Друзья и недруги. Том 1

Не оборачиваясь к нему, Робин, мгновение помедлив, ответил:

– Тебя найдут, Гай, если сочтут достойным обряда посвящения. Тебе самому для этого никого не надо искать.

– А как узнают, что я достоин обряда? – жадно спросил Гай.

Робин едва заметно пожал плечами.

– Узнают. Это все, что я могу тебе сказать. Вспоминай то, о чем я тебе говорил. Смотри в самую свою суть, думай, находи в себе то, что необходимо изменить, и меняй. Либо ничего не меняй, если тебя все устраивает. Уже поздно, Гай. Пора возвращаться.

Гай, зачарованно глядя в спину Робина, покивал головой. Они забросали костер землей, сели на коней и, выехав на проезжую дорогу, простились, как обычно.

Робин вел коня неспешной рысью, вспоминая каждое слово из разговора с Гаем, и испытывал огромное разочарование. Он и сам не мог объяснить природу своего разочарования в Гае Гисборне. Он получил ответы на два мучивших его вопроса, и они не удивили его. Но ведь были и способности, и светлые проблески, которые он пытался раздуть в мощное пламя, надеясь, что оно одолеет ледяную часть души Гая. Не получилось, и потому ему следовало отпустить Гая, дать ему возможность идти своим путем, отличным от пути Робина. Он-то готов отпустить, а готов ли Гай? И все же в нем было что-то доброе, пусть Гай и сам не понимал до конца светлую сторону своей души. Любовь к молочному брату, например.

Вернувшись домой, Робин первым делом хотел поделиться с Виллом, о чем у него выпытывал Гай, но его намерение предупредила Элизабет, встретив на пороге с вестью, что ратник наконец пришел в себя. Она по очереди с Эллен дежурила у его постели, пока он оставался в забытьи.

Ратник встретил Робина лучистым, хотя и утомленным взглядом темно-карих глаз и слабой улыбкой.

– Госпожа Элизабет рассказала мне, что я обязан вам жизнью, – сказал он, с трудом шевеля разбитыми губами, когда Робин сел на табурет рядом с изголовьем кровати. – Но она не смогла объяснить причину, по которой вы вступились за меня.

Он вопросительно посмотрел на Робина.

– Просто захотелось узнать, сколько нынче стоит жизнь ноттингемского ратника, – отшутился Робин.

– И как много вы за меня отдали денег?

– Один серебряный шиллинг.

– Боюсь, мой лорд, вы переплатили. Наши жизни нынче обходятся не в пример дешево! – невесело улыбнулся юноша.

Заметив быстрый и неодобрительный взгляд, который Робин бросил на Элизабет, ратник усмехнулся:

– Не упрекайте мистрис Элизабет. Она не называла вашего имени, но в вас невозможно не распознать благородного лорда.

– Мое имя – Робин. Теперь ты его знаешь, и я хочу узнать твое.

– Уильям, – ответил ратник, – Вилл.

– О, да мы с тобой тезки! – рассмеялся Вилл, появившись за спиной Робина бесшумной тенью. – Теперь настал твой черед спасать нас.

Поймав удивленный взгляд юноши, Вилл пояснил:

– Нас замучило любопытство: в чем ты провинился перед сэром Рейнолдом, что он приказал повесить собственного ратника?

– Сэр Рейнолд? – Вилл-ратник иронично усмехнулся. – Нет, приказ о моей казни отдал не он, а лорд Гисборн. Шериф только подтвердил его волю: он ни в чем и никогда не отказывает сэру Гаю. Должно быть, не смеет. Этим я тоже обязан сэру Гаю.

Поморщившись, он дотронулся до рассеченной скулы. Братья переглянулись. Понимая, что от него ждут более подробного рассказа, молодой ратник вытянулся поудобнее и стал говорить.

