Ткачи

Несколько секунд комната остается пустой. Слышен странный шум и треск, а затем – громкое «ура». После этого наступает тишина. Проходит еще несколько секунд. Затем слышно, что кто-то тихо и осторожно поднимается во второй этаж. Доносятся чьи-то робкие отрывочные возгласы: «Налево! Наверх! Т-с-с-с-с. Тише, тише! Чего толкаешься? Эвона! Вот так штука! Теперь пир на весь мир! Да идите же!» Несколько молодых ткачей и ткачих появляются в дверях, ведущих в прихожую, и, не решаясь войти; подталкивают друг друга. Но робость их быстро исчезает. Жалкие, обтрепанные, болезненные фигуры постепенно наполняют комнату Дрейсигера и залу. Вошедшие сначала с любопытством рассматривают обстановку, а затем ощупывают ее руками. Девушки садятся на диваны и любуются на себя в зеркале. Некоторые становятся на стулья, чтобы лучше рассмотреть картины или снять их со стены. В это время через дверь входят все новые и новые фигуры, такие же жалкие.

Первый старый ткач. Ну, теперь уж довольно! Внизу такая штука началась, что того и гляди, все наше дело погибнет. Этакое сумасшествие! Ни смысла, ни толку! И выйдет в конце концов из всего этого очень скверная штука. Кто еще не совсем голову потерял? Пусть-ка тот лучше уходит по добру по здорову… Уж я-то в такие безобразия никогда носа не суну.

Появляются Иегер, Бекер и Виттих (последний с железным ведром в руках), Баумерт и несколько молодых и старых ткачей. Они врываются целой толпой, словно гонясь за кем-то, кричат, перебивая друг друга.

Иегер. Куда он девался?

Бекер. Где этот господин?

Баумерт. Нам плохо – пусть же ему будет еще хуже!

Виттих. Попадись-ка он нам.

Второй молодой ткач (входит). Его и след-то уж простыл!

Все. Про кого это говорят?

Второй молодой ткач. Да про Дрейсигера же!

Бекер. А Фейфер тоже удрал?

Голоса. Ищите Фейфера! Ищите Фейфера!

Баумерт. Эй, Фейферишка, сюда! Ты здесь ткачей можешь измором взять!

Толпа смеется.

Иегер. Все равно, братцы! Коли мы самого Дрейсигера не найдем, все же его по миру пустим!

Баумерт. Пусть сделается таким бедняком, вроде как церковная мышь. Пусть и вправду идет по миру.

Толпа бросается в залу с явным намерением произвести погром. Бекер становится перед толпой и старается ее удержать.

Старый Анзорге (входит. Сделав несколько шагов, он останавливается, оглядывается с недоверием вокруг, качает головой, ударяет себя по лбу, говорит): Кто я такой? Я – ткач, Антон Анзорге! Ты, Анзорге, не с ума ли сошел? А очень просто! Голова у меня кругом идет, словно колесо. Ты, Анзорге, что здесь делаешь? А то и делаю: где веселье, там и я. Куда же ты пошел, Анзорге? (Снова ударяет себя рукой по лбу несколько раз.) А я ведь и вправду рехнулся! Ни за что ручаться не могу! Как будто у меня в голове не совсем ладно. А ну вас ко всем чертям! Убирайтесь вы!.. (Пауза.) Валяй во всю! (С громким криком бросается в залу. Толпа бежит за ним, с гиком и хохотом.)

Действие пятое

Действующие лица

Бекер

Мориц Иегер.

Старый Баумерт.

Виттих.

Хорниг.

Старый Хильзе, ткач.

Его жена.

Готлиб, его сын.

Луиза, жена Готлиба.

Мильхен, их дочь.

Шмидт, фельдшер.

Молодые и старые ткачи и ткачихи.

