Бардо

коллапсировал

в миг,

Роману ее не найти.

Как не ищи, Роман любит ее больше, чем когда-либо. Мрачнеются монстро-бездны теней. Облаком видений закошмарились глаза. В них плюют туманом кисло-сладкие цвета. От нежности красок не осталось и следа. Все жестче, острее и беспощаднее, чем когда-либо. Мазки избегают тонов. Только вода, черная, как ворон. Как под ночной водой, в водоеме, в ночном озере с распахнутыми, как грудная клетка кита, глазами. Прокуренное видение. Невнятные люди. Неизвестные речи. Придушенный тьмой недосвет. Перед глазами стена-яма, стена из мяса, в которую все проваливается. Музыка. Где колонка? Откуда это?

– Что со мной?

– Да все путем, братан, не парься! Ты ж, че, первый раз, да?

– А? Я его не чувствую. У меня, кажется, язык онемел. Не могу…

– Да эт нормально, не парься. Ща привыкнешь и приколешься.

– Где мы?

– Э, как где? Ты не пугай меня. Ты че это? Расслабься! Ща еще как бледного словишь. Пойдешь вон, приседать!-ха-ха. Расслабься, понял? Нормально все! Ты ж хотел тусы? Ну и… А вон он! Лёх! Лё-ха!

Неизвестный оборачивается вокруг своей орбиты и направляется к ним. Ноги плетутся вдогонку груди. Нездоровое месиво из опьянения и гнева. Лёха произносит:

– Че надо?

– Лёх, здарова! Как жизнь? Мы тут это, сидим с этим. Как тя, не помню?

– Роман.

– Во, да! Роман, Ромка… В общем, Лёх, знакомься, это Рома, дружбан мой.

Презрительная краска глаз обливает Романа от головы до пят.

– Опять ты какого-то обсоса ко мне припер?

– Лёх, ну ты чё? Где ты здесь обсоса увидел-то? Это ж Рома, ёпт… Я за него впрягаюсь, есль чё!

– Так мож те сразу рожу разукрасить, если ты впрягаешься? Это моя хата, я ее снял, и дурь моя! На кой хер мне твой обсос нужен, а?

Тот пытается прервать агрессию каким-то своим объяснением. Что ему, конечно же, не удается, так неловко, Боже.

– Погодь, погодь! Вы че, уже уделались, а? Моей дурью? На моей хате? Да ты охерел, а, дерьма кус?

Лёха хватает собеседника. Романовы мысли не понимают ни черта, но пугаются. Романовы чувства настолько расплавлены и растащены. Они выпучены, растопырены, выпотрошены, четвертованы, порваны на части. Романова кожа чувствует даже, как дым, погуляв немного, нежно оседает на лежак его кед. Чувства – кинжалы, что режут каждый миллиметр тела.

– Я те ща покажу, педик сраный, как ся вести следует!

Необратимость дышит всем в спины. И если бы не еще одна примесь. Второй неизвестный говорит:

– Лёх, Лёх! Ты че, Лёх? Остынь! Мы ж тут это, ну, отдыхаем, ну! Тёма – нормальный пацан. И эт, о-у, там Ленка пришла, тя ждет!

Раствор Лёхиного лица взбалтывается и меняется. Урок химии. Рома не сдал. Лёха бросает Артема обратно в диван.

– Живи пока.

После этих слов всё. Роман и Артем вновь одни. Сил нет. Цветет дым. Взгляд плывет. Роману очень плохо. Все ниже и ниже. Подвал. Музыка колонится приглушенно колонками. Пропитывает салфетки воздуха. Поверх музыки оседает болтовня. Нарко-гул нарко-пчел. Бред шепчет на ушко, укладывает в сон. Кто он? Как попал сюда? Кто такой Лёха, Тёма… Заплеванный потолок. Страшный ковер. Шелуха от семечек на нем. На полу растут бычки. Местами пепел, местами ничего. Падать. Он падает. Романово тело поедает вонючий диван. Пережевывает спину, почмокивает Романовыми страхами. Не дышать. Как дышать? Кажется, диван вот-вот. Исчезнет. И Роман упадет прямо на пол, в бычок. Полной грудью стены задышали. Повываливали животы. Кишки просятся наружу и молятся брюху. Беременные стены дышат тьмой и кричат какой-то радугой. Странной. Ничего не поделать, только сказать:

– Что это было?

