Бардо

В одно мгновение достигается Совершенное Просветление».

Мгновение назад это Бардо представало перед тобой, но ты отвлекался и поэтому не узнал его. По этой причине ты испытывал весь этот страх и ужас. Если ты отвлечешься и сейчас, то разорвутся струны божественного сострадания Сострадающих Глаз, и ты отправишься туда, откуда нет немедленного освобождения.»

Бардо Тхёдол. Тибетская Книга Мертвых.

На улице ночь. Здесь свежо и тревожно. Совсем никого. Лишь они. Нет прохожих. Столбы одиноко кривятся вдоль этой дороги, на них повисают лучистыми трупами света – Висят и ждут ветра. – Фонарные ноги. И все фонари впали в дрожь, что совсем ни на что не похожа, только и лишь на тревогу.

Фонарные ноги заходятся в судороге. Дрожат, как при обмороке. Вместе с дыханьем прерывистым, грубым, уставшим. Они трясутся вместе с руками Романа, одна из которых все рвется куда-то. Это Лена. Быстрым шагом, закупорив боль. Она схватила за руку Романа и тащит все вдоль, все куда-то, затем… Поворот. Они сворачивают во дворы, подальше от света и проезжей части.

– Быстрее!

– Что?

– Иди быстрее! Ты можешь?

– А что такое?

Все его тело вздрагивает и подергивается. Надо остановиться. Подумать. Надо подумать. Роман неохотно волочится, как ребенок, которого ведет в школу его металлическая бабка-тиран. Мысли в пол вместе с глазами, потеряны и разрозненны. Да что это за ночь такая?

– Они могли вызвать полицию. Хотя… Но тебя уже ищут его дружки, я уверена. Тебе нужно отсидеться где-нибудь.

Отсидеться. Да. Она права. Нужно посидеть и подумать. Надулся дури, теперь подумай на улице. Где тут лавочка? Лица не было. Тоска какая-то.

– Я ведь его не убил?

– Я не знаю. Думаю, нет. Но он так просто это не оставит.

– Куда ты меня ведешь?

– К подруге. Квартира свободна. Я живу там пока. Никто о ней не знает. Так что нормально.

Заблуженный взгляд Романа шаркает, трется о кирпичные стены домов. Сырые, дряблые, рыхлые. Кирпичи выпирают. Вдоль них, вдоль двора. Поворот за угол. Через детскую площадку. По газону. Потная ладонь. Его рука. Спутано все. Лавочки. На них никого. Но только не это. Полицию? Ищут? Вот он и дом. На пороге в подъезд Роман замирает. Руку одернул. Стоит нерешительно.

– Постой. – Его мысли все мнутся. – Зачем? Просто оставь меня здесь. Все хорошо.

– Ты больной?

Ее взгляд не согласен. Как это он останется? Лена хватает Романа. Дверца трезвонит. Они входят в подъезд.

– Только т-с-с-с!

Вверх по пролетам. Лестницы. Ступенятся ноги. Уставший. Но ему все равно. Все опустело. Коричневые мягкие ромбы. Все снова. Роман вжимается в ромбы двери. Они плюшевы. Смотрит. Ее руки тоже трясутся, а с ними ключи. Но нужный находится, режет замок. Поворот. Поворот. Скрежет замка вонзается в ухо. Отрыто.

– Пойдем. Заходи.

Совсем другой запах. Нет сырости, влаги подъездной. Нет свежести трезвой, что на улице. Нет. Это теплая табачная затхлость. Сейчас бы на кухню. Посидеть за столом, выпить чай. Закурить сигарету и… Так спокойно. Спокойная ночь.

– Ну что ты стоишь? Разувайся.

Лена вталкивает Романа в комнату. Свет. Лампочка загорается. Усаживает в старое кресло. Томно вздыхает. Поправляет взъерошенные волосы. Она уже совсем забыла, что… Глубокое, резкое дыхание Романа клубится, затмевая всю тишину. Романовы пальцы так сильно дрожат, ее тоже. Лена встревоженно садится возле колен.

– Тебе плохо?

– Не знаю… Нет.

Его взгляд в стену уперся, затем кружится по комнате, как мотылек.

– Ты весь бледный. Успокойся.

Она кладет свою руку поверх его ладони.

– Надо успокоиться. Надо подумать.

Бормочет Роман.

– Да успокойся же, ну! Все хорошо. Нас не найдут.

– Я спокоен.

Просто Вера-Вер-Вера, а что, если с ней?

– Нет, тебе надо что-то… что-то… так… так… сейчас.

Лена шарится в разинутой пасти рюкзака, кинутого возле кровати. Из него доносится шелест алюминия, свернутой бумаги, лязг.

– На вот, выпей.

Лена тянет таблетку.

– И эту тоже.

И еще таблетку. И еще одну. И еще. Еще.

– Что это?

– Не важно. Тебе станет хорошо. Не могу смотреть, как ты изводишься.

Таблетки у него в ладони. Роман неподвижно-тревожен.

– А, да, точно! Вот, на, запей.

Бутылка с водой во второй. Роман повинуется. Глаза Лены ожидающе-нежно-надежно вглядываются. Взгляд Романа ловит ее лицо. Зарёванна, красная, опухло все, туш потекла и смешалась с…

– У тебя кровь.

– Где?

– Везде. Все лицо.