Мой ледяной принц

– Разговор будет продолжаться до тех пор, пока ты не сделаешь это.

Его слова вывели меня из себя.

– Послушай, может, ты и взрослый самостоятельный вампир, но в мою жизнь не лезь! Понял? Мне надоели твои постоянные нравоучения! – резко сказала я. – И от тебя воняет сигаретами!

– Маленькие дети никогда не слушают советы взрослых, – спокойно ответил он на мою короткую тираду.

– Если ты считаешь меня маленькой, не общайся со мной! – воскликнула я, задетая его сравнением.

– Боюсь, нужно было поступить так намного раньше.

– Вот как!

– Но сейчас я не могу. – Он словно специально осыпал меня колкостями. – И выпрями спину.

– Не смей мне приказывать! И не пошел бы ты? – вырвался у меня возглас негодования.

Я резко отстранилась от него.

Фредрик ничего не ответил, но его взгляд похолодел, и я поняла, что переборщила.

– Извини, это было грубо с моей стороны, – тихо сказала я. – Но ты сказал, что не можешь перестать общаться со мной. Почему?

– Ты – истеричка, еще какая, но, как ни странно, мне приятно твое общество. И я знаю, что и мое общество приятно тебе, – спокойно ответил на это он.

Я приподняла брови: с чего он взял?

– Тебя выдают твои поступки: ты много играешь, но фальшь чувствуется сразу, да и лгать ты совершенно не умеешь. Ты не фальшивая, а просто наивная и легкомысленная, – улыбнувшись, добавил Фредрик.

– Отличный набор качеств для такой истерички, как я, – криво усмехнулась я, чтобы скрыть глубокое потрясение его словами.

***

– Пойдем уже домой? – усталым голосом сказала Миша.

Я увидел, что мои слова смутили ее: она глубоко задумалась и опустила взгляд на землю.

– Пойдем, – ответил я, понимая, что у нее пропало всякое желание веселиться.

И вдруг Миша взяла меня за руку. Сама. Но по ее расстроенному виду я понял, что она сделала это машинально. Однако мне был приятен этот ее жест.

Мы медленно направились к машине.

– Расстроилась? – спросил я, хотя прекрасно знал ответ.

– Да. Никогда не думала о том, что выгляжу наивной и легкомысленной, – тихо ответила Миша.

– Всему свое время, и не следует жалеть об этом. Думаешь, я сразу стал таким? – Я желал, во что бы то ни стало, утешить ее.

– Но ты начал охотиться очень рано, а я до сих пор… – Миша замолчала, не закончив своей фразы.

– Навыки – это совсем другое: если постоянно тренироваться, их можно быстро развить почти до совершенства. Но мировоззрение нельзя поменять за один год, за два и даже за пять. Бесспорно, что-то в тебе меняется, но это незначительные изменения – их никто не заметит, даже ты сама. Мировоззрение, поведение, характер – это живые, динамичные элементы: они имеют свойство деформироваться. В твои годы я был таким же, как ты, ну, немного серьезнее, но это в силу моего пола. Ты – девушка, к тому же, очень юная, поэтому легкомыслие и наивность для тебя естественны, и я принимаю их. В наивности есть и хорошие стороны, но ею нужно уметь управлять, чтобы не потерять себя.

– Но что тобой случилось? Почему ты такой холодный? Твоя юношеская наивность подвела тебя?

– Я разочаровался в смертных, а это еще хуже. Лучшая их часть так ничтожна, что я удивляюсь тому, как этот мир до сих пор не уничтожен другой их частью, которая просто паразитирует и не дает обществу двигаться вперед. – И тут я задал ей вопрос, который давно мучил меня. – Миша, почему ты общаешься со мной, если тебе строго запретили это делать?

Она подняла на меня удивленный взгляд.

– Мне интересно с тобой. – Было ее ответом.

Я не ожидал от нее таких слов, поэтому был несказанно польщен, и это несмотря на то, что моему нордическому характеру несвойственно было испытывать это чувство. В словах Миши не было ни намека на лесть, ни намека на откровенную симпатию или на то, что я привлекал ее как мужчина. И все же, я был рад услышать эти слова.

