Последнее и единственное

– Тогда как насчет придворного фокусника?

– Но, Тони, – Губи присел перед ним на корточки, так что колени разлетелись в разные стороны, – ты так неподражаемо спокоен и величествен, что как раз и требуется для этого дела. А фокусник, зачем он мне? Самые смешные фокусы на свете выдумываю я сам.

– Но, Губи, рассуди: раз я так спокоен, как ты говоришь, стоит ли мне разменивать свое драгоценное спокойствие на чьи-то крики и судороги?

– Почему бы и нет? Если цена за это будет достаточно велика.

– Цена?

– Быть одним из самых приближенных ко мне, Тони, это очень большая цена. Жаль, что пока ты не хочешь этого понимать. Или уже понял, но противишься из врожденного упрямства?

– Но можно приблизиться и в ином качестве. Разве не так?

– Фокусника? Исповедника? – Губи хмыкнул. – Благодарю покорно. Скажи еще: повара или истопника… Так ты решительно отказываешься? Не хочешь?

– Не хочу.

– Жаль, – вместо того чтобы уйти, Губи лег, вытянулся на траве во весь долгий рост. – Придворный палач – очень хорошая должность. Не хотелось бы, чтобы она досталась ничтожеству. Шимон – хороший, подходящий мальчик, но он молод и может заартачиться, если жертвой окажется смазливая баба или собутыльник. Большинство остальных – плесень дрожащая. Кто посильнее – круглые идиоты. Не хочется, очень не хочется, чтобы такая славная должность досталась ее недостойному. Я думал, ты согласишься, Тони.

Танауги неопределенно улыбнулся, словно сожалея, что не может, увы, как бы ни желал, выполнить его просьбу.

– В тебе есть что-то от Моны Лизы, – пробормотал Губи, прикрывая глаз. – Ты такой славный, белый… медуза, мерно колышущаяся в волнах бытия…

Танауги не поддерживал болтовни Губи, но тот и не думал уходить. Мечтал вслух, бормотал, задавал вопросы, глубокомысленные и томные, сам же на них отвечая. Посвистывал, шевеля узкой и длинной ступней в такт мелодии.

Танауги чувствовал, как поселилась внутри него маленькая, совсем маленькая, но всё же – тревога. Занесенная, словно грязь в стерильное помещение, словом «палач». Он попытался забыться, задремать, чтобы убить ее в самом зародыше, чтобы давно обратившаяся в мумию Вопящая не вздумала пошевелиться и ожить, но Губи не давал ему спать. Он говорил и говорил, а когда наконец выдохся и унес длинные ноги, пришла Нелида. Танауги подумалось, что он привлекает людей, как большая белая лампа – ночных бабочек. И чем только все привлекаются, неужели полнейшим равнодушием?

Правда, к Нельке он не был полностью равнодушен. Глядя на нее, Танауги отмечал не раз, что эта невзрачная и говорливая девчонка неведомо отчего притягивает и взгляд, и внимание, и даже руки. Совсем чуть-чуть, конечно, он не позволил бы себе волноваться или трепетать, но и этого чуть-чуть хватало, чтобы выделять из остальных и слабо теплеть от ее приходов.

Она придвинулась ближе, бессознательно стараясь заразиться спокойствием от его медлительного большого тела.

-… напоминает мне духи, терпкие и горькие, из тех, которыми душатся пожилые армянки с черными усиками над верхней губой…

Нелида рассказывала о ком-то из своих мужчин, по обыкновению. Танауги не очень вникал, о ком именно. Мужчин она воспринимала своеобразно: они казались ей похожими на зверей, музыку, запахи, гоночные автомобили. О каждом говорила с увлечением, с сердцем, светя глазами и запинаясь от недостатка эпитетов. На этот раз болтовня давалась ей с видимым усилием, почти надсадно. Не до мужчин ей было, не до ассоциаций, а – до Будра, до Велеса, до той трагедии, которая нависла над островом и ширила свои непроглядные душные крылья, и о которой говорить нельзя, потому что голос сорвется на крик и слезы, а она и так ревет сегодня целый несчастный день.

-…и этот запах, знаешь, он так скребет по сердцу, как по железу жестью, как будто сердце тоже железное, и просто невыносимо поэтому его выносить…

Потом была Зеу. Сквозь сгущающуюся дремоту Танауги видел, как они обе сидели перед ним, обнявшись, и Зеу была не такая черная, как обычно, словно душевный смог, всегда ее окружавший, рассосался немного, и ей стало легче дышать и разговаривать… И еще, кажется, мимо пробегал Шимон, не то не выспавшийся, не то пьяный… и другие… другие. Люди вертелись озабоченной каруселью, и Танауги чувствовал себя центром, осью, поскольку один оставался на месте, на макушке холма, на примятой подстилке травы, и уверенная тяжесть, пригвоздившая его к земле, не давала сдвинуться.

… Опять Губи… Болтливый, праздный, усмешливый… Шимон… Оба вместе… И даже, кажется, самый непонятный, неуловимый и пронзительный, сам Идрис тревожно раскачивался где-то с краю его поля зрения, словно желтая обезьянка над ветровым стеклом…

Они хороводили немыслимо долго и не давали заснуть.

Глава 10. Блеф

– Господи, дай пожать твою милостивую руку: началось, – Велес с облегчением рассмеялся.

Арша обернулась к нему с тревогой, с вопрошающей болью, и он обрезал смех. Только что его вызвал из палатки посыльный от Губи и передал, что тот ждет его в укромном месте для серьезного разговора.

