Друзья и недруги. Том 1

– Не стану! – рассмеялась Кэтрин и, привстав на носки, поцеловала Робина в щеку. – Ну что бы мы без тебя делали? Ты даже представить себе не можешь, как мы все осиротеем, когда ты покинешь нас! Ведь однажды покинешь?

И она вновь чуть не расплакалась. У Кэтрин, как у весеннего неба, солнечная улыбка быстро смеялась дождиком слез, а потом опять улыбкой. Поцеловав ее в кончик носа, Робин тихо, но очень серьезно сказал:

– Я никогда не покину вас, Кэтти! Ни всех вместе, ни каждого в отдельности. Ты веришь мне?

Заулыбавшись, она кивнула, утонув в его глазах, казавшихся в ночной темноте не синими, а черными.

– Вот и хорошо. А теперь вернемся и посмотрим, как там Нелли.

При виде бледного до прозрачности лица спящей Эллен Кэтрин невольно всхлипнула. Дотронувшись до ее руки, она с тревогой посмотрела на Робина.

– Какая холодная! Как у покойницы! Но ведь Нелли выживет, Робин?

Робин не стал говорить Кэтрин, что Эллен сейчас все еще пребывает на грани жизни и смерти. Он должен с помощью всех своих знаний отвести ее от этой грани, не дать умереть, и он спасет Эллен, чего бы ему это ни стоило.

– Конечно, дружок! – сказал Робин, вложив в голос всю уверенность, на которую был способен. – Мы с тобой обязательно вылечим ее.

Эллен поправлялась медленно и тяжело. Если бы ее сердце не давил тяжкий гнет предательства любви к Робину и убийства собственного ребенка, выздоровление бы ускорилось. А так она покорно пила лекарства из рук Робина или Кэтрин – только они по очереди выхаживали Эллен, чтобы сохранить от других в тайне то, что произошло, – и молча, с закрытыми глазами вытягивалась на постели. Не выдержав, Робин однажды крепко взял ее за руку и заставил открыть глаза.

– Послушай, Нелли, так нельзя. Все, что тебя мучает, осталось в прошлом. Ты сильная, крепкая женщина, и прежде всего – духом. Изволь взять себя в руки, если не хочешь утратить мое уважение.

Эти слова оказались действеннее лекарств. И все же Эллен в точности знала: однажды, случайно или намеренно, Робину откроется правда, и тогда она все равно утратит его уважение и дружбу. Гнет уменьшился, но не исчез. Выздоровление пошло быстрее, но не настолько, как рассчитывал Робин.

Зато Статли шел на поправку со всей стремительностью молодого, здорового и жизнелюбивого человека. Дом Робина пополнился еще одним жильцом, а семья – домочадцем. Теперь их было трое – Вульфгар, Статли и сам Робин. Пока Эллен не выздоровела, холостяцкий дом трех мужчин взяла под опеку Кэтрин, успевая вести и собственный дом так, что Джон и Эрик не очень-то замечали ее отсутствия. Эрик был даже рад отдохнуть от неугомонной невестки в отличие от Джона, который ворчал, если Кэтрин задерживалась в доме Робина дольше, чем следовало по его мнению.

Когда Эллен полностью выздоровела и вернулась к своим обязанностям, в первый же вечер Робин спросил ее:

– Ты не хочешь рассказать мне, что с тобой приключилось?

Эллен подняла на него смятенные глаза, судорожно пытаясь сложить в голове правдоподобную историю. Но Робин, не спускавший с нее пристального взгляда, избавил Эллен от сочинительства.

– Не хочешь, – усмехнулся он, и его лицо приняло жесткое выражение. – Тогда лучше оставь свои секреты при себе, но не оскорбляй мой слух ложью, которую сейчас пытаешься выдумать.

Эллен покорно склонила голову. А что она могла сказать ему? Уверить в любви и признаться в измене? Лучше молчать, раз уж он сам предложил ей молчание. Перед Рождеством Элизабет родила дочь, и, принимая младенца, Эллен с трудом заставила себя улыбнуться и поздравить подругу. Глядя в маленькое личико, она вспоминала свою дочь, которую сама же убила, вспоминала, не зная, кого ненавидит больше: Гая Гисборна или себя.

****

Статли приняли в Локсли с радушием, которое удивило бывшего ратника ноттингемской стражи. Он ожидал вполне объяснимой настороженности: ведь Локсли до последнего человека предано Робину, врагом которого был шериф Ноттингемшира. Но вскоре Статли понял, что как раз этой преданности он обязан общим теплым приемом. Робин спас его от смерти, и значит, счел достойным своего вмешательства в участь бывшего ратника. Это обстоятельство послужило для Статли наилучшей рекомендацией в глазах друзей Робина.