Вилл Статли не помнил своих родителей. Да и прозвище – Статли – ему дали соратники по дружине шерифа Ноттингемшира. Его младенцем нашли у дверей церкви, в которой он потом провел служкой все детские годы. Но Уильям мечтал стать не монахом, а рыцарем, воином и всегда с завистью провожал взглядом вооруженную свиту лордов. Настоятель собора сломал много розог о его спину, отчаявшись заставить безродного воспитанника смириться с будущей монашеской стезей. К большой радости Вилла, его приметил один из ратников сэра Рейнолда: мальчик постоянно глазел на ратные тренировки, открыв рот от восхищения. Вилла забрали из собора в услужение к сэру Рейнолду, ратник, принявший участие в его судьбе, стал обучать его умению владеть оружием, и дело пошло так успешно, что все диву давались. То, на что другим требовались месяцы неустанного труда, Вилл осваивал за считаные дни. В шестнадцать лет он стал ратником шерифа и оставался им до двадцати, пока его служба не закончилась самым печальным образом.

Робин вскользь спросил Вилла, принимал ли он участие в штурме Веардруна, и тот, бросив на него короткий, но очень внимательный взгляд, ответил отрицательно. В то время он еще был служкой в соборе.

– Значит, ты стал одним из лучших ратников шерифа? – переспросил тезку Вилл и недоверчиво выгнул бровь: – И сейчас хочешь уверить нас в том, что сэр Рейнолд так легко позволяет Гаю Гисборну прореживать свое войско, вешая тех, кем это войско гордилось?

Вилл Статли глубоко вздохнул, и в его спокойном взгляде выразилось тайное упорство.

– Сэр Рейнолд ни в чем не отказывает сэру Гаю, – повторил он. – Мне не раз казалось, что он и сам в душе боится его – ровно так же, как ноттингемские ратники опасаются ратников Гая Гисборна. Я пробыл на службе у шерифа неполных четыре года, и постепенно мне перестала нравиться моя служба. Сэр Рейнолд со временем передал всю власть Гаю Гисборну. Сначала он всего лишь охотно принимал помощь своего воспитанника в делах Ноттингемшира, сам давал ему поручения, но потом… Лорд Гисборн не выпускает из рук то, что в них однажды попало. Сэр Рейнолд только именуется шерифом Ноттингемшира, на самом деле таковым является Гисборн, и все его приказы для ноттингемских ратников так же обязательны и безусловны, как для ратников самого сэра Гая. А чтобы в точности исполнять приказы Гисборна, – по лицу Вилла Статли пробежала черная тень, – иной раз надо обладать каменным сердцем.

– Но ратники Ноттингемшира – не наемники сэра Гая, – возразил Робин. – Вы не обязаны повиноваться его приказам!

– Да, – согласился Вилл Статли, – и двое из нас попытались указать на это Гаю Гисборну. Обоих наутро нашли мертвыми. Выпили лишку, упали в сточную канаву, захлебнулись нечистотами. Мерзкая смерть, верно?

– Верно. Значит, после этих смертей новых попыток неповиновения Гисборну не случалось?

– Почему же? – усмехнулся Вилл Статли. – Одна случилась, и ее результат вы сейчас наблюдаете. Я вмешался в правосудие, творимое сэром Гаем именем шерифа, но вместо сэра Рейнолда.

Разбиралось дело о браконьерстве. Лесничий обвинял виллана в том, что тот убил королевского оленя и был застигнут на месте преступления с ножом, испачканным кровью. Виллан утверждал, что он всего лишь набрел на оленя, когда животное издыхало, израненное волчьими клыками. Да, он прирезал оленя, но ради того, чтобы избавить от агонии, ну и чтобы мясо не пропало, конечно.

Оленья туша была принесена на суд в качестве доказательства, и Вилл Статли, который нес в зале дежурство, чтобы чем-то себя занять, осмотрел мертвого оленя, пока Гай Гисборн выслушивал стороны. Виллан говорил правду: олень был жестоко истерзан острыми клыками, которые могли принадлежать только волкам. Наверное, он подвергся нападению целой стаи и вырвался от волков чудом. Уверенный в оправдательном приговоре, Вилл Статли отвлекся от судебного разбирательства и прислушался только тогда, когда Гай Гисборн огласил приговор. Виллан был признан виновным в браконьерстве и подлежал наказанию.

Вилл Статли онемел от изумления. Гай Гисборн не придал никакого значения оправданиям подсудимого, не приказал осмотреть тушу оленя, и теперь ни в чем не повинному виллану должны были отрубить правую руку до локтя.

