Ткачи

Анна Вельцель (миловидная молодая девушка лет 17-ти с прекрасными рыжевато-белокурыми волосами, опрятно одетая) сидит за столом, покрытым скатертью, и вышивает. Она подняла голову и прислушивается: вдали детские голоса поют похоронный напев.

Мастер Виганд (столяр в рабочей блузе) сидит за тем же столом, где и Анна; перед ним кружка баварского пива. Судя по его наружности, можно сказать, что он прекрасно понимает ту истину, в силу которой «кто хочет добиться на этом свете кое-какого благополучия, тот должен быть хитрым, проворным и неуклонно преследовать свои цели».

Коммивояжер сидит за круглым столом посреди комнаты и ест бифштекс. Это человек среднего роста, хорошо упитанный, в прекрасном расположении духа, живой и несколько нахальный. Одет по моде. Его дорожные вещи – саквояж, чемодан с образчиками и плюшевое одеяло – лежат около него на стульях.

Вельцель (подает коммивояжеру кружку пива, обращаясь к Виганду). Сегодня в Петерсвальде черт знает что творится!

Виганд (резким голосом, напоминающим звук трубы). Ведь сегодня у Дрейсигера сдают работу.

Фрау Вельцель. Раньше в эти дни никогда не бывало такого шума.

Виганд. Ведь Дрейсигер берет 200 новых ткачей; должно быть, оттого и шумят.

Фрау Вельцель (продолжает гладить). Да-да, все дело в этом. Уж если ему понадобилось двести, то наверное пришло шестьсот. У нас здесь этой породы достаточно.

Виганд. Да, черт возьми, их здорово много. Уж, кажется, чего хуже им приходится, а смотришь – они все еще не перевелись и никогда не переведутся. Детей рожают на свет, без конца, никакой работы на них не напасёшься.

Звуки похоронного пения становятся слышнее.

К тому же еще эти похороны. Ведь ткач Нентвиг умер.

Вельцель. Он долго тянул, бедняга. Уж он несколько времени ходил бледный как смерть и худой как скелет.

Виганд. Поверишь ли, Вельцель? Мне еще никогда не приходилось сколачивать такого маленького и узенького гробика для взрослого человека. Ведь покойный весил всего каких-нибудь два пуда.

Коммивояжер (жует). Я только одного не понимаю… Куда ни посмотришь, какую газету ни возьмешь в руки, везде читаешь самые страшные истории о нищете ткачей; из всего этого выносишь впечатление, что здесь люди уж наполовину перемерли с голоду. А вот посмотрите на такие похороны. Я только что был в деревне. Играет музыка, идут школьный учитель и его ученики, потом пастор, а за ним толпа народа. Господи боже ты мой! Точно китайского богдыхана хоронят. Ведь вот могут же платить за все это… (Пьет пиво. Ставит кружку на стол и говорит весело и развязно, обращаясь к Анне.) Ведь верно, барышня? Правду я говорю?

Анна сконфуженно улыбается и усердно продолжает работать.

Наверно, вы вышиваете туфли для папаши.

Вельцель. Ну, нет, я не охотник до таких вещей.

Коммивояжер. Скажите, пожалуйста. А я бы с радостью отдал половину своего состояния, если бы барышня вышивала эти туфли для меня.

Фрау Вельцель. Мой муж не понимает толку в таких работах.

Виганд (несколько раз покашливал, двигал своим стулом и собирался заговорить). Господин изволил превосходно выразиться насчет похорон. Ну скажите же, барышня, разве так хоронят маленьких людей?

Коммивояжер. Да-да, вот и я то же самое говорю… Ведь каких денег все это стоит! И откуда только эти люди берут деньги?

Виганд. Покорнейше прошу извинения, господин; это ужасное непонимание среди здешнего низшего класса населения. С позволения сказать, они себе составляют такое неумеренное представление насчет должного почтения и необходимой последней дани уважения блаженно усопшим покойникам. Беля же в особенности дело касается скончавшихся родителей, так это у них, можно сказать, своего рода суеверие. Тогда дети и ближайшие наследники покойных собирают все свое самое последнее, а если и этого не хватает, то берут в долг у соседнего помещика. Ну вот и входят по уши в долги: его преподобию господину пастору они должны, должны и кюстеру и всем прочим, кто бывает на похоронах. В долг берутся и угощение, и вино, и все прочее, что полагается. Нет-нет, хоть я и одобряю сыновнюю почтительность, но уж никак не одобряю того, чтобы потомки усопших всю свою жизнь пребывали в долгах.

Коммивояжер. Но, позвольте, ведь пастор должен же отговаривать их от этого!

Виганд. Покорнейше прошу извинения, господин, здесь я принужден высказать опасение, что каждая маленькая община имеет свой храм божий и должна содержать свое преподобие – пастора. На таких-то именно больших похоронах высокое духовенство и имеет свой самый лучший доход. Чем блистательнее обставляются такие похороны, тем больше пожертвовании течет на храм божий. Кто знаком со здешними рабочими условиями, тот может утверждать с достоверною точностью, что их преподобия неохотно терпят тихие и скромные похороны.

