Мой ледяной принц

– Зачем ты привел меня сюда? – шепотом возмутилась я. – Это же церковь!

– Да, и именно поэтому мы здесь, – шепнул мне Фредрик.

– Я не хочу здесь оставаться! Мог бы сначала меня спросить! – Я захотела уйти, но Фредрик помешал мне: моя ладонь все еще была в его ладони, и он крепко сжимал ее.

– Тебе понравится. Я обещаю, – сказал он и потащил меня за собой в зал.

«Нет, он с ума сошел! Привести меня сюда! Да я сейчас умру от стыда! Я даже не знаю, как нужно себя вести!» – недовольно думала я, идя за ним.

Фредрик довел меня до лавки, расположенной где-то в центре правого ряда, и мы заняли ее.

– Если тебе не понравится, я готов удавиться, – шепнул он мне, с усмешкой на губах.

– Нет уж, предоставь это право мне! – Я забрала свою ладонь из его ладони и скрестила руки на груди.

Он спокойно улыбнулся.

Как же в данный момент меня бесила эта его улыбка!

Чтобы занять себя, я стала осматривать обстановку церкви и нашла ее впечатляющей, великолепной и ошеломляющей. Постепенно все скамейки были заняты людьми: здесь были студенты, преподаватели, и даже один из моих тьютеров. Я молча обменялась с ним кивками головы.

– Для чего ты притащил меня сюда? – спросила я Фредрика, нетерпеливо ожидая хоть какого-нибудь действия со стороны церкви.

– Посиди спокойно еще пять минут и увидишь сама. – Он будто не слышал раздражения в моем голосе.

Его упрек задел меня, но я ничего не сказала: пусть думает, что хочет!

Через пять минут рядом с алтарем появился пастор и объявил, что сейчас будет проходить благотворительный концерт, сборы средств с которого будут переданы больному раком мальчику. Для пришедших сюда выступят протестантский, англиканский, католический и православный хоры.

Первыми вышли католики.

«Сюрприз так сюрприз! Теперь придется целых два часа слушать их занудные песнопения! – с тоской подумала я и вздохнула с чувством обреченности. – Ну, Фредрик, я точно тебя задушу!»

***

Узнав о том, что в колледже Церкви Христовой будет проходить благотворительный концерт духовной музыки, я сразу решил, что отведу туда Мишу. Я знал, что при ее впечатлительности концерт придется ей по душе.

Выступал Христианский Союз Оксфордского Университета: я пару раз был на их заседании, но не был впечатлен, тем более, мне не нужны были поиски Бога – я верил в его существование, но доказывать это считал глупостью.

Когда первые звуки понеслись к сводам, так что пол, казалось, задрожал, а скамьи завибрировали, лицо Миши изменилось, и она приложила к груди правую руку, а когда первый хор спел свою вступительную песню, на латинском языке, лицо юной вампирши стало по-особенному прекрасным: оно было наполнено неприкрытым восхищением. И я не мог оторвать от Миши восхищенного взгляда, но, к счастью, она не замечала его.

Вторая песня, в минорных тонах, потрясла Мишу еще больше: она вдруг схватила мои пальцы своими длинными тонкими пальчиками и сжала их. У меня перехватило дыхание, и в моем мозгу пронеслась мысль: «Хорошо, что я снял перчатки!». Мне было невероятно приятно ее действие, этот жест доверия и беззащитности.

И, неожиданно для себя, я понял: Миша, эта нервная девушка небезразлична мне. Небезразлична? Нет, не так. Я был влюблен в нее. Влюблен по уши. Это нежданное открытие поразило меня до глубины души, сразило наповал.

«Как такое возможно? Ведь еще пару минут назад она была для меня всего лишь маленькой глупенькой Мишей! Нервной истеричкой! Но сейчас я отчетливо понимаю, что люблю ее, понимаю, как она прекрасна и нежна, естественна и мила. – Мой мозг заполнился лихорадочными мыслями. – Но ведь ей девятнадцать. Будет через две недели. Это в мире людей она считается совершеннолетней и имеющей право любить, кого хочет. Но в нашем мире – она все еще слишком юна и без каких-либо прав. Черт, не может быть! Я не могу любить ее! Я слишком молод, чтобы любить! Но я люблю. Люблю Мишу. За что? Вот это дерьмо!»