– Ты о чем?

– Ну этот Лёха твой…

– А, Лёха! Да ничё, бывает, не парься.

Болтовней запачкано прозрачное одеяло. Все меняется. Комната та же, но уже не то все… Не комната это. Это что-то в ней. Кто эти люди? Странное чувство. Ноги. Что с ними? Что такое ноги? Как они живут? Что с ними происходит? Кто я? Дым побывал в легких. Дым вошел в их дверь, но не ушел. Пить. Горло прилипло. Слова говорят:

– Да нет, он какой-то неадекватный.

– Слышь че, нормально, я его знаю. Херня всё. Ща успокоится и. Это просто. Там отойдет чутка. Ща Ленка его успокоит.

Ленка? Все начинается от пальцев ног. Щекоткой. И насильственно ползет. Наверх. К нёбу. Пяткам как-то странно. Не бывало. Не бывает ничего. Ощущение ползет по коже. Как холодные гвозди, которые:

– Слушай.

– Че?

– Попить есть что-нибудь?

– Да, сушняк, ща. Как кошки в рот нассали? Эт бывает.

Его рука уходит куда-то. Ключи оставляет. Тянется, тянется, спагетти, развратница, из-под дивана, под диван, через край, хватает вечность и всю эту вечность, но вечность быстро заканчивается.

– На, попей пивка.

Полулитровая бутылка в руках Романа. Пальцы ползают по ней, как тараканы. Дышат в лобовое стекло крабу, застрявшему в банке. Океан. Зачем он живет там? А аренду платит? Руки хотят обнять ее, забрать щекой холод сквозь воду. Какие на пляже озера? Но Роман хватает ее зубами и пьет. Газы выдышались наружу и сбежали за границу. Теплое.

– Фу, что это за моча? Убери ее от меня. Еще больше пить хочется.

– Слышь, ты че такой…, а? Одни напряги, ряльно. То тебе не так, это. Расслабься уже. А? Не парься и других не напрягай. Нормальное пиво, че? Че? Че? Че?

И снова. Что? Вернее, кто? Кто это? Мальчик, ты умрешь под забором. Долгая, тошнотворная пауза все ползет и ползет по штанине, как черная толстобрюхая широкорожая крыса. Направо во двор. Вот здесь поверните, да. Все пропахло духами дыма. Эта пауза вошла в квартиру и уставилась на диван, как гнида. Да это терпеть невозможно! Из года в год одно и то же! Даже легкие вспотели и воняют, как дым. Вы понимаете, что это просто невозможно?

Потный дым ссыт в глаза и уши. Две красные раны на лице. С белыми зрачками. Лицо, продырявленное глазами. Глаза поедены белками. Она не знает, кто ее парень. Фиолетовый свет все вздыхает. Он, как этот, ну вы помните, в начале этой басни? Цвет молодости. Все всегда повторяется. Но повторяется по-другому. Жизнь – это хождение по кругу, но каждый раз по новому.

Свет пугает его. Гает-его. Это слишком… глубоко. Клыбоко. Лезет кто-то в окно. Или в душу. Ли-душим. Окна сошли бы с ума, если б знали. Окна и сошли с ума, и не знали. В Романов разум, в его душу смерть льется жирным руслом.

Тихим воем воет музыка. Кто воет? А кто тебя просит? Если бы я сделал это, ты бы осталась со мной? Что мне сделать? Болтовня полнит собой все. Свинцовые испарения воздуха. Да кто тебя просит?! Я сама могу! Сама-магум!

Разговоры шумят. Все разговоры на свете лишь об одном. Шум опошлен. Э-э-э-эй! Сделай музыку погромче! Че! Да кто тебя просит? Да кому вообще нужна твоя помощь? Оставь меня в покое! Я сама-ма-ма-гум! Сама-мама-гум.