Друзья и недруги. Том 1

– Да, Робин, у меня есть тайна от тебя. Но только одна. Меньше всего на свете я желаю, чтобы ты однажды узнал о ней. Против собственной воли я нанес тебе оскорбление. Возможно, оно не такое тяжкое, каким представляется мне. Единственное, что я могу привести в свое оправдание: я был введен в заблуждение и пребывал в неведении, что своим поступком задеваю тебя. Но как только мне открылась правда, я сделал все, чтобы исправить положение дел.

Его лицо пылало румянцем от волнения, и таким же взволнованным блеском горели глаза, устремленные на Робина. Тот почувствовал, что Гай абсолютно искренен в том, что сказал, вот только понять, чем он нанес ему оскорбление, Робин из его слов не смог. Любопытство подталкивало надавить на Гая и узнать правду, но Гай словно почувствовал желание Робина докопаться до истины. В его глазах появились мольба и страх, и Робин сжалился.

– Ладно, Гай, я не буду допытываться, чем именно ты умудрился оскорбить меня, да еще так, чтобы я ничего не заметил, – рассмеялся он. – Тем более раз ты говоришь, что пребывал в неведении, а потом все исправил.

Гай шумно, с облегчением выдохнул, поняв, что не дышал, пока не услышал слова пощады. Но Робин оказался не так милосерден, как могло показаться:

– Взамен того, что я не трону эту тайну, дай мне честные ответы на два других вопроса.

– Какие именно вопросы? – насторожился Гай, но, решив, что раз речь пойдет не о случае с Эллен, то ни о чем, на что бы он не смог ответить, Робину спросить не удастся, кивнул: – Хорошо, спрашивай! Обещаю, что, о чем бы ты ни спросил, я отвечу тебе с предельной честностью.

Подумав, какой вопрос задать первым, Робин выбрал то, что для него пока оставалось неочевидным:

– Как получилось, что сэр Рейнолд вдруг оказался наследником своего брата, притом что тот оставил после себя дочь?

Гай от души удивился такому вопросу, ответ на который казался ему лежавшим на поверхности.

– Маленькая леди Гунреда? Так она умерла. Выпала из окна верхнего этажа башни и разбилась насмерть. Говорят, когда к ней подбежали, девочка уже не дышала. Вот сэр Рейнолд и унаследовал все, чем владел его брат, поскольку иных наследников не было.

– А из окна она выпала сама и совершенно случайно?

Гай посмотрел на Робина все тем же удивленным взглядом и пожал плечами:

– Откуда мне знать? Нянька утверждала, что девочка забралась на оконный выступ, на что-то загляделась во дворе и высунулась так далеко, что соскользнула и не удержалась, а нянька не успела поймать ее. Я никогда не бывал в том замке и знаю об обстоятельствах гибели маленькой леди Гунреды только с чужих слов.

– Значит, нянька не углядела за вверенным ей ребенком. Как ее наказали, Гай?

– Не имею об этом ни малейшего представления, – пожал плечами Гай. – Почему я должен был этим интересоваться? В причинах смерти своей племянницы разбирался сам сэр Рейнолд. Наверное, как-то наказал – ведь упущение налицо. Почему ты меня вообще спрашиваешь об этом?

Помедлив, Робин сказал то, что услышал от Эдрика:

– Потому что, будучи в сильном подпитии, сэр Рейнолд сболтнул, что именно тебе он обязан этим наследством.

Ах, вот оно что! Вот что его интересует. Откуда он вообще узнал о пьяной болтовне шерифа? Вопрос оказался не так прост, каким показался вначале. Но сэр Рейнолд хорош! Старый болван, который во хмелю не умеет держать язык за зубами. С другой стороны, Гай не чувствовал себя виноватым в смерти племянницы шерифа, и у Робина нет права смотреть на него таким взглядом, словно он взял его, Гая, на прицел.

– Мало ли кто и о чем болтает в подпитии! – хмыкнул Гай.

Глаза Робина сузились еще сильнее.

– Ты обещал быть честным, а сейчас попытался словчить, – сказал он так, словно делал предупреждение, за которым последует смертельно опасное действие.

Недолго подумав, Гай решил сказать правду. Он все равно не чувствовал за собой никакой вины.

– Я могу лишь предположить, в чем именно он увидел себя обязанным мне. Когда его брат отошел в мир иной, сэр Рейнолд сильно горевал, но не об усопшем брате, а о том, что жива его дочь-наследница. Мне надоело слушать его стенания по этому поводу, и я сказал, что дети – хрупкие создания. Пока они маленькие, с ними в любой момент может приключиться несчастье. Они могут заболеть, попасть под копыта лошади, свалиться в колодец – все что угодно! Если сэру Рейнолду так претит существование племянницы, пусть молится, чтобы она попала на небеса еще в том возрасте, когда дети безгрешны и становятся ангелами. Вот и все.

Откинувшись на локоть, Робин долго смотрел в пламя костра, пока не повторил:

– Вот и все. – Обернувшись к Гаю, он посмотрел в его темные, откровенно не понимающие глаза и спросил: – Ты что, до сих пор не сообразил, что такими словами натолкнул его на мысль, как расправиться с племянницей и устранить ее с пути к наследству? Ты же умен, Гай, очень умен, и, говоря подобные вещи алчному человеку, обладающему всей полнотой власти в Ноттингемшире, ты не понимал, к чему твои слова приведут?