Меня наполнила горечь того, что моей спокойной жизни пришел конец: я влюбился. И в кого? В эту девчонку!

Весь концерт я просидел, не слыша пения, глядя на Мишу, сжимая ее пальцы и поражаясь тому, как смог разрушить свою жизнь. А Миша сидела, не дыша, с горящим взором, положив руку на грудь, словно пыталась удержать в ней чувства, разрывающие ее грудную клетку. Ее нежное лицо обрамляли густые золотистые волосы, создавая вокруг него мягкое сияние, словно она была ангелом.

Но как такая скала или, как называла меня Миша, «айсберг», смог влюбиться? Я – спокойный, хладнокровный и убежденный холостяк полюбил. Да еще так рано для вампира! И избранницей моего холодного, но, как оказалось, безумного сердца, стала эта юная легкомысленная девчонка! Миша Мрочек!

Я не заметил того, как прошел концерт, но мне казалось, что я оглох. Меня наполняла мерзость к самому себе.

– Фредрик, это было… Я была на небе! – как сквозь туман, услышал я красивый высокий голос Миши.

Я моргнул и очнулся: Миша смотрела на меня, и ее лицо было полным восхищения.

– Не думала, что это будет так прекрасно! Божественно! А я еще и ругала тебя! – тихо сказала она. Ее глаза блестели. – Мне казалось, что в моей груди скопились слезы, как океан, и мне было больно на душе, но сладко одновременно. Это был рай, Фредрик… И я хотела бы попасть туда, чтобы каждый день слушать это божественное пение.

– Для этого не обязательно жить в раю: подобные концерты и богослужения проходят почти каждый день, – сказал я, радуясь тому, что Миша все еще сжимала мои пальцы своими. К счастью, я прекрасно контролировал себя, несмотря на то, что весь концерт только и размышлял о том, как разрушилась моя жизнь.

– Правда? Мы ведь придем сюда еще раз? – с восторженной улыбкой спросила Миша.

«Мы. Она сказала «Мы», словно мы были вместе. И я только что сам сказал «Мы». Я смотрел на Мишу и хотел, чтобы она и я, действительно, превратились в «Нас», но не мог сказать ей о своей неожиданной любви: она не могла понять меня – я был для нее никем, всего лишь знакомым. Эта юная девушка не воспринимала меня всерьез, не принимала как мужчину.

– Кто мы, Миша? – вдруг вырвалось у меня.

Она растеряно улыбнулась.

– Как кто? Друзья, конечно, – ответила она.

Чтобы скрыть горечь, наполнившую меня, и не смотреть на объект своих страданий, я уставился на алтарь: видеть Мишу в эти минуты я не мог. Просто не мог.

– Да, ты права, – спокойно сказал ей я. – И мы обязательно придем сюда еще раз, но сейчас мне нужно идти.

– Но я думала, что мы еще поболтаем, – удивленно сказала Миша, не отпуская мою руку и не давая мне встать со скамьи.

Впервые за этот день, я почувствовал на нее досаду: мне необходимо было уйти, чтобы разобраться в себе. Мне было невыносимо сидеть рядом с ней, когда она так прямо объявила о том, что мы были только друзьями. Я любил ее, но мне было неприятно оттого, что я понял свои чувства к ней. Однако покинуть ее таким грубым образом я не мог, поэтому лишь фальшиво улыбнулся.

– Хорошо. О чем ты хочешь поговорить? – спросил я: мне помогло мое природное хладнокровие, и я поражался тому, как мог быть так спокоен после того, что понял мою любовь к Мише.

– Ты играешь на каком-нибудь музыкальном инструменте? – просияв, спросила она.

Я даже усмехнулся от ее нелепого вопроса: и ради этого она не давала мне уйти!

– Да, на никельхарпе, – все же ответил я, откинувшись на спинку деревянной скамьи.

– Первый раз о таком слышу. Что это за инструмент?

– Шведский народный инструмент, похож на скрипку, но это не совсем скрипка, – очень просто объяснил я, так как видел, что Миша и представления не имела, о чем я говорил. – Это смычковый инструмент, и я долго учился играть на нем. Также я довольно сносно играю на виолончели.

– Как классно! И все?

– Думаешь, этого мало?

– Нет, но… – Миша смутилась. – Ты прожил столько лет, и я подумала… И часто ты играешь?