Лето придёт во сне. Запад

– Не останавливайтесь, кретины, ведите себя как ни в чём не бывало! Бабка сказала, если билеты в порядке, документы никто проверять не будет.

Так и вышло. Полицейские равнодушно скользнули по нам глазами, чуть задержав их только на красавице Яринке, которая, впрочем, в сером свободном платье, с наброшенной поверх него курткой и собранными в унылый пучок волосами выглядела и вполовину не так сногсшибательно, как обычно. А начальник поезда, буркнув:

– Пятый вагон, – уже тянул руку за билетами следующих в очереди пассажиров.

Отсчёт вагонов начинался с хвоста состава, и, чтобы попасть в пятый, пришлось пройти сквозь три четверти поезда, где мы сполна насмотрелись на своих попутчиков. В основном это были хмурого вида мужчины, все как на подбор рослые и плечистые, но одетые неряшливо и однообразно, из чего я сделала вывод, что вижу перед собой тех самых рабочих, вынужденных трудиться на безлюдном и разрушенном войной Дальнем Востоке. Гораздо реже попадались женщины, тихие, как тени, с серыми, словно присыпанными пылью лицами. Детей я не увидела.

Пятый вагон оказался не купейным, как тот, в котором мы добрались до Красноярска (и комфорта которого, как оказалось, не оценили по достоинству), а плацкартным. С жёсткими дерматиновыми полками, узким проходом между ними и тяжёлым спёртым воздухом.

– Мля! – в сердцах сказал Белёсый, стряхивая с плеч рюкзак. – Это же довоенная развалюха! Я и не думал, что они ещё бегают!

Коренастый мужичок, сидевший наискосок от наших мест, хихикнул и добродушно отозвался:

– Ещё как бегают, брат, не угонишься! В первый раз едете?

Мы незаметно переглянулись. По поводу общения с аборигенами у нас не было никаких инструкций и никакой «легенды». Но Белёсый не растерялся:

– В первый, будь он неладен! Надеюсь, что и в последний.

– Работа?

– Внезапная командировка. Даже баб вот пришлось с собой взять, оставить не с кем. Я дочь прихватил, племяш – жену. – Эти слова Белёсый сопроводил небрежным кивком в сторону меня и Яринки, после чего любопытный взгляд мужичка переместился на нас.

– Молодые больно бабы-то, – с сочувствием заметил он. – Тяжело им будет в Чите. Вы ведь до Читы?

– Хуже! – с наигранной досадой откликнулся Белёсый, между делом выхватывая у меня рюкзак и забрасывая на багажную полку, как, наверное, по его мнению, должен был поступить каждый заботливый отец. – В Благовещенск.

Глаза мужичка почти театрально округлились.

– В Благове-е-ещенск… – недоверчиво протянул он. – Да что там делать, в Благовещенске-то? Там же только ссыльные работают да вертухаи, а…

Мужичок оборвал себя на полуслове и посмотрел на нас совсем иначе – настороженно и отчуждённо. Крякнул, неловко поднялся, чуть не ударившись головой о верхнюю полку, и, буркнув:

– Ну, в общем, приятного пути, – заспешил прочь по проходу.

– Чего это он? – спросил Дэн, растерянно глядя ему вслед, а Бранко добавил:

– Как будто испугался…

– Конечно испугался, – самодовольно заверил Белёсый. – Принял нас за вояк командировочных, больше не за кого. А вояки в тех краях сейчас единственная власть.

– А про каких ссыльных он говорил? – спросила я, прикидывая, как бы вернуть себе заброшенный под потолок рюкзак.

– А про таких, доча, – Белёсый протиснулся к окну, развалился там, как барин, – которых в шахты спускают. Пока вы ушами хлопали да в номерах отсыпались, я с бабкой говорил. Про то, что нас может ждать в Благовещенске, узнавал.

Все остальные тоже начали рассаживаться, не сводя с Белёсого вопросительных взглядов.

– И узнал, – бывший охранник излучал самодовольство, как обожравшийся сметаны кот, – что этот город до сих пор не стал частью нейтральных земель только потому, что поблизости ещё есть действующие золотоносные шахты, а их, понятно, никто не бросит. Вот вам и всё нынешнее население Благовещенска: ссыльные да вертухаи, они же погранцы и полиция в одном лице.

– Что-то я такое слышал в колонии, – задумчиво обронил Дэн. – Про добычу золота в Сибири, куда если уж кого сослали, то с концами. Весёлое место нас ждёт.

