В самом деле, чего стоила одна песнь песней о жестокой разлуке с невинностью. Как я мог разлучить пылкую Ираиду с этой святой добродетелью, если при нашей встрече у неё уже был сын? Слава богу, хоть не вешала мне этого юного чингисханёнка.
Итак, трогательная версия о расставании с невинностью в моём активном присутствии отпадала начисто.
Зато повисла в воздухе любовь с криком.[319 - Любовь с криком – изнасилование.]
Всё-таки, где я провёл ту ночь, когда под вечер действительно был у Ираиды?
Мне верили и не верили, что я не завяз тогда у неё до утра, и, дабы поставить все точки над i, пошли навстречу моим настояниям. Вместе со мной выехал к Шимановым инструктор обкома партии.
Мы подняли старые квитанции в той гостинице, где я останавливался.
Однако моя квитанция ещё не алиби.
Я мог заплатить, а в гостинице не спать.
Толкнулись в отделение милиции.
Там раскопали запись о моём задержании, привели Сашу, того милиционера, который меня задерживал, когда я, голодный, просил продать мне в столовой хоть кусик хлеба, поскольку столовая уже закрывалась и не горевала, что весь день я не ел. Милиционер прекрасно всё помнил, рассказал в таких подробностях всё, что усомниться в достоверности его слов невозможно было.
Очищенным покидал я тот городок.
За визиты к Шимановым расплачивались Шимановы сами.
Ираиду, воспитательницу детского сада, уволили.
Всякая клевета чего-то да стоит…
В мгновение пролетели в голове эти воспоминания, и оставили во мне неприятный осадок.
Снова предстояла встреча.
Меня передернуло.
– Да вы что, – опечалилась мать Фёдора, – знаете Шимановых?
Я не хотел распространяться и неопределенно пожал плечами.
Был уже первый час ночи.
Я засобирался уходить.
– Да куда вы в такой мороз? – Она глянула в окно на градусник. – Тридцать три! Куда в такой час? В Фединой комнате переспите. Оставайтесь.
Я не остался.
После истории с Ираидой у меня теперь твёрдое правило: никогда не пристывать на ночь у тех, о ком будешь писать неважно что, фельетон или песнь-очерк.
6
Гибельный морозина всякому набрасывал резвости.
Особенно у меня мёрзли ноги в лёгких, осенних ботиночках и в простых бумажных носках. Хоть под носками я обернул ноги газетой для тепла, но оттого мои ступни почему-то не прели от жару.
Молодой, хлёсткий на ногу, уже через несколько минут я стучался в гостиничную дверь.
– Ну чаво надоть? – дребезжащим голосом жёстко спросила гостиничная владычица, толстая неприветливая старуха. – То-ольке угнездилась… Ломятся господа дворяне![320 - Дворянин (здесь) – бродяга, человек, ночующий под открытым небом.]
– Переночевать у вас очень хочется…
Старуха узнала меня.
– А-а! – с тихим, ликующим злорадством сказала. – Ты, кирспандент, зря стараешься. Нечаво по пустому делу колотить. Ничаво не выстучишь. Твоё место отдадено.
– Что-о?
– С грушами, говорю, проехали. Яблоки провезли.
– Я же был у вас днём! Мы договорились!..
– Ка-ак, полуношник, договаривались? Ежель в двенадцать не наявляешься, я могу отдавать твою койку. Так?
Я поддакнул.
– Так чаво тебе? Уже половина первого. Местов у меня больше нету… Добавочных не пририсовали… Шо?фер проезжачий с вечера твою ждал месту. Всё молил Бога, чтоб ты не пришёл. Я не отдавала, всё берегла уговор. Тольке уже в первом часе уступила, сдалась по полной. Человек уже благородно спит… Устамши… Он мне не сродственник дажно такой, про какова скажут, что ихний плетень нашему сараю двоюродный дядя…
– Вы б хоть дверь открыли.
– Бегу… Пот кровью текёт! На что мне напускать стужу? И так не парко… Да ещё из тепла выползай. Идь на вокзал. Може, тамочки что уколупнёшь…
Мне ни к чему бросать живое, искать мёртвое.
В моём вытертом осеннем полупальто да в холодных ботиночках на газетном меху только и разгуливать сейчас. А потом, чёрт его знает, где тот вокзал.
Автобусы уже не ходят. Примёрзли.
А до вокзала километра, может, три да полем ещё… Пока добегу, окоченею. И без того зуб на зуб не приходит.
Что же делать? Как поднять эту кочерыгу? Как упросить открыть дверь? Впустила б в прихожую, у батареи до утра сидя перемялся бы в дрёме…
Меня тянет словчить.
– На моих, – трогаю пустое запястье и зычно говорю в чёрную дверь, – ещё нет двенадцати. Телячье время!
– А я живу не по твоим часам. Над головой свои вызванивають.
– Откройте. Давайте сверим часы. Я гляну, сколько на ваших на золотых.
– И что пустое лалайкать? Прямо душу вынимають…