Куколка

Парочка направилась вдоль пруда, а угрюмая Марфа плелась следом, с твёрдым намерением сопровождать их хоть до самого пекла. Хитрый манёвр Вари не обманул сметливую няньку. Баба примечала всё – и раскрасневшиеся щёки, и припухшие губы. Она негодовала на Илью Савовича.

«Совсем без головы барин! Отправить дочку с незнакомым, да ещё инородцем! Одну!! Вот тебе и результат».

Она сверлила спину мужчины яростным взглядом. Что за дело иноземцу до девичьей чести? Вскружит голову – и был таков!

Александр пригнулся и тихо прошептал Вареньке:

– Ваша мамка испепеляет меня взглядом. Боюсь, прожжёт в камзоле дырку.

Девушка на мгновение представила, как пытается отослать строптивую няньку прочь, и едва не схватилась за голову – вот тогда уж начнётся представление! Марфа раскроется во всём своём великолепии, а уж она, Варенька, точно сгорит со стыда.

– Придётся делать вид, что её нет, – ответила барышня непринуждённо; как будто для неё в порядке вещей было ходить на прогулку под конвоем.

Про себя же девушка решила, что нынче же устроит скандал бессовестной бабе…даже попросит батюшку наказать её…. Мысль об отце немного отрезвила Варю. А ну как вредная Марфа всё видела? Не иначе! Отчего бы ей тогда вздумалось изображать из себя испанскую дуэнью?

Марфуша тоже была полна мыслей. «Пора девке замуж. Природа своё требует. А Илья Савич – «девочка», «деточка», «маленькая». А не говорить ли мне с господином Лемахом? Жених – есть, извольте под венец!».

Глава 9

Чарлз Фредерик Шербрук, новоиспечённый граф Беллингтон пребывал в скверном расположении духа. Начать с того, что сама эта поездка – вынужденная необходимость. Кто бы мог подумать, что дядюшка, с его цветущем здоровьем и неиссякаемым азартом к жизни, помрёт в одночасье, тривиально споткнувшись на мраморной лестнице в своей любимой резиденции. Кто бы мог подумать, что у здоровяка окажется такая хрупкая шейная кость. Пришлось, бросив все дела, вступать в права наследования. Казалось бы: живи и радуйся! Только Чарлз, проведший последние годы своей жизни на юге Франции, избалованный ласковым солнцем, лазурным морем, шепчущим по ночам слова любви прибрежным скалам, воспринял свалившееся на его голову богатство, как кару небесную.

Дорога, пронизанная холодным ветром, неизменными туманами, рдеющим время от времени мелким дождём была утомительно нескончаема. Поэтому, по мере приближения к родовому замку Беллингтонов, Шербрук был напитан желчью по самую макушку.

А тут эта разбитная девица!

Так уж случилось, что Чарлз проникся презрением ко всему женскому роду, а к женщинам фривольного поведения в особенности. Нимало способствовало тому окружение, в котором он вырос.

Леди Эллеонора, его мать, была дамой беспечной и весёлой. Мужа своего, намного старшего её годами, не любила и не уважала; вертела им, как хотела, из года в год, добавляя к массивным образованиям на его голове всё новые разветвления. Сына она не стеснялась, скорее всего, потому что долгое время считала его маленьким и глупым мальчиком. Когда же леди прозрела – было поздно, Чарли уже имел чёткое мнение по поводу матери и попросту игнорировал её существование. Эллен Шербрук, к тому времени уже счастливая вдова, применила все возможные методы для подчинения сына своей власти, но просчиталась. Чарлз Фредерик оказался характером не в отца, в нём чётко прослеживалась непреклонная воля самой досточтимой леди. Даже угроза лишения средств существования, вначале только обещанная, а потом осуществляемая, не могла сломить его упорства.

Окончательным разрывом послужило его нежелание составить партию, взлелеянную матерью.

Леди Эллен устроила мерзкую сцену: кричала, громко ругалась перед лицом бесстрастного сына, следящего за её передвижениями по залу взглядом полным безразличия. Наконец, она выдохлась и сказала железным тоном, подчёркивая окончательность своего решения:

– Ты женишься на Кассандре Лептон ровно через месяц.

– Зачем? – ровно поинтересовался сын. – Чтобы иметь под боком бесплатную шлюху? Так я предпочитаю разнообразие.

Он не кривил душою. Связи его с женщинами были поверхностны и недолговечны. Надо отдать ему должное, Чарлз никогда не питал иллюзиями своих любовниц: предупреждал сразу, что связь будет длиться ровно столько, сколько он пожелает.

