Страна расстрелянных подсолнухов

Не успели оглянуться, как оказались на месте. Облупленная казарма была похожа на тюрьму. КПП со звездами на скрипучих выдвижных воротах, бравурная музыка из железных репродукторов, нары в три этажа, но светлые просторные классы из белого силикатного кирпича.

– Прибыли! – тоскливо сказал кто-то.

– А встречают с музыкой! – добавил другой.

– Может, так и проводят!? – невесело и глупо пошутил первый.

«Это уже будет не важно» – подумал я. Прошел слух, что солдаты срочной службы не будут участвовать в силовых акциях. Их задача на весь период только охранять, ходить в караулы.

– Хорошо бы так, но уж очень сомнительно, – сказал Димка Гаврилов. Он прежде работал фрезеровщиком во 2-м цехе.

– А почему нет, – вступил в разговор Новиков, красавчик из ОТК. – Это тоже служба. Дело ответственное, без этого никуда.

– Ага! Держи карман шире! – сказал Гаврилов и недобро посмотрел на Новикова. Он наверно не очень почитал смазливых мальчиков, но на войне все равны. С Новиковым я сталкивался раньше. Мне он нравился, без выкрутасов. Он не был виноват, ему такая внешность досталась от природы.

Первая ночь на новом месте прошла нормально, если не считать, что обрушились нары второго этажа и слегка повредили тех кто спал на первом. Удалось временно устроиться на полу на продавленных матрасах. Надо было привыкать к трудностям, толи еще будет.

Занятия проходили в бывшей ленинской комнате. Утраченный иконостас членов политбюро выдавали светлые квадраты на противоположной стене. Сиротливо торчали латунные гильзы пустых флагштоков. До новых знамен руки еще не дошли, но это никого не смущало. Два дня грели мозг «воспитатели» с эстонским акцентом Армас и Отто. Холеные, но тупые как все эстонцы, только гонору хоть отбавляй.

– Когда эстонцы учили украинцев? Кто это придумал? – тихо спрашивал Гаврилов.

Я разводил руками:

– Спроси что полегче.

В основном эстонцы изощрялись про Рашку злостную и коварную. Юго-восток раскалывает Великую Украину, войска Рашки заняли нашу землю, а сепаратистов там всего ничего. Мирных жителей почти нет, а те, что есть, помогают русским. Агрессоры, нарушители и прочая байда.

– У них можно подумать в голове летает голубь мира с пальмовой веткой в клюве? – шептал Гаврилов.

Все речи были, конечно, на ломанном русском и в час по чайной ложке.

– Пашаалуста, зат-т-т- умайтесь, ком-мму выгоден ф-фнутренний конф-фф-ликт на Украине?

– И, правда, кому? Рафинадные вы наши?! – шутили пацаны, смотря на их блестящие сытые лица и холодные глаза из-под очков. «Эстония красивая страна, – подумал я – Никогда не был. Неплохо бы заглянуть после войны. Таллинн. Башни, флаги, чистый воздух и море. Теперь все делилось на до, и после войны».

В курилке мы ржали, трепали анекдоты про доблестных эстонцев:

– Эстонцы заявили об увеличении армии в полтора раза, – рассказывал Новиков. – Но возникла проблема, – она теперь не помещается в лифте.

– Эстонцам рассказали анекдот про то, какие они тормоза, – говорил Гаврилов. – Они обиделись. Надулись. Правда, на следующий день.

Наши лица светлели. Мы знакомились. Перекидывались на первый взгляд ничего не значащими фразами. Говорить о фронтовом братстве было конечно рано, но ребята присматривалась, друг к другу. Там впереди была война. Кто друг? На кого можно опереться?! Лучше если ты не один.

Обидно. Июнь! Благодатная пора. Почему не осень!? Мы до отупения ходили строем по плацу и пели гимн Великой Украины. Потом неделя на комплектование и отправка. Все быстро, скоропостижно. Даже из автоматов толком на стрельбище пострелять не дали.