Вначале Статли пытался вести себя с Робином как с лордом, выказывая ему знаки почтения, и даже пытался именовать графским титулом. Но заметив, что Робин не считает нужным соблюдать подобные условности, он стал держаться с ним, как остальные жители Локсли: внешне так, словно Робин был им ровней, а в душе испытывая к нему огромное уважение и признавая его главенство во всем.

Неистребимая тяга к воинскому искусству все равно осталась в крови Статли, и он с бесконечным удовольствием принял участие в ратных тренировках Робина и его друзей. Наблюдая за ним на первом же занятии, Робин полностью согласился с мнением самого Статли о его изощренности в ратном деле. Он великолепно владел мечом, в метании ножей ему не было равных: он мог попасть в любую цель из любой позиции. Нож выпархивал из его руки быстрой молнией и через мгновение впивался точно в заданную мишень. Для братьев Рочестеров наконец-то нашелся достойный противник, не считая Джона и Эрика. Остальные были их учениками, и пока ни один из учеников не сумел одержать верх ни над одним из наставников.

Статли был одинаково дружелюбен со всеми, выделяя Робина и Вилла, но вскоре особенно сдружился с Аланом. Узнав бывшего ратника поближе, Робин удивился тому, что он так долго избегал немилости Гая Гисборна или шерифа. Статли на все имел собственный взгляд, твердые принципы и не заботился скрывать своего отношения к чему-либо. Поступив на службу шерифа в юном возрасте, он был свято уверен, что герб Ноттингемшира на его доспехах обязывает неукоснительно стоять на страже порядка и справедливости. Олицетворением и того и другого он считал сэра Рейнолда, но наивные представления не могли сохраниться надолго. Статли был наблюдателен и умен, и реальная жизнь очень скоро развеяла юношеские иллюзии.

– Да, я был наивен, – согласился он в одном из разговоров с Робином, – и полагал, что сила должна быть обращена на защиту, а не на произвол. Но моя наивность заключалась не в этом убеждении – ему я остаюсь верен и сейчас, а в том, что я считал себя орудием справедливости в руках, которые на деле оказались по локоть в крови. Последние два года я уже не заблуждался в природе сэра Рейнолда и оставил бы службу у него, если бы знал, кому предложить свой меч. Но я не видел достойных лордов – они все одинаковы, Робин. Нашим миром правит сила.

– Править можно по-разному, – заметил Робин.

– Да, и ты, например, являешь собой полную противоположность и сэру Рейнолду, и сэру Гаю. В отличие от них ты считаешь власть средством, а не целью. Таким же был и покойный граф Альрик. Возможно, именно очарование его сутью и породило мои заблуждения в том, что все понимают власть так, как понимал ее он, а теперь и ты. Помяни мое слово, Робин: тебе не избежать противостояния с Гаем Гисборном, и однажды оно обязательно выльется в открытое столкновение. От тебя исходит дух свободы, а это свойство сэр Гай ненавидит особенно сильно и пытается искоренить его, в ком бы ни встретил.

Статли казался полностью доволен неожиданной переменой в своей жизни. Рана на лице зажила, остался лишь узкий шрам, протянувшийся от скулы до подбородка. Он был хорош собой, и девушки охотно принимали его общество. Он даже подумывал жениться на одной из них, но соображение, что у него ничего нет – ни земли, ни дома, – сдерживало его намерения. Узнав о сомнениях Статли от Алана, Робин поспешил уверить его в своем содействии, если он серьезно надумал обзавестись семьей. И Статли, твердо решивший остаться в Локсли до тех пор, пока здесь остается Робин, почти сделал предложение младшей сестре Элизабет. Но очередной визит в Локсли Гая Гисборна полностью изменил его планы.

Гай приехал в начале февраля. Как всегда, он был один, не стал заходить в дом, что избавило Статли от необходимости прятаться. Эллен не так повезло: она была во дворе и столкнулась с Гаем лицом к лицу. Он вскользь окинул взглядом ее стан и приподнял бровь.

– Оказывается, ты опять солгала мне? – спросил он вполголоса, пользуясь тем, что поблизости никого нет, а значит, никто не услышит их разговор.

– Я потеряла ребенка, – кратко ответила Эллен.

Она собиралась пойти в дом и уведомить Робина о приезде гостя, как новый вопрос Гая, заданный быстрым отрывистым голосом, остановил ее:

– Кто это был?