Словно подтверждая его слова, впереди хрипло вскрикнул тепловоз, а в следующую секунду состав дёрнулся, заставив нас вздрогнуть, и тяжело тронулся в путь.

Глава 12

Минус один

Первый день пути в Благовещенск я провела в дискомфорте. Плацкартный вагон гудел как улей. Нашими соседями оказались всё те же работяги, едущие, как я поняла из обрывков их разговоров, на вахту в Читу, которую государство пыталось вернуть к жизни. Не знаю, насколько успешны были его попытки, но, судя по тому, что сразу после отправления поезда трудящиеся на этом поприще начали шумно и обильно употреблять что-то алкогольное, дело предстояло не скорое.

Я заняла одну из верхних полок и постаралась стать как можно незаметнее, потому что каждый снующий по проходу мужчина (а сновали туда-сюда они часто) пялился на нас с Яринкой. Запахи в вагоне стояли дивные: застарелый пот, грязные носки, несвежая еда и питейный дух не давали дышать полной грудью даже при приоткрытом окне. Но самой тяжёлой оказалась невозможность уединения. Я хотела побыть с Дэном, обсудить с ним последние события, услышать слова ободрения и утешения. Я хотела целоваться и обниматься, чтобы не терять ни минуты из того, возможно, недолгого срока, что был отпущен нам на любовь.

Мы пробовали выходить в тамбур, но там стоял едкий дым табака «козьих ножек», которые, ни от кого не таясь, крутили работяги. Крутили – и забивали туда, судя по запаху, далеко не только табак: видимо, вдали от столицы привычные запреты переставали действовать. В других вагонах творилось то же самое, вагона-ресторана в поезде вообще не предполагалось, и побыть вдвоём было абсолютно негде.

Чтобы скоротать время, я вертела в руках телефон, играла в незамысловатую игру-змейку и печально размышляла о том, что если Дульсинея Тарасовна не обманула (а зачем бы ей было обманывать?), то уже за Читой наши новые гаджеты, на которые потрачено столько денег, превратятся в бесполезные куски пластмассы. Чита представлялась мне теперь неким рубежом, за которым начнётся другой мир – дикий мир без телефонной связи. Удивительно: когда я умудрилась так привыкнуть к тому, что эта связь обязана быть? Особенно учитывая, что большую часть жизни прекрасно провела без неё.

Единственное, что радовало на фоне всего остального, – тайга. Тайга за окнами поезда. Темнохвойная, дремучая, бескрайняя – здесь и теперь она выглядела именно такой, какой я её помнила и любила. Поэтому и смотрела в основном на тайгу, пока она не скрылась в коротких северных сумерках.

Но и ночь не принесла облегчения. Суровым сибирским вахтовикам, судя по всему, отдых не требовался, и они продолжали гудеть так же ровно и непрерывно, как в начале пути. Хлопки тамбурных дверей и шарканье ног не прекращались, кого-то утробно рвало в туалете, кто-то – видимо, самое слабое звено – громогласно храпел. А когда, несмотря на всё это, в какой-то момент мне удалось задремать, над ухом раздался настойчивый шёпот:

– Дайка, проснись. Дайка! Проснись, надо поговорить.

Кое-как разлепив один глаз, я увидела перед собой Бранко, который уже примерялся потрясти меня за плечо. Остальные не то спали, не то пытались уснуть.

– Ну что ещё?

– Доннел звонил.

Да чтоб тебя…

– А я здесь при чём?

– При том, что нужно поговорить, – не стал менять пластинку Бранко – и настойчиво потащил меня за руку к краю полки.

Пришлось подниматься, сползать вниз, стараясь не разбудить спящего там Дэна, и следом за Бранко идти сквозь веселящийся вагон к тамбуру. В тамбуре оказалось не только накурено, но и очень шумно: колёса состава грохотали, казалось, прямо там же, словно и не было между ними и нами дребезжащего металлического пола.

– Что случилось?! – почти прокричала я, едва захлопнув за собой дверь.

И Бранко закричал в ответ:

– Звонил Доннел! Здесь его люди!

– Какие люди? Где? В поезде?!

Серб набрал в грудь воздуха, приблизил лицо к моему уху и начал было объяснять, но тут двери тамбура снова открылись, и через порог шагнул Дэн. Заспанный и сердитый, он хмуро оглядел нас, замерших в позе заговорщиков, и вопросительно поднял брови.

Бранко опомнился первым, поспешно отступил от меня и, сделав неестественно радостное лицо, возвестил:

– А мы подышать вышли, не спится что-то!