил, оказывал им мелкие услуги, а перед нами напротив ходил с надменно брюзгливым выражением лица, неопределенно на что-то намекал. В конце концов, наша неразлучная команда, собралась его проучить. Подкараулили уклониста на выходе из туалета, накинули на голову его же одеяло и молча хорошо отвалтузили. Парня как подменили. Он оказался понятливый. Вновь стал как все, а нацгвардов стал избегать за километр.
Сегодня к полудню, когда стало особенно припекать, приехали волонтеры из организации «Волонтерский десант». Хлопцы нормальные, но почему-то не в армии. Привезли продукты, в основном рыбные и мясные консервы, сигареты «Максим», теплые вещи, талисманы. Талисманы нам были особенно нужны. Хорошо бы намоленные! Одного парня я запомнил – это был Николай, голубоглазый с рыжей бородкой и кликухой – «Ник». «Хороший позывной, можно было бы себе взять» – подумал я. Он носил красную нить на запястье правой руки и верил, что она поможет стать неуязвимым.
– Считается, что через камень можно обрести силу и стать хозяином своей судьбы, но я предпочитаю нить! – говорил очень серьезно и вдумчиво Николай.