Что посмеешь, то и пожнёшь

В вестибюле по стенкам стояли стулья.

Я сел на крайний от входа стул и принялся наблюдать за всеми входящими. Интересно, со слов посторонних зная о делах человека, смогу ли я его самого узнать в лицо?

Сначала я неуверенно принял за Шиманова, как потом выяснилось, самого Завальнюка.

Мелкорослого, тщедушного человечка, вошедшего пятым, я твёрдо назвал про себя Шимановым, и он действительно, окинув вестибюль испуганно-торопливым взглядом бесцветных маленьких глаз, как-то стремглав воткнулся в комнату, на двери которой болталась временная бумажная табличка на кнопке «Следователь Шиманов А.М.». Вошёл так быстро, будто спрятался от кого.

Я даже выглянул на улицу.

Но никого не увидел, кто бы мог преследовать Шиманова.

Я с лихвой выждал время, нужное на то, чтобы раздеться, причесаться. Довольно громко постучал.

Тишина.

Тем не менее я вошёл.

Шиманов сидел в тулупе и в высоких белых валенках, грел руки в шапке на столе.

Я подал ему командировку, удостоверение.

Не дождавшись предложения сесть, опустился на стул сбоку у стола.

Время от времени сверяюще косясь на меня, Шиманов долго и недоверчиво изучал моё удостоверение.

А я изучал Шиманова.

Лицо нервное, скользкое, без возраста. Ему можно дать и двадцать пять, и все пятьдесят. На землистом лице раз и навсегда пристыли насторожённость, недоумение.

– Видите ли, – наконец заговорил он отчуждённо, – я не могу с вами разговаривать. Вы командированы в соседний Новодеревенский район. Ну и езжайте туда. А к нам вас никто не посылал. Никто вас сюда не звал.

– Меня интересует спиридоновская история.

Шиманов с сановитой небрежностью откинулся в кресле.

– Я бы хотел напомнить вам статистику. Журналисты умирают на десять лет раньше, чем люди других профессий. По моему глубокому убеждению, это происходит оттого, что ваша пишущая братия слишком часто, извините, суёт нос не в свои сани… Я бы не советовал вам лезть в эту кашу. Обожжётесь. Наверняка обожжётесь! Вот через шесть дней суд… Пройдёт… Подымайте, взбучивайте пыль. Шумите. Это ваше право. Но давление на правосудие до суда, но разглашение данных предварительного следствия или дознания… это знаете… Соответствующая статья в кодексе на сей счёт чётко гласит: разглашение данных предварительного следствия или дознания без разрешения прокурора, следователя или лица, производящего дознание, наказывается исправительными работами на срок до шести месяцев или штрафом до пятидесяти рублей. Как минимум. А максимум… Клевета в печати стоит три года разлуки со свободой. Вас это устраивает?

– Вполне.

– Тогда катайте, что взбредёт на ум. Вам это не в новость, крестничек! – озлоблённо, с вызовом выпалил Шиманов.

– С каких это пор я стал вашим крёстным? Не с тех ли, как вы покойницу выдали замуж?

– Именно! – ядовито подтвердил Шиманов. – Налить на меня столько парафину![321 - Налить парафину – оклеветать.] Человечество признательно вам за ваш мини-шедевр, но позволительно ли так, извините, нечистоплотно работать? Не разговаривая с человеком – навертеть клеветон!

– Э! Зачем же ехать на небо тайгой?..[322 - Ехать на небо тайгой – врать.] Да вас в ступе не поймаешь! Я сейчас у вас. Кто не хочет о спиридоновском переплясе говорить?

– Это сейчас, – выворачивается вёрткий Шиманов. – А тогда?

– И тогда Ираида, жена, наводила вам звон в Геленджик?

– Ну и что из того, что звонила? Одно дело её звонок и вовсе другое… – Шиманов болезненно поморщился. – Разве ради высокой правды вам не следовало приехать самому в Геленджик?

– Только на Багамы! Не ближе… Неужели вы думаете, что областная молодёжная газета в состоянии одаривать командировками на юг? И потом, в южной командировке не было нужды. Вы пожалели двадцати копеек на телеграмму в одно слово, а дай – с публикацией мы бы подождали, выслушали вас. Вам нечего было сказать в оправдание, потому вы и не телеграфировали. Так?

Шиманов демонстративно отвернулся к окну и длинно замолчал.

Мне изрядно поднадоело сидеть и смотреть, как дует себе под нос этот недовольный и капризный шилохвост.

– И что вы вымолчите? – спросил я напрямки.

– А что в пустой след тарахтеть? – вгоряче выкрикнул он. – Что изменится оттого, что я скажу? Не разговаривая, отрапортовали в тот случай? Валяйте так и сейчас!

– Тот случай… Это тот случай. А сейчас мы встретились.

– Хороша встреча! Так… для блезиру… Вы обежали полгорода, насобирали кучу сплетен, а к следователю пришли последним. А надо было начинать со следователя!

Опять я не угодил, будь ты не ладна!

В конце концов, не существует указов, как начинать есть рыбу. Кто начинает с хвоста, кто с головы. Дело вкуса. Я предпочитаю начинать с хвоста.

Раз Шиманов вне конкурса претендовал на роль гвоздя в будущей статье, всё ведь крутилось вокруг него, я и приди к нему после встреч со всеми остальными. Пришёл уточнить слышанное.

– У вас есть, – говорю, – прекрасная возможность разбить все нападки на вас. Говорите. Я попробую вас понять… Однако сразу замечу, с кем я ни разговаривал порознь, конечно, все сходятся во мнении: пристрастно ведёте вы следствие.

– Этими агентурными данными меня не удивите. Веду как могу.

– Сложилось впечатление, что вы хотите представить Фёдора как отпетого бандюгу…

– Что вы! Спиридонов сама святость, ангел с крылышками. Хорош ангелочек! Рыдает по нём Колыма!

– Спиридонов мне ни брат ни сват. Я его не видел, я его не слышал. Я только послушал тех, кто знает его и, верите, – да простите мне сентиментальность, – я влюбился в этого парня. Меня потянуло разобраться, что же такого преступного выкинул он.

– Вы всё уяснили, как он покуражился над так называемой любимой девушкой?

– Не рановато ли иронизируете? Парню двадцать четыре. Работает и учится. Ходит в десятый класс вечерней школы. Учится ещё заочно в лесном техникуме. Много вы таких собранных, цельных ребят встречали? Я думаю, будь он отпетый шалопай, не бросились бы школа и финотдел так ревниво защищать его. Было специальное открытое комсомольское собрание. Были те, с кем Фёдор работал, с кем учился. Собрание направило в райком целую петицию, под которой поставили подписи тридцать пять человек. Все, кто был на собрании! Они просили бюро райкома ходатайствовать о прекращении следствия. Райком отправил петицию в «Комсомолку».

– Ну что петиция? Что подписи? Выгораживают дружка!

– Вы слишком много тратите энергии на то, чтоб представить дело так, будто Фёдор и Лидия незнакомы… Третий год сидят за одной партой, помогают друг дружке в учебе и, по словам одноклассников, везде, везде вместе.

– Это ещё не доказательство.

– Живут на одной площадке. Дверь в дверь.

– Тоже не доказательство.

– Наконец, их родители сообща выписывают на две семьи газеты, журналы. Тоже не доказательство? Всё равно Фёдор и Лида незнакомы?