Бардо

Томится, пытаясь уснуть. Но во сне не уснуть. В глазницах укрывшись под веками с Верой. То замерзая, то возгорая под одеялами Лены, глаза все укут-и-укут-укрываются в теплые веки. Затем раскрываются, жаркие, томные, смотрят и бегают. Время от времени. По потолку и по стенам. Романовый разум от раза к разу сбрасывает с себя покрывало век и смотрит вместе с глазами по сторонам.

Он не понимает. Не понимает. Из раза в раз, расширяясь от ласк, зрачки пробегают быстрым ветром по комнате. Висят, повисают в воздухе. Окруженные воспаленными белками, затекшими и пустыми, как лед.

Он никуда не смотрит. Романовы капли не сознают, где бывают. Но в сердцевине зрачков, в глубоких широких сенотах, расплывшихся по бело-красным планетам, медленно подергивается и глядит на все изнутри – с легкими, полными грязной воды – невыразимая и еле живая тоска. Да.

Его джинсы спущены до колен в боль. Его губы грустят и перешептываются сами с собой, не в силах простить:

– Вера-

– -Вер-

– -Вера-

– -Вернись.

Но едва слышимый шелест осенне-Романовых губ пропадает в весенней песне губ Лены. Елена седлает этот момент. Схватившись за него всем, чем можно, что должно. Он тот, кто ей нужен сейчас. Так нужен сейчас. Очень нужен. Сейчас. Кто нужен. Так нужен. Сейчас.

Он единственный, кто помог ей. Он единственный, кто не осудил ее. Он единственный, кто не попытался воспользоваться ею. Единственный, кто принял, позволил прилипнуть. Он единственный – для кого она является чем-то большим, чем кусок свеже-выебанного мяса. Она больше, чем наркоманка, испортившая жизнь своей семье. Больше, чем новый чехол для члена, насадка удовольствия. Больше, чем просто что-то. Для него она – человек. Она человек. Человек! Человек – это так много! Она знает, что недостойна. Думает, что недостойна его. А он достоин любви, которою он никогда не получит. Большую часть своей жизни она была мертва. Теперь же, мокрая и живая, она наконец нашла себе место в этом мире: на нем. Пусть не в его объятиях, зато он – в ее. Пониже его головы и груди, повыше пальцев ног и колен, посередине. И не важно, что будет дальше. Не важно, знает он или нет, но она с ним, а он в ней.

Приступаем.

Стоны (тяжело, томно, нежно и глубоко задыхаясь). Ах! Ах!

Застежка его ремня (резко и резко одобрительно). Бзынь! Бзынь!

Вульва (мокрая, широко распласталась, сняла с себя кожу и кричит ягодицам, как лакею на курорте). Ну же! Скорей! Чутка еще, ну!

Ягодицы Елены (скачут вверх-вниз, как мясные пружины). Что? Куда же еще? Мы устали. Последние годы мы проводили не в зале. Когда же ты кончишь, сука ты конченная?

Ноги Елены (отдыхают в острых судорогах наслаждения. Ждут коктейля. Жмутся поближе, пожестче к ногам Романа). Они такие же, как мы, только сильнее и волосастее! Волосы-волосы, что вы делаете с нами? Как приятно тереться о его волосы! Волшебно! Это нечто!

Тело Елены (разливаясь от счастья каждым приливом, отливом, входом и выходом). Припасть, присосаться, прижаться поближе, прилипнуть к Романову телу, к его груди! Царапать кожу! Мне так хорошо с ним! Он мой, а я – его!

Сознание Романа (понемногу возвращаясь из отпуска). Что происходит?

Глаза Романа (щурясь, собирая в хвостик волосы). Кто это? Вера?

Надежда Романа (надеясь). Что?! Вера?

Вера Романа (не веря). Вера?

Мысли Романа (обкурившись, в смысле, обдумавшись). Вера?

Роман (приглушенно-охрипшим голосом). Вера?

Несказанные слова (молча). Где ты была? Какого хера ты делаешь? Я думал… Я думал, ты умерла!

Слезы (вылупляются, связывают себе веревки и вешаются с век Романа). Ты жива? Он думал, что ты умерла!

Елена (все стонет, счастливая невозможно). Ах! Ах!

Ум Романа (сходит с ума). Что это? Как ты здесь? Нет, это не ты. Эй, вы, все, это не Вера! Слышите?!

Роман (хватает руками руки Елены). Вера?

Елена (толком ничего не поняв, но заранее испугавшись). А? Милый, что такое?

Пот Романа (бежит как можно скорее со лба собирать манатки и валить на хрен). А, вот оно что!