Эллен глубоко вздохнула, подняла на Гая печальные глаза и тихо ответила:

– Девочка.

Узнав, что Эллен родила бы не сына, а никчемную дочь, Гай испытал огромное облегчение и мысленно поздравил себя с тем, что не поддался порыву оставить ее в своем замке. Ради сына еще стоило пойти на риск, уповая, что получится убедить Робина в том, что женщина не может быть причиной раздора между мужчинами и воинами, связанными дружбой. На то, что у него с Робином все-таки сложилась дружба, Гай очень надеялся, и ради дочери рисковать этой дружбой в глазах Гая было ничем не оправдано.

– Он что-нибудь знает или ты проявила благоразумие?

В глазах Эллен сверкнул гнев:

– Если бы я сказала ему хоть слово правды, вы бы давно поплатились за это, сэр Гай!

Невозмутимо отразив ее взгляд, Гай насмешливо поинтересовался:

– За что бы я поплатился, красавица? За то, что один раз ублажил тебя? Разве я повинен в ненасытности твоего лона и для тебя не имеет значения, кто его орошает – твой лорд или я?

Эллен залилась румянцем стыда и закусила губы, не найдя слов для ответа. Гай наблюдал за ней с явным удовлетворением. Молчание, которое она продолжала стойко хранить, свидетельствовало, как дороги ей жизнь и спокойствие Робина, а значит, и сам Робин. Молчит и будет молчать. Со стороны Эллен опасности нет. Но смесь унижения, негодования и отчаяния – всех этих чувств, отразившихся на ее лице, неожиданно тронуло его сердце.

– Мне жаль, что так вышло с ребенком, – сказал он и в последний момент удержался от того, чтобы накрыть ладонью руку Эллен. – Ты по-прежнему тоскуешь по лорду Робину?

Эллен сжалась от этого вопроса.

– Я свыклась, – тихо ответила она.

Свыклась, но не забыла, а продолжает тосковать. Гай глубоко вздохнул.

– Я чувствую, ты видишь во мне источник своих несчастий. Пожалуйста, будь справедлива и посмотри правде в глаза! Ты не вырвалась от меня, не убежала, не звала на помощь. Напротив, ты не прятала губы, когда я поцеловал тебя, а обняла меня, даже обвила ногами. Это я не смог бы убежать, даже если бы захотел. Когда женщину насилуют, она кричит от боли – не от удовольствия. Ведь ты сама отдалась мне, если судить беспристрастно! Скажи: не уйди я, а продолжай ласкать тебя, вела бы ты себя иначе? Да, я хотел тебя, очень сильно хотел. Но знай я, что ты делишь ложе с лордом Робином, то ничего подобного себе бы не позволил. Ни единого бы слова тебе не сказал, не говоря о большем. Но что случилось между нами, то случилось. Теперь ответь: я один во всем виноват? Когда я узнал правду, пытался ли я вновь соблазнить тебя?

По мере того как он говорил, не сводя с нее глаз, голова Эллен склонялась все ниже и ниже. Оправдывая себя, он тем самым обвинял ее, и она, как ни старалась, не могла найти в его доводах ни слова лжи. Так и было: не вырывалась, не звала на помощь, обнимала, раскинулась под ним, когда он уронил ее на спину, и – самое тяжкое обвинение – содрогалась в животном экстазе, чем уничтожила и свое достоинство, и самоуважение. Ей бы вспомнить, как он угрожал свободе и жизни Робина, как отказался взять на себя заботу о зачатом им ребенке, а вместо этого отдал жестокий приказ в отношении ее самой. Но беспредельный стыд, затопивший все ее существо, тяжесть вины перед умерщвленной во чреве дочерью и железная логика Гая добили Эллен.

– Нет, – выдавила она, – я сама во всем виновата, и вы правы в каждом своем слове, сэр Гай.

Гай принял признание Эллен с удовлетворенной улыбкой. Теперь она тем более будет молчать! Жалость прошла, на смену ей заступил расчет, побудив Гая добавить несколько слов, которые окончательно запечатают уста Эллен и не позволят излить душу даже подруге, не то что Робину:

– Я признателен тебе за откровенность и смелость, с которой ты сумела увидеть себя такой, какая ты есть на самом деле. Еще раз приношу тебе соболезнования и разделяю с тобой утрату нашей дочери. А сейчас иди в дом, извести обо мне своего лорда, – напутствовал он Эллен мягким сочувственным голосом, но, когда она скрылась за дверью, тут же перестал думать о ней.