Хорниг (входит; маленький кривобокий старик, тряпичник; через плечо одета лямка). Добрый день! Рюмочку простой, пожалуйста. Ну, фрау Вельцель, не найдется ли у вас тряпочек? Милая барышня, у меня в тележке разного товару много, не желаете ли ленточек, тесемочек, подвязочек, булавочек, шпилечек, крючков с петельками? Все, что хотите, отдам за пару тряпок. (Изменившимся голосом.) Из тряпочек сделают хорошенькую беленькую бумажечку, а на той бумажечке женишок напишет вам письмецо.

Анна. Покорно благодарю, я в женихах не нуждаюсь!

Фрау Вельцель (продолжает гладить). Вот какая девчонка, о замужестве и слышать не хочет.

Коммивояжер (вскакивает, по-видимому, приятно пораженный, подходит к накрытому столу и протягивает Анне руку). Вот это умно, барышня! Позвольте пожать вашу ручку. Берите с меня пример. Останемся-ка лучше свободными!

Анна (сильно покраснела, дает ему руку). Да ведь вы уже женаты.

Коммивояжер. Сохрани боже! это я только делаю вид. Вы так думаете потому, что у меня на руке кольцо. Это я его одеваю для того, чтобы оградить свою обаятельную личность от непрошенных авансов. А вас вот я не боюсь. (Он кладет кольцо в карман). Ну скажите же серьезно, барышня, неужели вы и вправду не хотите хоть немножечко выйти замуж?

Анна (качает головой). Ну вот еще!

Фрау Вельцель. Она останется в девушках или выйдет за какую-нибудь редкостную птицу. Она у нас очень разборчива.

Коммивояжер. Ну что ж! Чего не бывает на свете? Один богатый помещик в Силезии взял за себя горничную своей матери, а богатый фабрикант Дрейсигер ведь тоже женился на дочери сельського старосты. Та и не сравнится с вами по красоте, барышня, а разъезжает теперь в важных экипажах с ливрейными лакеями на запятках. Разве этого не бывает? (Ходит по комнате, подтягиваясь и переминаясь с ноги на ногу.) Я бы выпил теперь чашечку кофе.

Входят Анзорге и старый Баумерт. У обоих по тюку с пряжей. Стараясь не делать шума, они подходят к Хорнигу и скромно садятся за один стол с ним.

Вельцель. Здравствуй, дядя Анзорге. И ты опять показался на свет божий.

Хорниг. И ты, наконец, вылез из своего закоптелого гнезда.

Анзорге (чувствует себя неловко). Я опять надумал сходить за пряжей.

Старый Баумерт. Он таким способом за десятью грошами гонится.

Анзорге. Да вот, хочешь не хочешь, приходится. Плести корзинки тоже толку мало.

Виганд. Конечно, это лучше, чем ничего. Я очень хорошо знаком с Дрейсигером. Ведь он для того только и старается, чтобы вам было занятие. На прошлой неделе я выставлял зимние рамы у него в квартире. Так мы с ним говорили об этом. Он ведь делает это только из сострадания.

Анзорге. Да-да, так-так.

Вельцель (подает ткачам по рюмке водки). Вот вам. А ну-ка скажи, Анзорге, сколько времени ты уже не брился? Вот тому господину очень хочется это знать.

Коммивояжер (кричит Вельцелю). Ах, господин Вельцель, ведь я этого не говорил. Господин мастер ткацкого ремесла только и бросился мне в глаза своей почтенной наружностью. Такие богатырские фигуры теперь не часто встречаются.

Анзорге (в смущении чешет себе затылок). Да-да, так-так.

Коммивояжер. Такие сильные люди – истинные сыны природы, теперь попадаются очень редко. Все мы слишком искалечены культурой. А мне вот еще доставляет удовольствие такое первобытное состояние. Какие пушистые брови, какая густая борода…

Хорниг. Послушайте, почтенный господин, у этих людей не хватает денег на цирюльника, а на бритву и подавно. Что растет, то и растет. На человеческую наружность им тратить не из чего.

Коммивояжер. Послушайте, милейший. Я насчет этого ничего не говорю… (Тихонько к хозяину.) Можно предложить волосатому человеку кружку пива?

Вельцель. Нет, этого никак не возможно. Он ни за что не возьмет. У него есть свои пресмешные причуды.

Коммивояжер. Ну, так не надо. Вы позволите, барышня? (Садится за стол, покрытый скатертью.) Я вас уверяю, с тех пор, как я сюда вошел, я не могу глаз отвести от ваших волос. Какие они мягкие, какие густые! Какой у них прелестный матовый блеск! (От восхищения целует кончики своих пальцев.) А цвет-то какой! Словно спелая рожь. Когда вы приедете с вашими волосами в Берлин, вы там произведете настоящий фурор. Parole d'honneur, с такими волосами вы можете явиться прямо ко двору. (Отклоняется на спинку стула и любуется волосами Анны.) Великолепно, одно слово, великолепно!

Виганд. Из-за этих волос ей даже дали презабавное прозвище.