Гай, видя в глазах Робина упрек, пришел в раздражение:

– Знаешь, Робин, пусть каждый сам замаливает свои грехи! Я сказал ему то, что сказал, чтобы отвязаться от него. Если у него созрел замысел убийства племянницы, в том не моя вина, и он напрасно приписывает мне заслуги в собственном обогащении после смерти леди Гунреды. Предположим, ее и впрямь вытолкнули из окна, на что ты намекаешь, но за это преступление ответственность лежит на сэре Рейнолде, а не на мне!

– Хорошо хоть ты осознаешь, что ее смерть – преступление, – ответил Робин и отвернулся.

Чувствуя прежнее раздражение, особенно потому, что сам понимал правоту сказанного Робином, Гай поднялся и подбросил в угасающий костер несколько охапок валежника.

– На твой первый вопрос я ответил. Каким будет второй?

Ничего не услышав, он повернулся и требовательно посмотрел на Робина. Тот в глубокой задумчивости устремил взгляд вглубь разгоревшегося пламени и видел в нем пылающие дома. Он долго воздерживался от этого вопроса, в сущности, понимая, что услышит в ответ, но все же задал его. Где-то в глубине души он надеялся, что Гай поступил так, выполняя приказ шерифа, хотя и это не оправдывало его в глазах Робина, но все же умаляло вину. Но ответ Гая уничтожил слабый проблеск надежды, сохранявшийся в сердце Робина.

– При чем тут сэр Рейнолд? Он всего лишь хотел, чтобы подати были наконец уплачены. А как этого добиться, было целиком моим делом. Не хватало еще, чтобы я советовался с ним на каждом шагу!

– Значит, ты сам решил сжечь дома должников, – губы Робина искривились в невыразимо горькой усмешке: – Гай, неужели тебя не остановило соображение, что ты оставил без крова несколько семей? Куда они потом делись, по твоему разумению?

– Устроились у родни, – жестко ответил Гай и, снова сев возле Робина, посмотрел на него с сознанием собственного превосходства: – Не понимаю, как бы ты унаследовал титул отца с таким мягкосердечием?

– Отец не был жестоким человеком, – ответил Робин.

– И я не был жесток. Они упорствовали, легкомысленно полагая, что меня можно разжалобить слезами, но власть не существует без насилия. Ты воин, наследник графского титула, ты не можешь отрицать необходимость применения насилия.

– Я и не отрицаю. Но твердо знаю, что насилие должно быть обоснованным, умеренным и разумным. Какое из этих трех свойств отличало твое решение?

– Все три, названные тобой, – уверенно ответил Гай. – Обоснованное – потому что они отказывались платить. Умеренное – поскольку я велел поджечь только один из домов в каждом селении. Разумное? Да они бы до сих пор уверяли меня, что у них нет возможности внести подати. А так все должники в течение недели погасили долги перед казной. Я поступил правильно, Робин!

– Я не стану рассуждать о том, что они из страха взяли деньги для уплаты податей у ростовщиков под большие проценты и впали в еще большие долги. Ты сам убедишься в этом, когда придет пора сбора податей в следующем году. Будет он урожайным или нет, люди окажутся беднее, чем были прежде, – заметил Робин. – Я хочу сказать тебе о другом, Гай. Дом – та часть мира для любого человека, где он чувствует себя в безопасности, а внешний мир и опасен, и жесток. Укрыться от него можно только в собственном доме. Ты же лишил несколько семей этого блага.

– Жизнь йомена, которую ты ведешь, не пошла тебе на пользу! – ответил Гай с вернувшемся раздражением. – Ты утратил необходимую для знатного лорда твердость, проникся жалостными чувствами.

– Ты так обо мне думаешь? – странно усмехнулся Робин.

– Да! – с горячностью ответил Гай. – Иначе ты понял бы меня и вообще не озаботился бы подобным вопросом. Не удивлюсь, если ты скоро разучишься держать в руках меч!

Робин легко вскочил на ноги, свистом подозвал коня и достал меч из ножен, прикрепленных к седлу.

– Давай проверим, прав ли ты, Гай.

– Давай!

Гай тоже подозвал коня, выхватил меч и встал напротив Робина. Несколько кратких мгновений, пока они оценивающе смотрели друг на друга, одновременный бросок вперед, и меч Гая вылетел из ладони и упал на землю. Робин выразительно посмотрел на Гая.

– Кровь Господня! Я же столько тренировался со дня первой встречи с тобой в этом году! – сокрушенно пробормотал Гай, поднимая меч. – И ничего не изменилось. Наверное, нужно найти более сильного противника для тренировок.

– Все может быть, – спокойно усмехнулся Робин, убирая меч в ножны.

Гай хотел сделать то же самое, но задержал клинок в руках и, задумчиво глядя на стальное лезвие, спросил:

– Робин, кто и когда может призвать меня к обряду и совершить необходимый ритуал над моим мечом, чтобы и я стал Посвященным воином, как ты?