Куколка

– Отчего?

– Я могла бы принять этот дар от папеньки или от Петра Георгиевича Лемаха, да и то с большой осторожностью.

Шербрук посуровел лицом.

– При чём здесь Пётр Лемах?

– Он – жених мне. Разве вы не знали? По-моему, об этом известно всем с незапамятных времён.

Тёмные глаза англичанина блеснули холодно, и жестокая складка легла у губ. Внешность его сразу изменилась: не было лёгкого в обращении светского человека, был опасный своей непредсказуемостью незнакомец.

Варенька немного испугалась: на самом деле она ничего не знает об иноземном графе. Чего ждать от него? Поэтому девушка быстро заговорила, ободряя себя звуками собственного голоса.

– Вы ведь понимаете, благородная барышня имеет право принимать такие дорогие подарки лишь от отца или будущего жениха…

Резкий рывок приблизил её вплотную к сильному телу графа, а опасно горевшие тёмные очи оказались совсем близко, затягивая как в бездонный омут.

– Кто сказал вам, что я не намерен им стать…

Варя совсем по-детски приоткрыла сочные свои губки: она была в растерянности. Жёсткие губы накрыли её уста, неожиданно мягко заскользили, нежно лаская.

– … вашим будущим мужем?

Глава 8

Оказалось, свиной окорок необходим ей немедленно. Лишь только карета покинула последние постройки спящего уже Беллфилда, мэтр Антониони накинулся на девушку. Одежда её из грубой шерсти трещала под узловатыми пальцами, как тонкая батистовая ткань. Элизабет не ожидала от старикашки такой неуёмной силы и растерялась, измождённая к тому же начинающимся жаром. Некоторое время она моталась в паучьих руках безжизненной куклой, но, когда намерения уродца обозначились со всей очевидностью, Бет вознегодовала. Она принялась отбиваться. Замкнутое пространство кареты не давало особенного простора для манёвра, поэтому девушка пустила в ход весь арсенал: она кусалась, царапалась и молотила босыми пятками всё, что попадалось в поле её зрения. Ноги были босы оттого, что туфли она потеряла в первые же секунды сопротивления, а чулки съехали сами в результате вынужденных резких движений. Некоторое время они мотались на щиколотках серыми тряпками, а потом куда-то испарились, то ли свалились сами, то ли были сдёрнуты рассвирепевшим троллем.

Элизабет в отчаянии понимала, что долго так не может продолжаться. Силы её иссякали, а тут ещё грубая лапа мэтра, покрытая густо чёрными волосиками, легла ей на лицо и сжала с невероятной силой её органы дыхания. Казалось, урод расплющит ей лицо. Бет, уже задыхаясь, из последних сил, замолотила ногами … и почувствовала, что гнетущая её тяжесть обмякла, со стоном откачнувшись в строну.

Это была передышка – не более. Элизабет рванулась к дверце и навалилась всем телом на заупрямившуюся створку. Краем глаза она видела, как метр обращает на неё своё залитое кровью лицо (похоже, она сломала ему нос), а во взгляде помимо похоти горит жажда смертоубийства. Картина о возможном дальнейшем развитии событий, которая встала перед глазами девушки, была столь животрепещуща и пестрела столь леденящими душу подробностями, что Бет завизжала, как загнанная в угол крыса, и бухнула в дверь всей своей массой.

Повозка мчалась по тёмной дороге весьма бойко, и девушка выпала едва не под колеса. Больно ударилась, скрюченным в последнем усилии самосохранения телом, о мёрзлую землю, и покатилась куда-то, уже не в силах остановиться.

«Во мне не останется ни одной целой косточки» – подумала она ясной головой.

Впрочем, она ошибалась, самое страшное ожидало её впереди. Бет почувствовала под боком какой-то каменный бордюрчик – невысокий и скользкий от подмёрзшей грязи. Инстинкт подсказывал, что надо бы остановиться, и она поспешно уцепилась слабыми руками за возникшую на пути преграду. Только ноги не слушались её и продолжали двигаться дальше. Успешно миновав препятствие, они окутались пустотой – влажной, пугающе холодной, а главное, совершенно пустой…. Через секунду Элизабет летела в черноту неизвестности, думая ясно и чётко: «Я упала с моста».

Подмерзающая каша водной глади не сделала ей больно, только опалила, как кипятком измученные члены. Сердце ёкнуло, потрясённое необоснованным и резким изменением температуры тела, и Бет на мгновение перестала дышать. А, может быть, она не дышала потому, что ушла с головой под воду? Как знать? Да и разбираться в своих ощущениях ей было некогда. Вынырнув на поверхность, плюясь леденящей зубы водой, она осознала, что экипаж, там наверху, остановился. Отвратный карлик, уцепив каретный фонарь, спускается по косогору к речке.

Элизабет рванулась к берегу, темнеющему какими-то зарослями, густыми и спасительными. Она думала, что не сможет преодолеть эти несколько метров, отделяющие её от берега, а так и останется посреди тёмной воды коченеющей глыбой. Бог миловал. Дыша хрипло, с натугой выталкивая воздух из охваченных огнём лёгких, она вломилась в заросли с треском. Теперь-то ей стала понятна причина их густоты и пушистости: перед ней были посадки елей и можжевельника – не слишком благоприятное место для стремительного бегства. Только Бет не ощущала заледеневшими членами ни уколов негостеприимной хвои, ни саднящих ступни шишек. Ей чудился свет за спиной и зловещий окрик мэтра Антониони:

– Элизабе-е-е-ет…

Она бежала долго, в полной темноте, ни на что не ориентируясь, без определённой цели: бежала просто, чтобы убежать от не приемлемого душой насилия. Лесные заросли кончились; лугом она уже тихо плелась, время от времени сбивая с прядей волос намерзающие льдинки. Спасительная шаль была обронена ещё во дворе Муркоков. Девушке показалось, что она одна во всём мире; кругом пустота – вязкая, чёрная и леденящая.

