Бардо

Руки Романа (хватаются за что-то в зыбучем песке покрывала). Что дальше?

Покрывало и кровать (жидко-липкие). Мы не пустим тебя. Оставайся с ней. Оставайся с нами!

Елена (начинает плакать). Куда ты? Останься со мной, по-жа-луй-ста-хна, я тебя люблю, я плак-плак.

Стены (начинают реветь вместе с Еленой, как звери). Разве ты не видишь наши слезы? Как, черные, они катятся по нашим телам? Разве ты не видишь, как она страдает?!

Мысли Романа. Она сошла с ума. Я сошел с ума.

Еленина рука, как расплавленный металл, обтекает его тра-ля-ля и пытается тру-лю-лю-любовью остановить того, кто любит другую.

Нога Романа (зажата тисками пальцев ее и родит сейчас). Пусти меня! Пусти! Да отвали же!

Тиски (зубами). Клац-клац!

Роман (высвобождает ногу, случайно ударяя Елену в грудь). Оставь меня в покое, пожалуйста, просто не трогай меня, отвратительно, все это отвратительно просто, я люблю другую, понимаешь? Я не могу так!

Елена отпускает ногу. А рука ее повисает. Повисает и обессиленно падает навзничь вместе со спиной, что горбится и жмется несчастными коленями к несчастным соскам. Истерика сердца бьется изнутри о худую, костлявую клетку груди. Роман скатывается ватной вафлей на пол. Хороводы закручивают кружевами кружение.

Хороводы (танцуют перед глазами). Ю-ху-у-у-у-у-у-у! Мы хороводим, и мы – ХОРОВОДЫ!

Через силу, невероятность и невероятную силу Роман поднимается. Он пытается натянуть на себя штаны, но они не хотят быть натянутыми. Их остается лишь притягивать за уши.

Штаны. Пошел на хер!

Ширинка. Не-а, а я не застегнуся! Мы еще с тобой не закончили, дружище дорогой!

Пальцы Романа дрожат. Они в ужасе, когда видят, как, сгорбившись в углу кровати, Елена сидит и рыдает. Рыдая и завывая, она протягивает к Роману свои несчастные холодные руки. Те повисают в холодном воздухе. Воздух плачет. Воздух видел, как ее руки нашли свое тепло, прикоснулись к нему и замерзли. Она закрывает глаза. Все напрасно. Он не обнимет ее. Он бы мог, но не спасет ее. Лицо Елены скорчено, скрючено и растоптано.

Елена (сквозь слышимую истерику, едва слышимым голосом). Обними меня.

Мысли Романа. Обними. Как Вера. Но не Вера. Что я наделал? Нет, не могу, я так не могу.

Сердце Романа. Беги отсюда! Вали на хрен сейчас же, иначе я не смогу это вынести и…!

Роман (дрожащим голосом). Нет, я-я не могу. Не могу. Прости.

Дверь (зазывая). Выйди отсюда! Лезь в меня, не в нее! Скорей! Уходи! Уходим!

По холоду его лица бежит горячая слеза. Бежит и соскальзывает вниз на ледяной паркет, который тут же проглатывает ее ледяной пастью. Тело горит. Все его тело так сильно и долго хотело хоть что-то. Не это. Другое. Другую. И только ее. Все тело и все в нем хочет объятий, хочет продолжить, но сердце не в силах, не может. Все его тело хотело бы вылезти вон из этого тела и не быть вовсе телом, и вовсе не быть.

Он видит, как она видит его. Как страдает. Страдает, как страдает он. Видит ее нищее тело, выброшенное на пляж. Но кит – не спаситель китам. Лучше было бы быть стеной, а не китом, и не видеть, как видит другой. Ему жаль и так жаль, что так жаль. Она любит его. Он видит, как она любит его. Он не любит ее.

Роман выходит из комнаты. Шаг шагает опьяненными шагами. А Елена? А Елена – плак-плак. Вот, кто она такая! Романовы ноги косятся и хотят упасть. Его колени хотят, очень сильно хотят резко согнуться, удариться о пол и разбиться на хер. Так, чтобы кости торчали, а сердце молчало. Стены движутся, двигаются и перешептываются.

Стены (шипят). Ш-ш-ш. Ну и проваливай! Куда ты пойдешь, приятель?

Роману мерещится всякое такое, от чего становится невозможно. Всякое такое, что только и можно описать словом «такое». Оно случилось с ним в клубе и не закончилось. Роман выходит из комнаты. Снова. Роман не уверен, что вышел из комнаты. Роман не уверен ни в чем.

Стены (пользуясь случаем). А мы все видели! А мы видели все! Хи-хи. Ха-ха. Ты все видел, долбаеб. Ты же сам все видел! Тебе никуда не спрятаться, осел.

Тени (ураганом роняются, летают и плавятся). Ну и куда ты собрался? Куда ты пойдешь? Ее нет, идти некуда. Ты ведь хочешь эту шмару? Так возвращайся и сделай это!

Сердце Романа. Спрячь меня! Спрячь меня!

Ноги Романа. Куда же нам нести его? Нам не спрятать его от себя!

Дверь в ванную комнату (лучится и льется надеждой и светом по коридору). Скорей! Сюда! Я спрячу тебя!

Стены. Спрятаться-спрятаться. Всю жизнь прятаться.

Тени. А что потом?

Стены. Не лучше ли сразу спрятаться в гроб?

Тени. Да они все всю жизнь прячутся от себя, чтобы быть собой. А зачем?

Стены. Если они перестанут прятаться, тогда узнают, кто они такие.

Тени. Да, лишь не зная, кто ты, можно быть собой, потому что…

Стены. Потому что невозможно жить, зная, кто ты.

Тени. Потому что нет ничего страшнее правды.

Стены. Да, нет ничего страшнее правды.

Тени. И нет ничего невозможнее, чем жить.

Стены. Но нет ничего возможнее невозможности. Так и живут.

Тени. Живут?

Стены. Живутся.

Тени. Друг с другом.

Стены. Бе-а! Хорошо, что мы стены.

Тени. Хорошо, что мы тени.

Стены. Ну да.

Тенью своего тела разум Романа проскальзывает в ванную комнату. Нежно-синие стены встречают его с воодушевлением и теплотой. Как и гостеприимные: душик с едко-персиковыми ржавчинными потеками, грязный шероховатый пушистый коврик и улыбчивая батарея для сушки белья с психушечно-белым полотенцем на своих плечах.

Нежно-синяя плитка (напевая напев). Заходи-заходи. Заходи-заходи. Хорошо, что пришел. Я такая приятная и сделаю тебе хорошо.

Коврик (обнимая и целуя ворсинками и комочками волос взволнованные ноги Романа). Мы согреем и защитим тебя.