Разве я мог привлекать Мишу? Не беря в расчет ее возраст, я все равно был уверен в том, что не мог: слишком холодным был мой характер. Когда я был с Марией, ее бесило мое извечное хладнокровие и спокойствие. Но я такой – не выставляю напоказ свои чувства, какими бы они ни были. И какими бы сильными они ни были. А Миша – полная моя противоположность: она как живая энергия, бьющаяся в стремительном течении. И пусть ее мысли и поступки были наивны, но в этом была какая-то странная трогательность.

Да, Миша была прелестна, но я не чувствовал к ней никакого влечения: в моих глазах и мыслях она была лишь глупенькой беззащитной девушкой, которую необходимо было направлять на «праведный» путь. Но мне было приятно чувствовать ее ладонь, лежащую в моей, приятно танцевать с ней. Обычная симпатия дружелюбия.

Кем мы были? Друзьями? Нет. Возлюбленными? Точно нет. Знакомыми? Нет, это было что-то большее. Тогда кем?

Ответ на этот вопрос я так и не нашел, но мне было наплевать на то, что я не знал его: наши с Мишей отношения интриговали меня. Меня тянуло к ней, к этой наивной немного истеричке, и я хотел наставлять ее, ведь сама она была не приспособлена к жизни вампира.

Смотря на идущую рядом девушку, я думал о том, хотел ли я, чтобы она что-то чувствовала ко мне? Что-то похожее на любовь? Нет, точно нет. Но, когда Миша рассеянно улыбнулась, я понял, что хочу и хочу безумно, чтобы она чувствовала ко мне не только симпатию. Потому что Миша стала дорога мне. Почему-то очень дорога.

Мы в молчании доехали до ее дома, она пожелала мне спокойной ночи и вышла из машины. Меня вдруг охватил нежелание отпускать ее, однако, зная, что она морально устала, я не желал тревожить ее. Но мне пришлось: Миша забыла в машине свое черное пальто.

Я взял его, вышел из машины и подошел к Мише: она открывала дверь.

– Ты забыла свое пальто, – сказал я.

– Спасибо. – Девушка открыла дверь, забрала пальто и хотела, было, войти в дом, но я, сам не понимая зачем, мягко схватил ее за локоть.

Миша отнеслась к этому совершенно равнодушно.

– Извини за то, что обидел тебя сегодня, – тихо сказал я.

– Ничего страшного. И ты извини за то, что послала тебя. Спокойной ночи, Фредрик. – Миша зашла в дом и закрыла за собой дверь, а я медленно спустился к машине.

– Спокойной ночи, и спасибо за приятный вечер, – сказал я, сел в свой «Мустанг» и уехал в свою холостяцкую берлогу.

Глава 12

Прошедший вечер приятно удивил меня: несмотря на то, что Фредрик довел меня до слез, а Мэри так ловко ускользнула, оставив меня с ним наедине, несмотря на неловкость, царившую в машине Фредрика, и на то, что от него неприятно пахло сигаретами.

Мой мозг был наполнен тысячей мыслей, и я просидела с ними до трех часов утра. В итоге я пришла к выводу, что мы с Фредриком могли бы стать друзьями, потому что большего я не хотела. Когда в мою голову закрадывались мысли о том, что он был приятен и симпатичен мне, я тут же вспоминала о Седрике и его словах о том, что любовь приносит страдания. Страдания! А страдать я не хотела, и мне становилось страшно оттого, что я могла влюбиться в этого холодного Фредрика, поэтому стремилась поставить между нами стену. Я знала: если меня угораздит влюбиться в него, я точно буду несчастна – это будет любовь без взаимности, и тогда я стану похожа на Брэндона Грейсона. Тогда я буду любить Фредрика всю свою бесконечную жизнь без взаимности с его стороны. А потом увижу, как он женится на другой. И главное, что смерти не будет, а значит, не будет выхода из этого тупика. А это – бесконечный кошмар!

Поразмыслив обо всем, я решила, что мы с ним могли быть друзьями и не более: для него я была всего лишь наивной девочкой, которой он хотел помочь влиться в человеческое общество. Вот и прекрасно. Не буду в него влюбляться. Ни за что.

Мэри пришла в четыре часа утра: она тихо открыла дверь, зашла в прихожую, уронила там что-то, тихонько выругалась, а потом увидела меня: я стояла в проеме двери своей комнаты, без зажженного света. Мэри громко вскрикнула, но, присмотревшись ко мне, облегченно вздохнула.