«Зачем куда-то идти?» – вяло подумала Бет и опустилась на землю, приваливаясь боком к чахлому кусту, голые прутья которого согнулись под её тяжестью.

Приближающийся топот, ритмичный и одновременно лёгкий уже не коснулся её меркнущего сознания. И, Слава Богу! Потому как два глаза, горящих жёлтым огнём, возникли из темноты и замерли над ней посланниками близкой смерти.

_______________________________________

*** Целоваться Вареньке понравилось. Тело стало от даримых ласк невесомым и лёгким, как будто внутри зазвенела натянутая струна сладкой, нескончаемой музыкой. Безучастной Варя оставалась лишь первые мгновения, потом губы сами собой раскрылись под напором настойчивых губ. Никогда робкие петенькины поцелуи не вызывали такой бури эмоций. Правда, в конце концов, девушка пришла в себя и с ужасом подумала, сможет ли она после всего этого взглянуть в глаза графу. Она сразу одеревенела телом, перебирая в уме возможные варианты своего поведения…. Ах, их снова было не слишком много! И все они ей не нравились!

Самый беспроигрышный ход – изобразить из себя оскорблённую невинность…. Это после того, как встречала дерзкий язык графа своим шаловливым язычком? Ну, не настолько же она лицемерна!

Александр уловил изменения в настроении своей дамы. Отстранившись, он пытливо заглянул ей в очи и спросил хриплым шёпотом:

– Размышляете, как видно, о морали?

Похоже было – его забавляют переживания глупой барышни, поставившей себя в нелепое положение.

Варя разозлилась.

– Нет. Примеряюсь, куда бы лучше вас ударить.

В самом деле, он этого заслуживает. Он первый начал это действие, захватившее Вареньку целиком.

– По роже бить будете? – англичанин откровенно смеялся над нею.

– Ах, да почём попало! – Варенька сжала маленькие кулачки, твёрдо намереваясь воспользоваться ими.

– Значит, поступок должен соответствовать наказанию…

Не успела Варвара Ильинична поинтересоваться, что означает сие загадочное высказывание, как вновь очутилась в крепких объятьях и ощутила жаркие губы графа на своих устах. Больше она ни о чём не рассуждала, отдавшись нахлынувшим чувствам. Ноги у неё подкосились и, чтобы не упасть, девушка схватилась за плечи Александра…

– Барышня! Варвара Ильинишна!

Голос Марфуши, содержащий изрядную долю негодования, раздался совсем близко.

Девушка отпрянула от своего кавалера и в смятении огляделась. Благодарению Бога, разросшиеся кусты сирени скрывали их от нахмуренного взора няньки. Вот уж с кем не хотела сейчас встречаться Варенька, так это именно с Марфой.

Крепкая, крупнотелая нянька была на язык остра и характером нестеснительна. Она только делала вид, что почитает хозяев со всем положенным подобострастием; когда же дело касалось дел важных, баба отстаивала своё мнение, никого не стесняясь. А уж скандальное поведение Вареньки – самое, что ни на есть марфушино важное дело.

Девушка пригладила распушившуюся косу и быстренько нахлобучила, поднятую с земли, шляпу. Теперь остаётся только завести подобающий случаю светский разговор…. Да в голову ничего не лезет! Варя глянула на Шербрука с проснувшейся в душе злостью: вот ведь – иноземная персона! – мог бы выручить барышню в щекотливом положении.

Александр лишь улыбался, глядя на моментальные преображения, мелькающие на свежем личике. Недавно она была притихшая, ошеломлённая внезапным открытием чувственных наслаждений, потом – безрассудно-страстная; злая, вновь томная, дурманящая своей готовностью к познанию; а вот сейчас чуть растерянная и вновь злая.

– Имели вы удовольствие лицезреть Экзерциргауз? – не нашла ничего лучшего сказать Варенька.

Смятённый мозг выловил из памяти кусочки разговора, что вели папенька и Георгий Феоктистович намедни. Она чинно держала графа под руку и вышагивала в сторону няньки со светским видом, как будто и не замечала бабу.

– Да, я посетил это сооружение, известное своим оригинальным инженерным решением, – поддержал её хитрость Шербрук.

– Когда он вновь покрылся трещинами, государь распорядился назначить туда архитектора Бове, того самого, что так удачно сочетался браком с княгиней Авдотьей Трубецкой. После этого здание и приобрело свою неповторимую оригинальность.

– Варвара Ильинишна, – Марфа, окинув парочку пристальным взглядом, протянула девушке миленькую соломенную шляпку, украшенную красными маками, несомненно, подходившую к её туалету больше, чем прежний головной убор.

Широкие ладони подхватили отброшенную чёрную шляпу проворно, а сопровождающий это действие бормотание содержало что-то про «огородное пугало». Только, Варя сделала вид, что не слышит ворчания няньки.