Последний отзыв
очень хорошая книга для студентов и учителей
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2025.
✖
Незримое звено. Избранные стихотворения и поэмы
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
«Если кто-то умер утром…»
Если кто-то умер утром,
значит вечером друзья,
перезваниваясь споро,
об умершем судят мудро
так, что к этим разговорам
не прислушаться нельзя.
Жизнь легка, великодушна,
переимчива, листает
нас она, как ты тетрадь.
Только носом бы в подушку
упереться и рыдать:
до чего она простая,
до чего она прелестна!
Я завидую ушедшему
осторожно и тихонько
без надрыва, без болезни,
словно утром в колокольне
колокольчики прилежные.
«Пожухлых елей зелень среди бледных…»
Пожухлых елей зелень среди бледных
пустых торчащих крон осин
февральским днем перед весной победной
выглядывает из низин,
и мы несемся по дороге, талым снегом
обложенной, живая грязь к дверям
подъездов протянулась. Небо слепо,
а потому и благосклонно к нам.
Никто помилован не будет. Ни кола
и ни двора, пока сиротский свой стакан не сменим
на чашу полную с отцовского стола.
Всё так. Всё правильно. И постепенно
я погружаюсь в легкость и обман.
Как будто смерть, но всё-таки не очень.
А город задыхается. Туман
светлей, серей и жалобнее ночи.
Покуда день не начал бить в набат,
покуда март ещё не королюет,
и ели зелени я рад. Приемлем на губах
и ядовитый привкус поцелуя.
«Убив человека, не думай о том…»
Убив человека, не думай о том,
что грязь под ногтями и ворот замызган,
что не повезло тебе с этою жизнью
и что-то хорошее будет потом.
Поднявшись над соснами серые галки
умно и нелепо орут в небеса,
что хочется хлеба и колбаса
не помешала бы им, елки-палки.
Утрата отрады, хоть маленькой, но
отрады бросает в молчащие ночи,
в пожухлые блики гримасы, короче,
в какие-то страсти немого кино.
И вот разверзается над небесами
усталая прелесть мертвого тела,
а серые галки оплачут умело
ее весенними голосами.
«Кто убил одиночество и мерзкое бремя покоя…»
Кто убил одиночество и мерзкое бремя покоя,
снарядив автопоезд ко мне, чередою машин блестящий?
Депутаты, банкиры, монах – каждый в узилище свое легковое
залез – и понеслись городом тощим, еще не расцветающим.
Серые сосны и серые елки в Крылатском,
серое небо запоздавшей надолго весны,
солнце вприглядку за тусклым окном палаты.
Мы не прекрасны, но кровью своей красны.
Блюдо бананов, мандаринов, фиников, груш на столе.
Острый и четкий вопрос прерывается долгим тоскливым нытьем.
Мраморному подоконнику осенью сорок лет,
легкой ущербностью они отразились на нем.
И разъезжаясь, воскрешая мощное тело покоя,
каждый прощаясь целуется, трясет руку,
а больной возвращается в больничную койку,
укутанный услужливой верой в больничную науку.
Мы не устали любить и жить не устали.
Нашим устам еще есть и приют и просторы.
Нашим глазам блистающей стали
дороги разные разговоры.
Нам еще солнце подарят и столько же раз и обманут,
Если кто-то умер утром,
значит вечером друзья,
перезваниваясь споро,
об умершем судят мудро
так, что к этим разговорам
не прислушаться нельзя.
Жизнь легка, великодушна,
переимчива, листает
нас она, как ты тетрадь.
Только носом бы в подушку
упереться и рыдать:
до чего она простая,
до чего она прелестна!
Я завидую ушедшему
осторожно и тихонько
без надрыва, без болезни,
словно утром в колокольне
колокольчики прилежные.
«Пожухлых елей зелень среди бледных…»
Пожухлых елей зелень среди бледных
пустых торчащих крон осин
февральским днем перед весной победной
выглядывает из низин,
и мы несемся по дороге, талым снегом
обложенной, живая грязь к дверям
подъездов протянулась. Небо слепо,
а потому и благосклонно к нам.
Никто помилован не будет. Ни кола
и ни двора, пока сиротский свой стакан не сменим
на чашу полную с отцовского стола.
Всё так. Всё правильно. И постепенно
я погружаюсь в легкость и обман.
Как будто смерть, но всё-таки не очень.
А город задыхается. Туман
светлей, серей и жалобнее ночи.
Покуда день не начал бить в набат,
покуда март ещё не королюет,
и ели зелени я рад. Приемлем на губах
и ядовитый привкус поцелуя.
«Убив человека, не думай о том…»
Убив человека, не думай о том,
что грязь под ногтями и ворот замызган,
что не повезло тебе с этою жизнью
и что-то хорошее будет потом.
Поднявшись над соснами серые галки
умно и нелепо орут в небеса,
что хочется хлеба и колбаса
не помешала бы им, елки-палки.
Утрата отрады, хоть маленькой, но
отрады бросает в молчащие ночи,
в пожухлые блики гримасы, короче,
в какие-то страсти немого кино.
И вот разверзается над небесами
усталая прелесть мертвого тела,
а серые галки оплачут умело
ее весенними голосами.
«Кто убил одиночество и мерзкое бремя покоя…»
Кто убил одиночество и мерзкое бремя покоя,
снарядив автопоезд ко мне, чередою машин блестящий?
Депутаты, банкиры, монах – каждый в узилище свое легковое
залез – и понеслись городом тощим, еще не расцветающим.
Серые сосны и серые елки в Крылатском,
серое небо запоздавшей надолго весны,
солнце вприглядку за тусклым окном палаты.
Мы не прекрасны, но кровью своей красны.
Блюдо бананов, мандаринов, фиников, груш на столе.
Острый и четкий вопрос прерывается долгим тоскливым нытьем.
Мраморному подоконнику осенью сорок лет,
легкой ущербностью они отразились на нем.
И разъезжаясь, воскрешая мощное тело покоя,
каждый прощаясь целуется, трясет руку,
а больной возвращается в больничную койку,
укутанный услужливой верой в больничную науку.
Мы не устали любить и жить не устали.
Нашим устам еще есть и приют и просторы.
Нашим глазам блистающей стали
дороги разные разговоры.
Нам еще солнце подарят и столько же раз и обманут,
Другие электронные книги автора Евгений Сабуров
Тоже мне новости
1.6
1.6
Последний отзыв
очень хорошая книга для студентов и учителей