и болезням есть предел.
Мы становимся покорны,
видишь, бодро и проворно
согласились, согласись,
хоть на то, что будет завтра
и у завтра будет автор —
этот автор – наша жизнь.
Ах, как пошло
жить не прошлым,
строить планы, слушать нимф
и ложиться каждый вечер
с мыслью об ушедшей Тэтчер,
превращающейся в миф.
«Круженье розовой парчи…»
Круженье розовой парчи,
зазеленеющей внезапно.
Вся желтизна твоя почти
жива лишь в пятнах.
Ткань, обнажающая женщину,
всей тяжестью на ягодицы
ложась, она затем божественно
до полу самого струится.
Струится цвет, струится свет,
струится то, чего и нет,
но под парчою ощутима
горячим маленьким зверьком
та черно-красная ложбина
в своем платочке шерстяном.
Нет горечи без наслажденья,
нет сладости без горьких слез,
нет сожаленья и прощенья
без алой капли черных лоз.
Душа покоя захотела
безвкусной похотью врача
и вот на небольшое тело
ложится тяжкая парча.
«Не ограничивайтесь жизнью…»
Не ограничивайтесь жизнью.
Включая в рассмотренье смерть,
вы избежите укоризны,
внезапно станете добреть
и повзрослеете мгновенно,
не оставляя детских игр,
кокетливо надев степенный
судейской мудрости парик.
Поверьте, жизнь еще не все.
Она не что-нибудь такое,
ради чего на колесо
идти бы надобно герою.
И смерть сама-то по себе
скучна и в чем-то произвольна.
Но вот их поцелуй в борьбе!
Но вот их ласка беспокойная!
Вот это да! Вот в этом соль!
Учитесь управлять минутой,
когда физическая боль
вас скрючивает в лилипута.
Вы маленький на дне времен
и шарите в слепом отчаяньи,
хотя еще до похорон
так далеко. И так печально
глядят веселые глаза
над вами согнутого мира,
и начинает жизнь плясать,
когда плясать начнет квартира.
Учтите всё, что есть во мгле,
когда вернетесь в светлый праздник
и вдруг очнетесь на земле
придавлены разнообразьем.
«На Старой площади тусуется попса…»
На Старой площади тусуется попса.
Её деянья неверны и нервны,
она заведомо потеряна
и не имеет явного лица.
Её противники умны и тугодумны.
Они гуськом идут в каменоломни,
хоть и считающиеся приёмными,
а всё же обиталища колдуний.