Страна расстрелянных подсолнухов

– Зачем мне деньги?

– Я нiкому не скажу, даже батьке. Просто вiзьми если потребно.

– Я хорошо зарабатываю, ты же в курсе.

– В курсi. Но ты должен знать, если тобi понадобятся деньги, ты можешь всегда до мене обратиться.

– Хорошо. Спасибо. Но пока не надо, … – я, побарабанил по столу пальцами, вздохнул. – Ну, в общем, …в общем… Это не то, что ты подумал. Просто я хочу, что бы в нашей стране жилось лучше.

Дед внимательно и вопросительно посмотрел на меня.

– Да, – сказал я, – я за настоящий капитализм, рыночную экономику, а не ту пародию, что есть сейчас. Что бы у тебя дед была достойная пенсия, у меня возможность ездить по всему миру, ну что бы все было, и мы не прозябали в этом болоте.

– Ты думаеш, що капiталiзм сделает тебя богатым? За редкiсним исключением чистильник обуви все равно остается чистильником обуви, а селянину, который рве жилы на полях, нiхто не буде платить мiльйони.

«Надо купить ему хорошие ботинки, – подумал я. – Правда он никуда не выходит. Но обязательно надо приобрести. Кожаные из телячьей кожи. Добротные, которых у него никогда не было.»

Он помолчал и добавил:

– Може, ты решишь, що я замшелый, выживший из ума старик, но я уверен, что нi Нiмеччина, нi Америка, не даст лишний пфенiг на развитие Украiни. Там привыкли iх считать.

«На Сумской я видел приличные, – вспомнил я. – Эти уж совсем ни куда не годятся. Только будет ли он их носить? Смажет рыбьим жиром, положит до лучших времен».

Я не стал углубляться, посвящать его в свои дела. Все-таки мы были из разных поколений. Впереди была улица, свобода, манящая неизвестность. Разве он мог понять меня.

А ветер перемен дул в наши паруса. Дело спорилось..

Мы в Харькове не чувствовали себя одинокими. Единомышленники в столице тоже не сидели, сложа руки. Горели шины на Европейской площади, … на Крещатике были захвачены административные здания, окружен центр Киева – все были заражены вирусом свободы. Острые репортажи. Накал страстей.

Мы дорогой обменивались мнениями с Лысаком, перебивали друг друга:

– Леха слышал!?

– Да!

– А это?

– Еще вчера, а ты?

– Во блин дают!

Меня эти картины пленяли: захваченные повстанцами здания, запах горящих на площади костров, все эти люди, воодушевленные идеей свободы.

– Чорнi брови карi очi, Януковича не хочу! – скандировали нетерпеливые.

Мы «скованны одной цепью»… Эта мысль окрыляла, придавала силы и энергию.

И случилось самое невероятное – Майдан победил! Это было неожиданно. Казалось, у массовых многомесячных протестов были призрачные шансы на победу. Но это случилось в один день. Мы чудесным образом проснулись в другой стране… Європа ми з тобою. Люди в эфире восторженно зажигали, и лица у всех были просветленные: «Украина получит от ассоциации с Европой невиданные блага!! Она будет европейской цивилизованной страной, где будут обеспечены все права и свободы. Нас ждут новые социальные стандарты, резкое повышение заработной платы, пенсий, всех социальных выплат!

Радио не отставало. Новости опережали одна другую.

– Сделай погромче! – просил Лысак.

– Наконец-то. Наконец-то! – непроизвольно произносил я, и Леха не менее ошарашенный вторил мне:

– Не зря, не зря мы все вечера пропадали! Получилось!! – и с силой хлопал по плечу так, что я чуть не отпускал руль.

– Потише ты чертяка! Врежемся. Не доживем.

– Извини! Уже дожили. Почти…

Это «почти» казалось не существенным, вон за тем поворотом, или за тем. Изменения начнутся, они не могут не начаться в самое ближайшее время, и мы их первые почувствуем. Вдохнем полной грудью.

***

Дома я стал появляться еще реже. Мать, наглаживая мне очередную рубашку, осторожно интересовалась:

– Рома, ты все с Леной ездишь или как?

– Или как… или как… – бросал я, хватая на бегу что-нибудь вкусненькое из холодильника.

На кухне призывно шкворчало сало, но ждать было некогда.

Мать работала плиточницей на заводе железобетонных изделий. Труд был не легкий. Наклеивала ленты с мелкой кафельной плиткой на стеновые панели. В цехе было полутемно, постоянно гуляли сквозняки, когда заезжали грузовики, пахло сырыми плитами и сваркой.

– Все носишься и носишься, поесть нормально некогда. Испортишь желудок.

– Вот для того и ношусь мама, чтобы у тебя, наконец, появилась нормальная человеческая работа. Сколько можно свое здоровье на этом проклятом ЖБИ гробить.

– Да я уже привыкла. Всю жизнь на одном месте. Первые три года только плакала, тяжело было. Девчонка совсем была. А на заводе фуфайка, бетон, сапоги-кирзачи и мужики в три этажа кроют. А втянулась, привыкла, не стала обращать внимания, человек ко всему привыкает.

– Все изменится. Обязательно!

– Как изменится?! Квартиры все равно будут строить. Людям наш труд в радость. Представляешь, что такое въехать в новую квартиру? Это ни с чем не сравнить!

– Ну ладно, я побежал мам!

– Беги, беги.

Я жадно ловил передачи. Что-то трепетало внутри. Казалось, я первый раз шел на свидание. Я радовался, что этот якорь – Янукович, что тормозил наш корабль, позорно бежал. Что коррупционеров, непременно выявят и пригвоздят к позорному столбу. Но поделиться мог только со своим напарником.

– Леха! Мы хотели перемен – и они пришли! Главное мы творцы перемен. Мы делаем историю! Оказывается, нет ничего невозможного.

В Харькове было не спокойно. Народ бурлил. Градус злости повысился. Работы прибавилось. Дед, сидя на скамейке у калитки, подслеповато щурился, посматривал на меня, как я собираюсь.

– Рома! Опять поiхав??

– Ага.