говорил сколько мне лет.
Улыбаясь порывистой склоке вокруг,
«Мы куда, моя жизнь, залетели?» —
я спросил и зажегся, спросил и потух
на улицах, в ванне, в постели.
«Расположившись на бумаге, дни…»
Расположившись на бумаге, дни
собрались в табель-календарь.
По строкам и столбцам они
разобрались. А ты ударь
карандашом в любой абзац,
который означает месяц,
и зелень станет облезать
с земли и вместо
нее на серо-желтый склон
навалит белого
и ты, в кого я был влюблен,
седеющею белкой
прошастаешь туда-сюда,
но может статься карандаш
скользнет и зашумит вода,
скворец орет, впадая в раж,
от соловья дрожат кусты,
и в общем трудно не заметить,
что этот праздник простоты
лжет и морочит нас бессмертьем.
«Влюбленность в никого измучила меня той ночью…»
Влюбленность в никого измучила меня той ночью,
когда я безутешен возвращался
из грустных из гостей и тщился
не быть по крайней мере сволочью.
Разыгрывался сложный и прозрачный, пусть черный,
но прозрачный неба свод
весь в нотах звезд.
Измученная жизнь была удачной.
Пусть в тихой песенке «Влюбленность в никого»
не так уж много смысла и величья,
теперь уж поздно. Я остался лишним
в галочий гам опущен с головой.
«Извлекая стройный запах…»
Извлекая стройный запах
из подручного стиха,
я стою в еловых лапах,
на меня идут снега.
Не колеблясь, не робея —
воздух чист и цель видна —
я подобно скарабею
прочно строюсь из говна.
И прекрасно, и забавно
жить отдельной незадачей —
как обзавестись бы славной
теплой и просторной дачей
или даже зимним домом,
бремя времени ценя,
чтобы всем моим знакомым
не добраться б до меня.
«Судя по жизни смерть неизбежна…»
Судя по жизни, смерть неизбежна,
но неизбежность не есть жестокость.
Можно ведь ласково и даже бережно
тело вести к неминуемой пропасти.
Нежные руки эпохи торжественны,
крохи любви осыпаются с пальцев
и очаровательно-женственны
в чреве больницы смертельные спальни.
Бренный мир, бренный и чем-то беременный.
Смерть и рожденье бечевкою связаны.
В городе Вязники мы только временно
сволочью созваны, сволочью названы.
Нет ни законов – свод уложений,
нет ни указов – кивки да утечки.
О, балюстрады смертей и рождений!
Наши рубашки вздеты на плечики,
наши штаны вниз свисают раздумчиво,
свитеры сложены и пиджаки наготове.
Ласковой легкостью бестия сумчатая
перебивает муку сыновью.