Ткачи

Виганд. Они всю деревню перевернут вверх ногами!

Фрау Вельцель. Точно в воздухе что-то носится.

Иегер и Бекер входят под руку, за ними кучка молодых ткачей. Они с шумом вваливаются в сени, а оттуда – в комнату.

Иегер. Эскадрон, стой! По местам.

Вошедшие садятся у столов, где сидят уже другие ткачи, и начинают с ними разговаривать.

Хорниг (кричит Бекеру). Ну, скажи, пожалуйста, что такое случилось? Почему это вы нынче ходите целыми кучками?

Бекер (многозначительно). Пока что еще не случилось ничего, а может быть, что-нибудь случится. Правда, Мориц?

Хорниг. Ну, вот еще выдумали! Оставьте вы ваши штуки.

Бекер. Кровь уже текла. Хочешь, гляди! (Он заворачивает рукав до плеча и показывает следы только что привитой оспы. Другие молодые ткачи делают то же самое.) Мы были у фельдшера Шмита, он нам привил оспу.

Хорниг. Ну, теперь я понимаю. Ничего нет удивительного, что на улицах стоит такой шум. Когда такие сорванцы по деревне шляются…

Иегер (с важным, надутым видом, громким голосом). Две кварты сюда сразу, Вельцель. Я плачу за обе. Может, ты думаешь, у меня нет денег? Как бы не так! Коли мы захотим, мы тоже можем водку пить и кофеем угощаться вплоть до завтрашнего дня, не хуже какого-нибудь приказчика.

Хохот среди молодых ткачей.

Коммивояжер (с комическим изумлением). Уж не насчет ли моей особы изволите говорить?

Хозяин, хозяйка, их дочь и коммивояжер смеются.

Иегер. Про того и говорим, кто на свой счет принимает.

Коммивояжер. Позвольте, молодой человек, видно, ваши дела идут прекрасно.

Иегер. Мне не на что пожаловаться. Я коммивояжер по части готового платья. Мы с фабрикантом барыши пополам делим. Чем больше голодает ткач, тем жирнее я обедаю. Чем горше их нужда, тем слаще моя еда.

Бекер. Молодчина! Твое здоровье, Мориц.

Вельцель (подает ткачам водку. Отойдя. от них, у стойки он останавливается и медленно, со свойственной ему вялостью и флегматичностью, обращается опять к ткачам). Этого господина вы оставьте в покое: он вас ничем не задевал.

Голоса молодых ткачей. Ведь и мы его не задевали.

Фрау Вельцель перекинулась несколькими словами с коммивояжером. Она берет его чашку с кофе и выносит ее в соседнюю комнату. Коммивояжер идет за ней туда же. Ткачи смеются им вслед.

Голоса молодых ткачей (поют).

Кто сыт и кто жиреет
без праведных трудов…

Вельцель. Тише-тише. Эту песню вы пойте где хотите, только не в моем доме.

Первый старый ткач. Он правду говорит. Бросьте эту песню!

Бекер. А перед Дрейсигером мы еще устроим торжественное шествие. Надо же ему еще разок послушать нашу песню.

Виганд. Ну, вы! Смотрите, очень-то не шумите. Как бы и для вас чего не вышло.

Хохот и крики «ого!». Входит Виттих. Это старый седой кузнец; пришел прямо из кузницы; закоптелый, без шапки, в фартуке, в деревянных башмаках. Войдя, он останавливается у стойки в ожидании рюмки водки.

Виттих. Пусть их, пусть позабавятся. Коли собака громко лает, значит, она больно кусается.

Голоса старых ткачей. Эй, Виттих, Виттих.

Виттих. Он самый. Чего надо?

Голоса старых ткачей. Виттих пришел, Виттих! – Иди сюда, Виттих, подсаживайся к нам! – Сюда, сюда, дядя Виттих!

Виттих. Ну, вот еще! Стану я якшаться с такими нехристями!

Иегер. Поди-ка сюда, выпей с нами.

Виттих. Оставь свою водку при себе. Коли я пить захочу, я сам и платить буду. (Берет свою рюмку и подсаживается к Баумерту и Анзорге. Хлопает последнего по животу.) Скажи, брат ткач, здесь кушанье какое? Капуста да из вшей жаркое?

Старый Баумерт. Что и говорить, кушанье прекрасное. А вот мы, ткачи, им недовольны.

Виттих (с поддельным изумлением таращит глаза на Баумерта). Что ты, что ты? Да ты ли это, Гейнрих? (Хохочет.) Ну, братцы, животики от смеха подвело. Старый Баумерт хочет устроить революцию. Ну, теперь дело пойдет на лад; сперва начнут портные, а потом взбунтуются барашки, а за ними крысы и мыши. Господи владыко! То-то начнется кутерьма!

Старый Баумерт. Видишь ли, Виттих, ведь я все такой же, каким был прежде. Я и теперь говорю: если бы можно было сделать все по-хорошему, это было бы самоё лучшее.

Виттих. Вот еще! Дело пойти-то пойдет, да не по-хорошему. Да где же такие дела делались по-хорошему? Разве они делались по-хорошему во Франции? Разве Робеспьер богатых-то по головке гладил? Тогда расправа была коротка: долой всех негодяев! На гильотину их! Так оно и везде должно быть: «алон занфан»! Жареные-то гуси сами в рот не летят.

Старый Баумерт. Уж если бы я мог пробиться хоть как-нибудь.

Первый старый ткач. Поверь, Виттих, нам совсем невтерпеж стало.

Второй старый ткач. И домой-то идти тошнехонько. В постели валяемся – голодаем; работаем – тоже голодаем.

Первый старый ткач. Дома можно с ума сойти.

Анзорге. А по мне все едино, что ни случись.

Голоса старых ткачей (с возрастающим возбуждением), И нигде-то нам покоя нет. – Силушки совсем не стало работать. – У нас в деревне один ткач уже рехнулся: целыми днями сидит нагишом у ручья и моется!

Третий старый ткач (поднимается, возбужденный вином, и говорит заплетающимся языком с угрожающим жестом, подняв кверху палец). В воздухе пахнет судом! Не изменяйте своим. В воздухе пахнет судом! Господь бог…

Некоторые смеются. Его насильно усаживают.

Вельцель. Этому довольно и одной рюмки – сейчас в голову ударит.

Третий старый ткач (снова вскакивает). Какой там бог? Не верят они в бога! Нет для них ни рая, ни ада. Над верой они только смеются.

Первый старый ткач. Ну, будет тебе, будет!