Ткачи

Хозяин старается остановить пение, но никто его не слушает. Виганд затыкает уши и убегает. Во время пения следующего куплета все поднимаются и идут вслед за Виттихом и Бекером, которые кивками и знаками приглашают всех следовать за собой.

Здесь Дрейсигер – палач и князь –
Царит средь бедности унылой,
Один пирует, веселясь,
Над нашей жалкою могилой.
Так будьте ж прокляты, злодеи,
Пока проклятья мы лишь шлем,
Но час придет – и ваши шеи
Веревкой с петлей обовьем.

Большая часть ткачей поет этот куплет уже на улице, только некоторые молодые ткачи еще расплачиваются с хозяином около стойки. В конце следующего куплета в комнате остаются Вельцель, его жена, его дочь, Хорниг и старый Баумерт.

Напрасны просьбы и моленья,
Напрасны жалобы врагам.
«Не хочешь – так умри ж в мученьи», –
Ответ голодным беднякам.
Взгляните же на их страданья,
Взгляните же на их нужду,
И если нет в вас состраданья,
Не здесь вам место, а в аду.
Да, состраданья! Это чувство
Поймет ли сытый господин?
Ему понятно лишь искусство
Драть десять шкур с рабочих спин.

Вельцель (со спокойным и равнодушным видом убирает стаканы). Что это они сегодня словно с цепи сорвались?

Старый Баумерт собирается уходить.

Хорниг. Скажи мне, пожалуйста, Баумерт, что это они затевают?

Старый Баумерт. Они хотят идти к Дрейсигеру – пусть-ка он увеличит плату за работу.

Вельцель. Неужто и ты принимаешь участие в этих глупостях?

Старый Баумерт. Видишь ли, Вельцель, ведь я не один. Молодежь затевает, а старикам отставать не приходится. (Уходит, несколько смущенный).

Хорниг (поднимается). Ну, будет чудо, коли дело здесь не дойдет до беды.

Вельцель. И старики туда же тянутся, совсем с ума сошли!

Хорниг. Каждый человек своего добивается!

Действие четвертое

Действующие лица

Бекер.

Мориц Иегер.

Старый Баумерт.

Анзорге.

Дрейсигер.

Пфейфер.

Виттих.

Кутче.

Фрау Дрейсигер.

Киттельгаус, пастор.

Фрау Киттельгаус.

Вейнгольд, кандидат теологии, учитель в доме Дрейсигера.

Хейде, исправник.

Кучер Йоган.

Старые и молодые ткачи и ткачихи.

Петерсвальдау. Комната в квартире фабриканта Дрейсигера. Роскошное помещение, меблированное весьма неуютно в стиле первой половины девятнадцатого столетия. Потолок, двери и печи белого цвета, рисунок обоев полосатый с мелкими цветочками, холодного, свшщово-серого тона. Мягкая мебель красного дерева с роскошной резьбой обита красной шелковой материей; шкафчики и стулья, также красного дерева, распределены следующим образом: направо, между двумя окнами, полузавешенными красными шелковыми занавесями, стоит старинное бюро в виде шкафа, передняя стенка которого может откидываться вперед, образуя таким способом письменный стол, против бюро – диван, недалеко от дивана – железный денежный шкаф. Перед диванам стол, стулья и кресла, на задней стене шкаф с оружием. На стенах множество плохих картин в золотых рамах. Над диваном висит зеркало в золотой раме в стиле рококо. Налево одностворчатая дверь ведет в прихожую; открытая двустворчатая дверь в задней стене ведет в залу, такую же неуютную и отделанную с той же безвкусной роскошью. В зале сидят две дамы – фрау Дрейсигер и фрау Киттельгаус; обе заняты рассматриванием картинок. Там же пастор Киттельгаус, разговаривающий с учителем, кандидатом Вейнгольдом.

Киттельгаус (приветливый человечек маленького роста; входит, оживленно беседуя с кандидатом, в переднюю квмнату. Оба курят. Пастор осматривается, как бы ища кого-то глазами, и, не найдя никого, покачивает головой). В этом нет ничего удивительного: вы молоды. В ваши годы и мы, старики, придерживались если не таких же взглядов, какие у вас, то, во всяком случае, весьма сходных, да. Мало того, есть что-то прекрасное в этой поре юности – во всех этих высоких идеалах, г[осподи]н кандидат. Но, к сожалению, они очень мимолетны – мимолетны, как апрельское солнце. Вот поживите-ка с мое. Если в течение тридцати лет по пятьдесят два раза в год, не считая праздников, приходится произносить с кафедры проповеди, то в конце концов поневоле станешь несколько спокойнее. Когда и вы поживете с мое, г[осподи]н кандидат, вы припомните мои слова.

Вейнгольд (19-тилетний юноша, высокий, худой, с длинными белокурыми волосами). При всем моем уважении к вам, г[осподи]н пастор, я все-таки… мне кажется, что существует известное различие в натурах.

Киттельгаус. Милейший г[осподи]н кандидат, каким бы беспокойным духом вы ни обладали (тоном мягкого упрека), а дух у вас очень-очень беспокойный, как бы резко и ретиво вы ни осуждали ныне существующие общественные отношения – все это в вас уляжется. Конечно, я не отрицаю, что и в нашей пастырской среде есть люди, которые и в довольно пожилом возрасте еще способны на чисто юношеские увлечения. Один проповедник проповедует, например, против заразы пьянства и устраивает общества трезвости, другой сочиняет воззвания, которые, нужно отдать справедливость их автору, нельзя даже читать без некоторого волнения. Но что же достигается всем этим? Там, где среди ткачей существует нужда, она от этого не уменьшается, но зато общественному спокойствию наносится несомненный ущерб. Да-да, невольно хочется сказать: пусть каждый остается при своем деле: сапожник знай свои колодки, а ты, призванный пещись о душах, оставь попечение о желудках! Проповедуй лишь слово божие, а обо всем прочем предоставь заботиться тому, кто дает птицам небесным и кров, и пищу и кто печется о полевой лилии. Однако я положительно желал бы знать, куда девался наш любезный хозяин?

Фрау Дрейсигер (входит в переднюю комнату в сопровождении фрау Киттельгаус. Фрау Дрейсигер – не дурная собой тридцатилетняя женщина крепкого и сильного телосложения. Невольно бросается в глаза некоторое несоответствие между ее манерами и произношением, с одной стороны, и ее роскошным туалетом – с другой). Вы совершенно правы, господин пастор. Вильгельм всегда так: уж если ему что-нибудь взбредет на ум, он и убежит, ни слова не говоря, а я и сиди одна. Я уж сколько раз выговаривала ему это. Но ведь с ним что говори, что не говори – все равно не слушает!

Киттельгаус. Ах, дорогая фрау Дрейсигер, на то он и деловой человек.

Вейнгольд. Если я не ошибаюсь, в нижнем этаже что-то случилось.

Дрейсигер (входит, красный и взволнованный). Ну, что ж, Роза, кофе подан?

Фрау Дрейсигер (недовольным тоном). И где это ты вечно пропадаешь?

Дрейсигер (мимоходом). Ах, ты ничего не понимаешь.

Киттельгаус. Простите, г[осподи]н Дрейсигер, у вас какая-нибудь неприятность?