Роман глядит на ее припухше-притрупшие разбитые губки. Глядит на ее пылко-красые щеки, разлито-разбитые по бедно-бледной коже. Глядит на лиловую гематому цвета фиолетового бегемота, черно-синеющую возле глаз. Его Я сомневается, волнуется, думает, понемногу просыпается. И чем бодрее рассудок, тем хуже ему. А хуже всего ребенку-сердцу, кита нет, играть тут не с кем. И чем шире рассыпаются веки, тем больше видят глаза. И чем больше видят глаза, тем меньше они живут.

Роман окончательно приходит в себя. В кровь решительно вливается страх. В тревоге он дергается. Судорога. Эпилепсия. Романовы руки пытаются снять с тела Елену. Прочь. Отойти, отползти, исчезнуть, забыться опять, убежать. Что он делает? Что происходит? Он так не может! Но Елена не пускает Романа. Тонко-нежными, как перья, руками, полными любви и объятий, Елена обхватывает Романовый торс и жмется со всех сил к его груди, где, разрываясь и яростно скуля, бьется его несчастно-разбуженное сердце.

Елена (нежно-удерживающе ласкает, успокаивающе поглаживает его волосы). Милый, что такое? Что случилось?

Елена (ищет губами его губы). Я люблю тебя.

Роман (в ужасе бросаясь по сторонам взглядной потерей). Что ты делаешь?

Лицо Елены (улыбаясь глупее глупости). Я дурочка и ничего не понимаю.

Губы Елены (приоткрыто-жаркие, они пытаются поймать Романовы губы, напрасно). Я хочу тебя.

Сердце Елены (неспокойно). Спокойно. Успокойся и меня успокой, а то мы оба будем неспокойные.

Мысли Романа (извиваясь непониманием и болью). Что она несет?

Роман. Что ты несешь?

Елена (заглядывает в его тоскливо-яростные сеноты своими крохотными, полными несбыточной, но едкой, как кровавый клей, надежды). Я люблю тебя.

Роман (на пике своего всего). Да что ты несешь? Что ты делаешь? Слезь с меня!

Романов порыв спихивает Елену, а все остальное на четвереньках бежит к краю кровати. Ватная вата – Романово тело, что нехотя хочет помочь ему сбежать. Он под кайфом. Под каким, спрашивается? Ему слишком кайфово, чтобы ползти и жить дальше. Каждое движение меняет все. Картинка трясется, как рыба, и лыбится, как псих какой-то.

Боже, а с красками-то что? Они больны или что это? Ладно, будь они просто прыщами. Но почему они пузырятся, как волдыри, и взрываются избыточностью? Контуры, мебель и мысли влюбляются, у них первая брачная ночь: они лижут друг другу подмышки и сливаются. Но то еще ладно! Они тащат Романовы глаза в кровать после свадьбы. Они суют в себя и жрут Романа, но не переваривают.

Время играет в покер, ставит все. Время проигрывает Романа. И кому, как вы думаете? Время проигрывает Романа времени. Время проигрывает и проматывает его на аудиокассете. Так медленно! Так долго! Тянучка тянется. Расстоянье расстоянится. А куда спешить? Пускай еще помучается, пока ползет. Ах, вы недовольны? Вам воду в глаза льют? Если бы воду! Нет, в глаза вам только срут. Так, дайте спокойно пожевать жвачку, жвачные животные. Не нойте. Не одна глава была стерта, чтобы вы добрались сюда как можно быстрее. Ну ладно, ладно.

Роман одет в ужас. Вот-вот, еще чуть-чуть, и его ужас свободен. Можно раздеваться? Нет! На что такая свобода? Нужна ли она ему? На кой хер? От Елены Роман ползет к себе, а вместе с тем к своей гибели. Заратустра бы на этом моменте наконец-то заткнулся. Но если б и говорил что-то, то, наверное, что Роману всего лучше бы было не лезть в себя. Не выпендриваться и лечь в кровать. Остаться в ней, забыться с ней, забыться в ней.

Елена хватает Романову ногу. Он нужен ей. Так нужен ей. Да кому он нужен?! Елена даже дышать не может. О, Божечки-Боженьки! И вот, спустя всю свою жизнь, прожитую без него, она дожила до момента, когда она больше не может жить без него. Без кого? Она даже не знает, кто он такой! Но без него она может лишь умереть. Глупо? А-ха-ха-ха-ха! Ну да. Тем временем время, и мебель, и сердце…

Мебель. Поднять паруса! Мы уплываем!

Стены. Куда? Мы тоже, мы тоже хотим, но мы… боимся воды! Мы дышим и двигаемся! Что ты знаешь о танце стены? Танцуй, как стена, и живи вместе с нами до смерти!

Воздух (прокуренно-теплый). Вдохни меня и почувствуй, что же это на самом деле такое: полная задница. Ее-то ты, может, и видел, но не вдыхал же!