– Не х*й патроны переводить! На сепарах потренируйтесь, – напутствовали преподаватели с толстыми мордами и наушниками на голове, из «западенцев».

– Сидят жопой в тепле, пока рагули нэньку защищать должны! – горячился в курилке Нестор Захарук родом из Черновцов. – Неплохо бы их всех гамузом собрать, да туда! Почему не воюют, инструкторы… мать их? Не покажут пример!? Их, ссыкло хохляцкое, нэнька борщом кормила, а они хер на нее кладут! Нашли в нас заступников!!

«Нестор Нестор. Так было всегда!»

Отправили не всех, – нас троих, заводчан, Пашу Новикова, Димку Гаврилова и меня отобрали. Полковник Шпичук – толстый постоянно потеющий мужчина – лично ходил, опрашивал, кто что умеет. Ему мы понравились.

– Чрезвычайная ситуация! Чрезвычайная ситуация! – через слово с трудом повторял Шпичук, ломая язык, и сморкался в несвежий платок размером в простыню.– Надо помочь в ликвидации последствий паводка.

Мы упросили его присоединить к нам еще Моню Лопушинского – нормировщика 14-го цеха, бывшего одессита. Так создалась наша маленькая группа.

– Было у мамы два сына, – самокритично говорил Лопушинский и улыбался обеззараживающей доброй улыбкой, – один умный, а второй – Моня!

Человек, который может так пошутить над собой, вызывал невольное уважение.

Утром, вчетвером, на черной Волге, которая была нагрета как душегубка, мы отправились в дачный кооператив «Синие дали». Багажник доверху набили консервами и сухпайками со склада. Полковник командовал погрузкой и махал пухлой ручкой:

– Еще! Еще хлопцы.

– Да рессоры выдержат ли?! – сомневались мы.

– Они привычные. Выдержат, – успокаивал полковник и протирал лысину грязным платком.

– Я вас умоляю, – трендел Моня, – он таки, правда, самый настоящий полковник? А я бы ему больше майора не дал. Хотя такой амбал, мог бы и работать.

– Он не амбал. Просто у него живот на шестом месяце, – заметил я. – А это легкий труд по КЗОТу.

– Кзоту-моту!? Не делайте мне беременную голову. Зачем я с вами согласился.

– Один ты Дартаньян!? – улыбался я.

– Разве я говорю, нет?!

– Да. Только поздновато родился.

***

Дорога петляла. Лещина, калина, боярышник перемежались с ольхой и вербой. Вода только сошла, а местами еще стояла в низинах. Местные называли эти дачи «Прокурорскими». Это больше соответствовало действительности. Контингент был соответствующий старорежимный с семидесятых. Как туда затесался полковник, оставалось только гадать.

Северский Донец в этом месте отрезал часть берега, образуя небольшой остров и протоку, заросшую серебристым тополем. Кооператив располагался на самом острове. В результате разлива вода прорвала нижнюю дамбу, размыла мост и пошла в обратном направлении, затопляя дома, дороги, остатки горелого осинового леса, но пик половодья уже прошел.

– Эх! Разве это волны? – восклицал Моня, увидев снующие буксиры и подтопленные берега. – Вот до войны были волны! … Разве это река? Вот до войны была река – брульянт чистой воды. А теперь в нем плавает не меньше говна, чем в канализации.

По сути, он был прав. Очистные в связи с войной, работали кое-как.

Дача Шпичука была построена с размахом, но по совковым стандартам. Мансардная шиферная крыша повергала в уныние. Бросалось в глаза, что кирпичную кладку вели не квалифицированные каменщики, а, скорее всего такие же, как мы специалисты в погонах. Пляшущие кирпичи по низу пришли в негодность, а отмостка отстала от стен.

– Так себе халабуда! – «заценил» Моня, скривив на бок рот. – Фазенда трудящихся времен окончательного построения социализма.

– Не парься, – усмехнулся я, – мы тут не надолго.

– И здрасьте вам! – поднял палец Моня. – Куда рыпаться. Зачем спешить?