– Если условия для вас неприемлемы – не стоит и начинать, – говорил он почти безразлично и никогда не получал отказа.

Одних прельщала совершенная красота его сильного тела; другие воспринимали его слова, как вызов и бросались в пучину, выдуманного ими противоборства, очертя голову; но были и такие, которые понимали его слова правильно: довольствовались приятным времяпровождением – и не искали большего. Вот с ними Чарли чувствовал себя наиболее комфортно.

А потом случилось невероятное – Чарлз влюбился…

Граф (теперь уже граф) не любил вспоминать подробности своего бурного, но краткого романа. Всё оказалось настолько грубо и пошло, что оставалось только недоумённо пожимать плечами: где была его голова? Его хвалёный аналитический ум, который стал притчей во языцех во всём высшем лондонском свете?

Оказалось, Мериэнн – всего лишь французская комедиантка – актриса, которую наняли сыграть определённую роль. Интимная жизнь Шербрука стала предметом пари двух прожжённых негодяев.

Чарльз рассчитался с обоими.

Дуэль? Слишком много чести!

Он просто отхлестал спорщиков по щекам, не сильно заботясь при этом о соблюдении конфендециальности. Однако отпора не получил, на который в тайне надеялся, дабы иметь повод убить негодяев.

Больше всего Чарлз был угнетён не тем, что возлюбленная его оказалась без роду, без племени, а тем, что на поверку она оказалась грубой и вульгарной особой. Оказалась женщиной, которой осуществляемая роль доставляла много неудобств тем, что приходилось без конца притворяться утончённой, ранимой натурой. Контраст между прежней Мериэнн и настоящей был потрясающе разителен. Страстный роман оборвался, поселив в душе графа окончательную уверенность о едином происхождении всех женщин: одни были – умные шлюхи, ловко прячущие свою суть под обликом настоящих великосветских дам, другие – просто шлюхи с грубыми повадками и грязным языком.

Беллингтон лениво развалился в кресле, почти полностью в нём утопая. Он вернулся мыслями к недавнему визиту лавочников и вновь уверился, что поступил правильно. Вот только неожиданная гордость существа, уродливого не только душой, но и телом, беспокоила его. Он вспомнил синюшное лицо и белые от холода губы – маска из карнавала ужасов в Венеции – да и только! Пожалуй, нужно было принудить её остаться. Не хватало еще, чтобы девка начала распускать слухи о жестокости нового графа Беллингтона.

Дворецкий вырос за спиной графа почти неслышно.

– В чём дело, Хинли? Я просил меня не беспокоить.

– Ваш грог, милорд.

В глиняной кружке парило пряное вино.

– Что ж, весьма кстати.

Старик медлил с уходом.

– Что-то ещё?

– Аякс вновь сорвался с цепи, четвёртый раз за день. Я хотел, чтобы вы знали об этом.

Речь шла об огромной собаке. Метис неизвестной породы был подарен покойному дядюшке несмышлёным кутёнком, кругленьким и косолапым, как все молоденькие щенки. А вот выросло из него настоящее чудовище нраву свирепого, готовое подчиняться только самому владетелю замка. Со смертью дядюшки пёс стал неуправляем и содержался по большей части на привязи. Когда же ему удавалось освободиться, обитатели замка попросту боялись передвигаться по двору и обширному саду.

– Я займусь животным завтра, – пообещал Беллингтон.

На самом деле, не рыскать же в темноте в поисках чёрной собаки?

– Что вы намерены предпринять?

– Если не удастся с ним поладить, пристрелю.

Кошмарный звук, заунывный и протяжный прорезал тишину ночи, заставив слугу и господина одновременно вздрогнуть.

– Думаю, это Аякс, милорд.

Чарлз покинул уютное кресло: придётся разговаривать с собакой прямо сейчас или бодрствовать до утра под неистовый вой животного.

____________________________________

*** Петенька Лемах зачастил к Заварзину. Он понимал, что не надобно этого делать, но не мог с собой совладать. Ему непременно нужно было видеть штабс-капитана каждый вечер, чтобы спать ночью спокойно. Уверенность возвращалась к Петруше лишь после того, как, распрощавшись с хозяином дома, он уверялся, что не услышал сегодня «Извольте вернуть долг». Он больше не играл; лишь созерцательствовал неподалёку и пил потихоньку шампанское, в коем у господина Заварзина никогда не было счёту.

Кирилл Алексеевич был с юношей сдержан, ничем не выказывал своё превосходство, которое, несомненно, понимал. Он и разговаривал-то с Петенькой не чаще, чем прежде. Только однажды при прощании спросил, как бы, между прочим:

– Что за иноземный гость проживает у вас?