– И тогда я вступился, – продолжал говорить Вилл Статли, – своей властью я остановил ратников, которые были готовы вести подсудимого к палачу, схватил за ногу мертвого оленя и подтащил к сэру Гаю. Я указал на следы клыков, и лесничий был вынужден подтвердить, что животное не выжило бы с такими ранами. Я говорил, а сэр Гай смотрел на меня с каменным лицом, немигающими глазами, и в зале воцарилась мертвая тишина.

Приговор был изменен на оправдательный, и виллан ушел свободный и невредимый, во весь голос славя справедливость и милосердие Гая Гисборна, гнев которого обрушился на непрошеного защитника – Вилла Статли.

– Он отпустил всех, кроме других ратников и меня. Едва двери закрылись, как сэр Гай преобразился. В него словно дьявол вселился! С искаженным от ярости лицом он заявил, что мое вмешательство было преступно и неоправданно. Какой-то жалкий виллан сохранил руку, но теперь каждый посчитает возможным усомниться в справедливости приговоров, вынесенных сэром Гаем или шерифом, будет оспаривать их решения и перестанет подчиняться. Говоря это, он надел на руку латную рукавицу и изо всех сил ударил меня по лицу. Потом вдруг сразу успокоился, словно вид крови, залившей мое лицо, оказало на него благотворное действие. С тем же бесстрастным выражением он сказал, что моя участь должна послужить примером для всех, кто полагает возможным вмешиваться в суд, творимый им – Гаем Гисборном. Вот, собственно, и вся история, – вздохнул Вилл Статли и устало закрыл глаза. – По приказу сэра Гая мои же соратники избили меня, потом им приказали исполнить приговор, который вынес мне сэр Гай, а сэр Рейнолд безропотно утвердил.

Еще утром Робин усомнился бы в правдивости подобного рассказа о Гае: слишком разительно отличался его образ, описанный Виллом Статли, от того, который видел сам Робин. Но к этому часу он знал о Гае Гисборне больше. Когда в своем рассказе Вилл Статли только дошел до слов о заступничестве за виллана, Робин в душе уже знал, что произойдет дальше. Знал не потому, что вид жестоко избитого Вилла Статли красноречиво свидетельствовал о последующих событиях, а потому, что был твердо уверен: Гай хочет власти и никому не простит посягательств на нее, пусть даже в поисках справедливости. Но как же причудливо соседствовали в душе Гая жестокость, проявленная к Виллу Статли, к виллану, едва не осужденному на увечье, и глубокое сочувствие к скорби молочного брата, неимоверная тяга к светлому и средства утверждения власти, которые он щедро черпал из мрака!

– Вы купили мою жизнь, – вывел Робина из задумчивости голос Вилла Статли, – теперь она принадлежит вам. Как вы намерены распорядиться ею?

– У меня нет намерений распоряжаться твоей жизнью, – ответил Робин. – Когда выздоровеешь, можешь отправиться куда пожелаешь или остаться здесь.

После недолгого молчания Вилл Статли сказал:

– Я предпочту остаться, мой лорд.

– Лихая жизнь наемника тебя больше не привлекает? – усмехнулся Вилл.

Статли из-под ресниц посмотрел на Вилла и улыбнулся не менее насмешливой улыбкой.

– Никто из лордов Средних земель не возьмет на службу человека, которому Гай Гисборн вынес смертный приговор, – он перевел взгляд на Робина и тихо, но уверенно сказал: – Никто, кроме вас, сэр Роберт Рочестер, граф Хантингтон!

Вилл мгновенным непроизвольным движением накрыл ладонью рукоять ножа, заткнутого за пояс. Хотя какую угрозу мог представлять Вилл Статли, едва шевеливший губами? Робин остался неподвижным.

– Ты знаешь, кто я? – только и спросил он, глядя на ратника спокойным взглядом.

– Не знал, но все время пытался вспомнить, где я мог видеть вас, – ответил Вилл Статли. – И наконец вспомнил, когда вы спросили про штурм Веардруна. Я видел не вас, а вашего отца, когда был мальчишкой. Вы очень похожи на него обликом. Не сомневаюсь, вы унаследовали и великодушие покойного графа Альрика. Примите мою благодарность за то, что позволяете мне остаться подле вас. Служить Рочестерам всегда почиталось в Средних землях за великую честь!