Деревня Ланген-Билау. Комната старого ткача Хильзе, низкая и тесная. Налево – окно, перед окном ткацкий станок; направо – кровать, к ней придвинут стол. В правом углу печь с окружающей её скамейкой. Вокруг стола на кровати и на деревянной скамье сидят: старый Хильзе, его жена – слепая и почта глухая старуха, его сын Готлиб с женой Луизой. Хильзе читает утреннюю молитву. Между столом и станком стоит мотальное колесо с мотовилом. На почерневших балках разные ткацкое принадлежности. С балок свешиваются длинные мотки пряжи. По всей комнате разбросан разный хлам. В задней стене дверь в сени. Против этой двери в сенях другая открытая дверь, через которую видна такая же бедная комната, как и первая. Сени вымощены булыжником; штукатурка стен в сенях местами обвалилась. Полуразвалившаяся деревянная лестница ведет из сеней на чердак. Видна часть корыта, пристроеиного на деревянной табуретке. Всюду разбросано старое рваное белье и разная нищенская домашняя утварь.

Старый Хильзе (бородатый, коренастый, но сгорбленный и одряхлевший от старости, работы, болезней и всяких тревог, однорукий инвалид. У него мертвенно-бледное лицо с заострившимся носом и характерные для ткача ввалившиеся воспаленные глаза; он весь – кожа, да кости, да жилы. Члены его постоянна трясутся. Поднимается вместе с сыном и невесткою и произносит следующую молитву). Всеблагой боже, как возблагодарить нам тебя за то, что ты, по великому милосердию твоему, сжалился над нами и сохранил нас и эту ночь? За то, что и в эту ночь с нами ничего не случилось? Неизреченно милосердие твое, господи, а мы несчастные, порочные, грешные люди; мы не достойны даже того, чтобы ты раздавил вас ногой своей, – вот какие мы грешные и испорченные. Но ты, отец наш небесный, все же не отворачиваешься от нас ради возлюбленного сына твоего, господа нашего и спасителя Иисуса Христа. «Кровь его и правда его – украшение и одеяние мое». И если мы иногда становимся малодушными под ударами карающего бича твоего, и если очень уж пылает горнило очищения нашего – то снизойди к нам и отпусти нам прегрешения наши. И дай вам терпение, отец наш небесный, дабы мы, испив до дна чашу страданий наших, приобщились к блаженству твоему. Аминь.

Старуха Хильзе. Ну, отец, и хорошие же молитвы ты всегда сочиняешь!

Луиза идет к корыту, Готлиб уходит в заднюю комнату.

Старый Хильзе. А где же девчурка?

Луиза. Она пошла в Петерсвальде к Дрейсигеру. Вчера вечером она ведь намотала еще целых два мотка.

Старый Хильзе (говорит очень громким голосом). Ну, мать, теперь я принесу тебе мотальное колесо.

Старый Хильзе. Принеси, принеси, старик.

Старый Хильзе (ставит перед ней колесо). Эх-ма! С радостью бы за тебя поработал я сам!

Старуха Хильзе. Нет, чего еще! А мне-то куда бы тогда время девать?

Старый Хильзе. Дай-ка я тебе пальцы оботру, а то, чего доброго, пряжу замаслишь. Слышишь? (Он вытирает ей тряпкой руки.)

Луиза (стоя у корыта). Разве мы жирное ели, что ли?

Старый Хильзе. Коли у нас нет сала – ешь сухой хлеб, коли нет хлеба – ешь картошку, а коли и картошки нет – ешь отруби.

Луиза (с сердцем). А если у нас муки нет, то мы сделаем так, как Венглеры внизу сделали, – пойдем искать, где дохлая лошадь живодером зарыта. Выкопаем ее и проживем падалью недельку-другую… Так хорошо будет, как думаешь?

Готлиб (из задней комнаты). Что ты там болтаешь?

Старый Хильзе. Уж ты лучше меня не трогай о своими безбожными речами. (Подходит к ткацкому станку и кричит). Не поможешь ли мне, Готлиб, – несколько ниток надо продеть!

Луиза (стоя у корыта). Готлиб, иди помоги отцу!

Входит Готлиб. Вместе со стариком он принимается за трудную работу натягивания основы. Нитки пряжи продергиваются через отверстия бедра по станку. Но только что они начинают, как в сенях показывается Хорниг.