– Я не схожу с ума, Арша, – объяснил Велес. – Я просто радуюсь, что игра пошла в открытую. Это намного легче, поверь. Теперь я, ты и все остальные знаем, что это Губи. А не… другой кто-нибудь. Я здорово рад этому. Словно шторы раздвинули – за которыми до этого лишь угадывался силуэт.

Он улыбался, но такая неимоверная усталость исходила от лица, глаз и голоса, что Арша не верила тому, что он говорит. Она сравнила мысленно их обоих, Велеса и Губи, поставила друг против друга, и ей стало страшно. Так, как до сих пор еще не бывало.

– Я проверил сегодня лодки. Те две, что на песчаном пляже. Сделаны добротно, на совесть, так что можно отправляться без боязни, – Велес говорил тихо, чтобы до посыльного, ожидавшего снаружи, не доносилось ни слова. – Матин спрашивал насчет карт и компаса. И то, и другое было в кабине вертолета, и… сейчас этого нет, естественно. Придется ориентироваться по звездам. Вспомни школьный курс географии: Полярная – строго на севере. Берите только самое необходимое. Побольше воды. Держите направление на юго-запад, там должен быть судоходный путь, вас заметят рано или поздно.

– А ты?

– Меня ждите до двух часов ночи. В два отплывайте, ни минутой позже. Это приказ. Передашь его Матину слово в слово.

– Мне показалось, что с некоторых пор Матин сам отдает приказы. Или я не права?

– Арша, – тихо попросил Велес, – ну хотя бы ты…

– Хорошо. Я передам твой приказ супругам. Пусть плывут. На разговор же мы с тобой пойдем вместе.

– Нет. Это исключено абсолютно.

– Тебе пригодится моя старая голова, Велес. Иногда она неплохо соображает.

– Я знаю. Но это не тот случай.

– И все-таки я пойду.

– Эй, долго ты там будешь базарить?! – раздался снаружи голос посыльного. – Он ждет тебя сейчас, а не через три часа с лишним.

– Минуту! Одну минуту еще подожди! – отозвался Велес. – Арша… – Он покусал губы, подбирая слова, самые жесткие и убедительные, способные взнуздать непокорную упрямицу. – Арша! Что я за идиот! Самое главное вылетело из головы. Послушай, сейчас, как только я уйду, разыщи Нельку. Пусть она тоже собирается и будет наготове к двум часам. Оставлять ее здесь нельзя, ни в коем случае. И Гатыня. Обещай мне, Арша, всё время, которое у тебя останется до отъезда, потратить на его поиски. Я искал полдня, и бестолку, но, может быть, тебе повезет. Может, его прячут где-то, избитого, связанного… Если он найдется, вас трое, он и Нелька – всего будет пятеро. Лодки – две. В самый раз. Не тесно.

Арша молча смотрела на него, что-то мучительно решая.

– Мне хотелось бы, чтобы было шестеро, Велес, – сказала она после паузы.

– Еще бы! Мне бы тоже хотелось.

– Эй! Так твою распротак!.. – опять заорал посыльный. Ликующая грубость слов и голоса давала понять, что вышедшие из строя «обереги» и «био-бластер» начальников не являются больше ни для кого секретом. – Мне что, за шиворот тебя тащить?! Он не любит ждать, между прочим. Чем дольше ты проваландаешься, тем хуже будет его настроение.

– Арша… – Велес запнулся. – Пора. Что-то мысли у меня путаются. Забыл, что хотел сказать напоследок. Гатынь, Нелька… Ты всё запомнила? Направление на юго-запад… Что-то я волнуюсь немного. Словно перед первым свиданием с девушкой…

Велес думал о Гатыне. Неужели его больше нет? Хоть он и просил Аршу потратить оставшееся время на его поиски, надежды почти не было. Она была очень крохотной – надежда, что Гатынь спрятан где-нибудь в укромном месте, избитый, связанный, поплатившийся за свой детский порыв, но – с бьющимся сердцем. Вероятней всего, он разделил участь Будра. Их утренний разговор, такой нелепый, светлый, сумбурный, стоил Гатыню жизни. Зачем он оставил одного этого несмышленыша, этого мечтателя и подранка? Подставил под нож брата… Никогда не простит себе.

О своей смерти Велес почти не думал. Он допускал, что его могут убить и скорее всего убьют в ближайшем будущем, но допускал чисто умозрительно. Еще никогда его не пытались насильственно лишить жизни, и он не успел приобрести соответствующего опыта. Разве нельзя, казалось ему, договориться с двуногим мыслящим теплокровным существом, таким же, в сущности, что и ты, который стоит перед тобой и смотрит в глаза? Разве нельзя найти такие слова, которые пробились бы к нему сквозь стылые своды его пещеры, затеплили живой огонь, зазвучали в унисон с чем-то сокровенным, теплым и нежным, заставили отодвинуть нож от твоего горла? Мы все одной крови – ты и я. (Но Гатыня – нет больше?..)

Губи ждал его в лесу, на берегу ручья, невдалеке от сломанного вертолета. С того места, где он сидел на сухой, источенной древоточцами коряге, была видна часть кабины и лопасть пропеллера, черная и блестящая, как надкрылье гигантского жука.

Губи был один и, несмотря на долгое ожидание, вид имел благодушный.

– Здоров, начальник, – он приветливо улыбнулся и похлопал ладонью по древесному боку возле себя. – Садись, не стой. Играем в открытую?

Велес кивнул, не глядя опускаясь на предложенное место. Он по-прежнему думал о Гатыне.